раз, но все время открываю для себя что-то новое.
Малявин подошел к телемонитору и провел кончиками пальцев по его верхней горизонтальной поверхности, на которой не было даже следов пыли.
– Новости смотрите, Марин? – повернув голову в сторону заключенного, спросил он.
– Нет, – равнодушно покачал головой тот. – Дома, бывало, иногда смотрел... Между делом, за едой... А сейчас не испытываю абсолютно никакого интереса. Я заказываю только видеодиски с фильмами. Да и то старые, хорошо знакомые, чтобы не увидеть вдруг какую-нибудь несусветную чушь или, прости господи, похабщину... Чего я совершенно не переношу, так это бездарности и пошлости.
– Значит, и про Ван Гога вам ничего не известно?
– Ван Гог – один из моих любимых художников, – улыбнулся Марин. – Что конкретно вас интересует, инспектор?
– Что вы думаете об этом? – Фрост протянул Марину репродукции семи новых работ художника.
Несколько минут Марин внимательно рассматривал предложенные ему изображения. Как отметил Малявин, особенно долго задержался его взгляд на картине 'Нарциссы'.
– Имея в распоряжении только репродукции, очень трудно сделать какие-либо конкретные выводы, – Марин вернул фотографии инспектору. – Очень похоже на Ван Гога, но я никогда прежде не встречал эти картины ни в одном из каталогов художника. Поскольку творческое наследие Ван Гога уже давно изучено и аккуратно систематизировано, можно сделать вывод, что вы, скорее всего, имеете дело с искусно выполненными подделками. Хотя следует признать, что если бы картины действительно принадлежали кисти Ван Гога, то могли бы украсить коллекцию любого музея.
– А что бы вы сказали, если бы узнали, что эти картины подлинные? – спросил Фрост.
– Сказал бы, что этого не может быть, – ответил Марин. – Я понимаю, на что вы намекаете. Вас, конечно же, интересует не моя оценка этих картин, а мое профессиональное мнение по поводу того, каким образом могла быть осуществлена их доставка в наше время, – Марин перевел взгляд с одного инспектора на другого. – Право же, я смущен, господа. Я знаю, что в Юридической академии до сих пор не существует специального отделения для подготовки кадров, так необходимых Департаменту контроля за временем, и выпускникам, выбравшим для себя нелегкую стезю распутывания временных петель, приходится перенимать опыт у более старших и опытных товарищей уже в период стажировки. Но вы, судя по возрасту, уже миновали этот непростой период своей жизни. Неужели я должен излагать вам принцип сопряженности, чтобы убедить вас в том, что в настоящее время контрабанда картин Ван Гога физически невозможна. Благоприятный период наступит лет через двадцать. Вот тогда уж вам придется внимательно следить за музеями и частными коллекциями, имеющими в своих собраниях работы великого голландца. Но даже тогда вы можете быть совершенно спокойны на мой счет. Я – законопослушный гражданин.
Пока Марин произносил свою речь, Малявин изучал стоявшие на полке книги. В основном это были художественные произведения. Вперемешку стояли дешевые издания в мягких переплетах: Пруст, Агата Кристи, Джойс, Желязны, Набоков, Дик и еще с десяток других неизвестных инспектору авторов.
– Законопослушные граждане не отбывают сроки в зоне безвременья, – довольно язвительно заметил Фрост.
– Всему виной несовершенство законодательной системы, – спокойно возразил ему Марин. – Ни разу за всю свою практику, которую рассчитываю продолжать и в дальнейшем, я не предпринимал попыток вывезти из прошлого произведение, внесенное в Каталог всемирного наследия. Хотя предложения были. И, надо заметить, весьма соблазнительные. Кому, скажите мне, я причиняю вред тем, что нахожу и доставляю в наше время работы никому не известных ремесленников и непризнанных художников, чьи имена затерялись в веках, если их произведения, на мой взгляд, представляют определенный интерес?
– Да? А как насчет копии 'Джоконды', которую вы собирались заказать Леонардо через подставных лиц?
– Это вы Цезаря Борджиа называете подставным лицом? Леонардо работал по его заказам. К тому же речь шла не совсем о копии.
– Но вы же собирались заказать второй ее портрет!
– Ну и что? Я же не собирался везти его в настоящее время.
– Тогда для чего вам он понадобился?
– Просто хотел посмотреть, как Мона Лиза будет выглядеть без своей глупой ухмылочки.
– Не проще ли было взглянуть на живую Джоконду?
– На живую? – Марин усмехнулся и покачал головой. – Это была не женщина, а дьяволица. К ней страшно было даже подойти. Кроме того...
– А как насчет Ван Гога? – перебил Марина Фрост.
– Разве я еще не ответил на ваш вопрос? – удивленно поднял брови Марин. – В настоящее время доставка картин Винсента Ван Гога из прошлого неосуществима, в силу существующих физических законов, которые никто, ни за какие деньги не сможет отменить.
– И тем не менее все семь картин, репродукции которых мы вам показали, являются подлинниками, – сказал Малявин. – Как установила самая тщательная экспертиза, их не мог написать никто, кроме Ван Гога.
– Серьезно? – удивленно приподнял бровь Марин.
– Но при этом те же эксперты оценивают их возраст максимум в пару десятилетий, – продолжал Малявин. – Так что, как ни крути, налицо факт контрабанды.
– И что же вы хотите от меня? – взгляд у Марина был подобен взгляду младенца, незнакомого с самим понятием греха.
Он прекрасно понимал, что привело к нему инспекторов, но хотел, чтобы кто-нибудь из них сам в этом признался. Для него это было бы маленькой победой в заочном поединке с Департаментом контроля за временем.
– Мы хотим, чтобы вы как законопослушный гражданин, каковым себя считаете, помогли нам разобраться с этим случаем, – быстро произнес Фрост.
Фраза была произнесена таким тоном, словно инспектор не просил контрабандиста о помощи, а просто хотел услышать его мнение, чтобы сопоставить с тем, которое у самого Фроста уже имелось.
– Каким же образом я могу это сделать? – закинув ногу на ногу, Марин водрузил локоть правой руки на невидимый подлокотник.
– Как действовали бы вы сами, если бы вам понадобилось добыть эти картины?
– Я бы и пальцем не тронул ни одну из картин Ван Гога, – ответил ему Марин. – Для меня это святое.
– А если бы вам предоставилась возможность спасти произведения, которые в наше время считаются безвозвратно утраченными?
– Это совершенно иной случай, – подумав, сказал Марин. – При таких обстоятельствах я, пожалуй, рискнул бы даже пойти на конфликт с законом. Но, насколько мне известно, до наших дней не дошло известий о пропавших картинах Ван Гога. К тому же, для того чтобы заполучить их, нужно оказаться в прошлом к моменту их гибели, а до наступления периода сопряжения времен это, как вы сами понимаете, неосуществимо.
– Ну а что, если действовать не самому, а через сообщника, оставшегося в прошлом?
По тому, как загорелись глаза Марина, инспектор понял, что тот мгновенно уловил суть его идеи, поэтому и не стал вдаваться в подробности.
– Вы имеете в виду, что кто-то из современников Ван Гога, получив соответствующее вознаграждение, мог припрятать какие-то из его картин в заранее оговоренном месте, а его сообщник из нашего времени, совершив путешествие в точку следующего сопряжения, – если не ошибаюсь, это январь 1992 года, – извлек их на свет. – Марин взглянул на Малявина, требуя подтверждения своей догадки. Инспектор молча кивнул. – Поздравляю вас, инспектор. Мысль действительно интересная, – согласился Марин. – Увы, существует одно 'но'. Для того чтобы осуществить эту операцию на практике, оба компаньона, – тот, что остался в прошлом, и тот, что вернулся в настоящее, – должны на протяжении нескольких десятилетий неукоснительно и четко выполнять взятые на себя обязательства. В противном случае будет нарушена причинно-следственная связь, и на каком-то из этапов операции произойдет
