много говорит Назаретянин.
— Может быть. — Я решил не спорить с сестрами. — Но мне от этого не легче.
— Иисус сказал, что тебе потребуется какое-то время для того, чтобы вернуться к обычной жизни, — сообщила мне Мария.
— А он, часом, не сказал, когда от меня перестанет вонять? — с усмешкой поинтересовался я.
— Иисус сказал, что мы должны верить, — смиренно склонила голову Мария.
— Верить? — Я снова не сумел удержаться от усмешки. — Он считает, что если я буду верить, то мое тело перестанет гнить?
— Ты снова жив, Лазарь...
— Я по-прежнему мертв, сестра. Разве ты не чувствуешь, как от меня смердит?
— Тебе просто нужно будет еще раз как следует помыться, — сказала. — А пока тебе поможет это. — Сестра протянула мне кувшинчик с благовониями.
— Откуда это у тебя? — удивился я. — Благовония стоят немалых денег. Или за те четыре дня, что я был мертв, жизнь стала иной?
— Эти благовония велел передать тебе Иисус, — сказала сестра. — Он знал, что первое время у тебя могут возникнуть проблемы.
— Он всегда и обо всех проявляет заботу, — тут же добавила Мария.
Я не стал спорить с сестрами. Просто скинул с плеч хитон и опустил его до пояса, позволив им умастить мое разлагающееся тело благовониями.
После того как запахи лаванды, шафрана и мира заглушили вонь гниющей плоти, я снова надел хитон и сел к столу.
— Ты, должно быть, ужасно голоден, — с доброй материнской улыбкой посмотрела на меня Марфа. — Ты ведь не ел четыре дня.
В этом она ошибалась. Глядя на блюда, которые в нашей семье подавались на стол разве что только на Пасху, до которой оставалось еще шесть дней, я не испытывал ни малейшего желания что-либо съесть. Мертвые не нуждаются в пище.
Чтобы не обидеть сестер, я проглотил пару маленьких кусочков маринованной рыбы и ломтик вареного мяса. Еда не доставляла мне удовольствия, поскольку я не чувствовал ее вкуса.
Надеясь избавиться от сухости в горле, я выпил большую чашу воды с лимонным соком. Вернее, не выпил, а, запрокинув голову, влил воду себе в горло.
Влага во рту держалась всего пару минут. После этого язык мой снова превратился в сухое мочало, а выпитая вода стала распирать живот с такой силой, что мне пришлось выйти на двор.
Забежав за угол, я обхватил живот руками и согнулся пополам, почти коснувшись головой земли. Вода потекла из меня через рот и нос. Вместе с ней выскользнули и те кусочки пищи, что я проглотил.
Освободив желудок, я вновь вернулся к сестрам.
— Все в порядке? — спросила Мария.
Я улыбнулся и присел к столу. Но ни есть, ни пить я уже не стал.
— Сегодня жители Вифании готовят Иисусу вечерю, — сказала Мария. — Он хочет, чтобы и ты на ней присутствовал.
— Я никуда не пойду, — покачал головой я.
— Вечеря устраивается по случаю твоего воскрешения, — с укором посмотрела на меня сестра. — Если ты не явишься на нее, как после этого станем мы смотреть людям в глаза?
В этом Мария была права. Мне-то, поскольку я был мертв, не было никакого дела до того, что станут думать и говорить обо мне люди. А сестрам жить среди них, даст Бог, еще не один год.
— Хорошо, я приду на вечерю.
Перед тем как выйти из дома, сестры еще раз умастили мое тело благовониями. Стоя перед ними обнаженным по пояс, я обратил внимание на то, что трупные пятна на теле моем сделались еще больше и насыщеннее по цвету. Это означало, что вскоре никакими благовониями невозможно будет перебить мерзкий смрад, исходящий от разлагающейся плоти. Но сестрам я ничего говорить не стал. Пусть до времени тешат себя надеждой, что их умерший брат снова к ним вернулся.
Вечеря была устроена в саду за селением, в котором росли смоквы и лимонные деревья. Когда мы с сестрами подошли к поляне, все приглашенные были уже на месте. Для обычных гостей на траве были расстелены вышитые покрывала. Назаретянину же с его учениками были постелены ковры. Вокруг поляны толпились простые люди, не приглашенные к столу. Среди них были как мои бывшие односельчане, так и жители близлежащих селений, которые, услышав о чуде, совершенном Назаретянином в Вифании, поспешили сюда, чтобы собственными глазами узреть восставшего из мертвых.
Завидев нас, Назаретянин приподнялся на локте и призывно взмахнул рукой:
— Иди сюда, Лазарь! Здесь для тебя оставлено место!
— Иди, — тихо шепнула мне Мария. — Сын Божий зовет тебя.
И снова я не стал спорить с сестрами. Оставив их, я подошел к тому месту, где возлежал на ковре Назаретянин. Поджав ноги, он освободил место, чтобы я смог присесть.
— Ну, как ты себя чувствуешь, Лазарь? — улыбнувшись, негромко спросил он.
— Как и должен чувствовать себя покойник, — так же тихо ответил я.
Назаретянин усмехнулся и пригубил кубок, наполненный красным виноградным вином.
— Зачем ты это сделал? — спросил я.
— Во славу Божию, — ответил Назаретянин, поставив кубок на землю рядом с собой. — Я есмь воскресение и жизнь. Верующий в меня, если и умрет, оживет.
— Но я-то в тебя не верю, — сказал я. Назаретянин даже бровью не повел.
— Зато посмотри, сколько людей собралось здесь, чтобы взглянуть на тебя, — наклонившись ко мне, заговорщическим полушепотом произнес он. — И все они теперь уверуют в Сына Божьего.
— И что с того?
— Вера спасет людей.
— Людям нужна не вера, а хлеб каждый день. Назаретянин хотел было что-то мне ответить, но, заметив, что в его сторону направляется сестра моя Мария, обратился к ней:
— Что хочешь ты, женщина?
Мария молча опустилась на колени и из кувшина, который находился у нее в руках, вылила на ноги Назаретянина не меньше фунта драгоценного мира, после чего, склонившись к самой земле, отерла ноги его своими густыми черными волосами.
По воздуху поплыли волны благоухания, и народ, столпившийся вокруг поляны, на которой свершалась вечеря, восторженно загудел.
— Это миро стоит не менее трехсот динариев! — вскочив на ноги, возмущенно закричал на Марию один из учеников Назаретянина, имя которому было Иуда Симонов Искариот. — Эти деньги можно было бы раздать нищим, умирающим от голода!
— Оставь ее, — приказал Иуде Назаретянин. — Нищие всегда рядом с вами, а я — не всегда.
С недовольным выражением на лице Иуда уселся на свое место.
Представление было разыграно великолепно и, наверное, произвело должное впечатление на тех, кто наблюдал за всем происходящим со стороны. Да только мне доподлинно было известно, что те самые триста Динариев, на которые Мария купила миро, дал ей, достав из своего денежного ящика, тот самый Иуда Искариот, который теперь возмущался ее расточительностью.
— Ешь, Лазарь. — Назаретянин пододвинул ко мне блюдо с жареной птицей, обсыпанной мелко нарубленной зеленью. — Курица приготовлена отменно — давно не ел ничего более вкусного.
— Мертвому пища не нужна, — ответил ему я. Назаретянин даже и не подумал возражать.
— Ну, тогда сделай хотя бы вид, что ешь, — сказал он. — Те, кто собрался здесь ради того, чтобы увидеть тебя, должны поверить в то, что ты по-настоящему воскрес.
— А по-настоящему вернуть человека к жизни ты, конечно же, не в силах? — спросил я у Назаретянина.
