– Почему именно он? – мне показалось, что в голосе его прозвучало недоумение.
Прежде чем ответить, я еще раз внимательно посмотрел на выбранного мною кандидата в гении.
– У него очень внимательный взгляд, – сказал я. – Мне кажется, он подмечает буквально все, что происходит в таверне.
– И не только подмечает, но еще и подслушивает, о чем говорят посетители, – усмехнулся Алекс. – Увы, Вальдемар, ваш выбор оказался ошибочным. Человек, которого вы приняли за Шекспира, на самом деле является осведомителем королевского Тайного совета. Писатели и комедианты во все времена причислялись к категории неблагонадежных. Ну а поскольку актеры в этой таверне бывают нередко, то и служители Тайного совета сюда захаживают, чтобы послушать, о чем они, подвыпив, говорят между собой.
– Значит, Шекспир... – я посмотрел на человека в лиловом камзоле, сидевшего у окна.
– Да, это он, – кивнул Алекс. Должно быть, выражение моего лица в этот момент о многом сказало гиду, поскольку он спросил:
– Вы разочарованы?
– Нет, – медленно покачал головой я. – Но я представлял себе Шекспира несколько иначе.
В этот момент Шекспир со стуком поставил стакан на стол и, привалившись спиной к стене, обратился лицом к залу. У него были небольшие, широко расставленные глаза, смотревшие на мир из-под низких надбровных дуг не то с тоской, не то с осуждением.
– Я полагал, что первое время в Лондоне Шекспир жил довольно бедно, – заметил я.
– Верно, – кивнул Алекс. – Он всего около года как принят в труппу 'Комедианты Пембрука' и, говорят, актерским мастерством не блещет. А до этого он зарабатывал на жизнь тем, что занимался лошадьми благородных господ, пришедших на представление в театр. И в этом деле он достиг превосходных результатов. Его проворство и сноровка были замечены, и вскоре у него появилось столько работы, что он не мог справляться с ней один. Компанию молодых людей, которых он набрал себе в помощники, актеры, работавшие в 'Театре', называли 'парнями Шекспира'. Забавно, правда?
Я и прежде слышал эту историю, и она вовсе не казалась мне забавной. Но я не стал спорить с гидом. Я только заметил:
– Не кажется ли вам странным, что человек, занимавшийся лошадьми, вдруг стал великим драматургом?
– Почему же вдруг? – удивленно вскинул брови Алекс. – Все, кто хорошо знает Шекспира, говорят, что он отличается поразительной работоспособностью и невероятной усидчивостью. Я сам нередко вижу его в этой таверне, и ни разу он не приходил сюда без книги или без бумаги и чернил. Пока другие просто о чем-то судачат, он читает или делает записи. Признаюсь, я не встречал в Лондоне XVI века человека, который читал бы больше, чем Шекспир.
Я осторожно повернул голову, чтобы еще раз незаметно взглянуть на Шекспира.
Молодой русоволосый парень, как и прежде, сидел за длинным столом, на противоположном конце которого разместилась шумная компания из пяти человек. Отодвинув тарелку и стакан в сторону, Шекспир поставил на стол небольшую склянку с чернилами и выложил стопку бумаги. Лицо его вновь было обращено ко мне в профиль, и я хорошо видел, как, растянув губы, он покусывал зубами кончик короткого вороньего пера. Похоже было, что Шекспир не слышал шума, царящего в обеденном зале, настолько он был поглощен обдумыванием строки, которую пока еще не решался запечатлеть на бумаге.
Мне до зуда в коленях захотелось встать, подойти к Шекспиру сзади и заглянуть через плечо, чтобы узнать, над какой пьесой он сейчас работает. Я склонялся к мысли, что это должен быть 'Генрих Шестой', которого в 1590 году поставили 'Комедианты Пембрука'. Но сделать это было нельзя. Я даже не стал беспокоить Алекса, заранее зная, каков будет его ответ, если я спрошу, нельзя ли мне подойти и просто поздороваться с Шекспиром, представившись почитателем его актерского мастерства. Нас неоднократно предупреждали, что контакты с местным населением должны быть сведены к минимуму. А уж если этим представителем был не кто-то, а сам Уильям Шекспир, то не могло быть и речи о том, чтобы перекинуться с ним хотя бы парой ничего не значащих словечек.
– Ваше любопытство удовлетворено? – спросил у меня Алекс.
– О, да! – абсолютно искренне ответил я. – Даже если бы, кроме этого трактира, мы не увидели больше ничего, я бы и тогда сказал, что экскурсия в прошлое полностью оправдала мои ожидания.
– Вы в самом деле совершили это путешествие только ради того, чтобы увидеть Шекспира? – в вопросе гида мне послышалось легкое недоверие.
Должно быть, подобных мне чудаков ему прежде встречать не доводилось.
Алекс смотрел на меня и ждал ответа. А что я мог ему сказать? То, что я оказался здесь по чистой случайности, только потому, что моя знакомая не нашла ничего лучшего, как подарить мне на день рождения поездку в гости к Шекспиру? То, что я боялся этой встречи и одновременно понимал, что не смогу ее избежать? Или, быть может, то, что Шекспир всегда служил мне примером того, что подлинный мастер должен выстраивать свою жизнь как театральное представление, тщательно выписывая мизансцены, но при этом умело оставляя в тени то, что не следует выставлять напоказ, что совершенно необязательно знать ни обывателям, коллекционирующим сплетни и анекдоты из жизни знаменитостей, ни исследователям, для которых любопытный факт, позволяющий по-новому интерпретировать то или иное событие, зачастую представляет куда более значительную ценность, нежели то, что действительно за ним стоит?
Определенно, я в тот момент не хотел говорить ни о чем таком, что требовало серьезного обсуждения и тщательного, взвешенного анализа. Поэтому в ответ на вопрос Алекса я только неопределенно пожал плечами и, в свою очередь, спросил:
– Мы могли бы сделать несколько снимков? На инструктаже нас предупредили, что мы можем воспользоваться услугами гида, попросив его сфотографировать нас в том или ином интерьере прошлого.
Алекс машинально коснулся кончиками пальцев небольшой бронзовой брошки, приколотой к левому борту его кафтана, в которую был встроен миниатюрный цифровой фотоаппарат.
– Если вы выйдете на улицу, а потом снова войдете, я смогу снять вас рядом с Шекспиром, когда вы будете проходить мимо него, – предложил он.
– Нет, – я слегка поморщился и сделал отрицательный жест рукой. – Я хотел бы получить фотографию самого Шекспира.
– Как угодно, – не стал спорить гид. – Будьте добры, сдвиньтесь чуть левее.
Я выполнил просьбу, и Алекс, наведя фотоаппарат на сидевшего у окна Шекспира, сделал несколько снимков.
Взглянув на Шекспира, я заметил, что он сидит все в той же позе, – чуть наклонив голову и зажав кончик пера зубами. Похоже было, что с того момента, когда я впервые на него взглянул, Шекспир не написал ни строчки.
– Вы остались довольны обедом? – спросил меня Алекс. – Или, быть может, желаете отведать еще что-нибудь? Могу порекомендовать на десерт сливовый пирог, – у здешней хозяйки он получается отменно.
Я хотел ответить, что наелся от души, но не успел ничего сказать. Наш третий товарищ, о котором мы с Алексом на время забыли, издал какой-то нечленораздельный булькающий звук и, оттолкнувшись руками от стола, рывком поднялся на ноги. Табурет, на котором он сидел, с приглушенным стуком упал на застеленный соломой пол.
Все то время, что мы с Алексом говорили о Шекспире, господин Ручинкин самозабвенно занимался дегустацией имевшихся в таверне напитков. Заглянув в стакан Ручинкина, я понял, что он от пива плавно перешел к красному вину. И, судя по всему, это не лучшим образом сказалось на его самочувствии.
Развернувшись на месте, Ручинкин целенаправленно потопал в сторону открытой двери.
Выскочив из-за стола, Алекс догнал Ручинкина, схватил его за руку и попытался вернуть на место. Но Ручинкин не сдавался. Что-то громко, но совершенно невнятно выкрикивая, он тащил гида за собой к двери.
