Я наклонил голову, собираясь попрощаться.
– Подождите минуту, – остановил меня Шекспир. – У меня тоже есть кое-что для вас.
Он сходил в дом и вернулся с пакетом, похожим на те, в каких мы обычно обменивались рукописями.
– Что это? – удивился я.
– Мы ведь договаривались, что я стану отдавать вам свои рукописи, – сказал Шекспир, вручая мне пакет.
Я непонимающе смотрел на него. Рукопись последней пьесы 'Два знатных родича' Уильям вручил мне во время нашей прошлой встречи. То, что я держал в руках, не могло быть пьесой.
– Это – пьеса? – с недоумением спросил я.
Шекспир похлопал меня по плечу и, ничего не сказав, пошел в дом.
Глава 26
– И что же находилось в пакете, который вручил вам Шекспир? – спросил инспектор Шелуденко, когда понял, что сидевший в кресле напротив него посетитель закончил свой рассказ.
– Рукопись 'Карденио', которую я передал вам, – ответил Хвостов. – Пьесы, которую я не переписывал для Уильяма. Я попросту не мог этого сделать, – словно извиняясь за допущенную оплошность, Хвостов развел руками. – Потому что, как вы сами уже сказали, не существует ни одной сохранившейся копии 'Карденио'. И это черновик, выполненный рукой Шекспира, с правкой и различными вариантами отдельных фрагментов.
– Почему вы не передали рукопись 'Карденио' Марину?
– Я решил, что имею право оставить ее себе, поскольку дальнейшего финансирования нашей работы в прошлом не требовалось. Кроме того, я больше не виделся с Мариным. Последний раз мое пребывание в прошлом контролировал один из его помощников, который и забрал темпоральный модулятор и костюм. На сверток, находившийся у меня в руках, когда я вернулся, он не обратил внимания. Видимо, у него не было никаких инструкций от Марина на этот счет.
Инспектор провел ладонью по подбородку и бросил взгляд на часы. Изложение всей истории заняло у Хвостова четыре с половиной часа.
– Кофе будете? – спросил Шелуденко у гостя.
– Не откажусь, – ответил тот.
Развернувшись, инспектор открыл створку шкафа у себя за спиной и включил спрятанную в нем кофеварку. Грубо нарушая запрет на пользование бытовыми электроприборами в служебных помещениях, Шелуденко сам варил кофе, дабы не потреблять отвратительную бурду, которую предлагал находившийся в холле автомат.
– Сахар? Сливки? – спросил он, не оборачиваясь.
– Черный и без сахара, – ответил Хвостов.
Инспектор поставил перед посетителем большую чашку свежесваренного кофе. Точно такую же чашку приготовил он и себе.
Инспектор и человек, считающий себя нарушителем закона, пили кофе молча, время от времени бросая друг на друга изучающие взгляды. За то время, пока Хвостов излагал свою историю, Шелуденко успел просмотреть некоторые компьютерные файлы, имеющие отношение к жизни и творчеству Уильяма Шекспира, и теперь был готов к обстоятельной беседе с Вальдемаром Хвостовым.
– Почему вы решили принести рукопись в Департамент? – спросил Шелуденко, убрав со стола опустевшие чашки.
– Разве непонятно? – удивленно поднял брови Хвостов. – Это пьеса Шекспира, которая до сих пор считалась утерянной. Она не может принадлежать только одному человеку.
– И ради этого вы готовы понести наказание, которое полагается за нелицензированные временные переходы? – недоверчиво посмотрел на посетителя Шелуденко. – Сколько, кстати, вы их совершили?
– Не знаю, – пожал плечами Хвостов. – Не считал.
– И вы не вели никаких записей или дневника?
– Нет, – отрицательно покачал головой Хвостов.
– Вы надеетесь, что, передав нам единственную, как вы сами полагаете, уцелевшую рукопись 'Карденио', снимете с себя часть ответственности?
– Не знаю, – снова покачал головой Хвостов. – Честно говоря, я об этом не думал.
– Вы готовы дать показания, подтверждающие участие Павла Марина в том, чем вы занимались на протяжении двадцати шести лет: нелицензированные временные переходы, доставка в прошлое предметов из настоящего времени и обратный вывоз из прошлого не подлежащих импорту вещей?
– Нет! – протестующе взмахнул рукой Хвостов. – Нет! – снова повторил он. – Марин не имеет к этому никакого отношения. Он просто... оказывал мне некоторые услуги, которые я мог бы получить и в другом месте... К тому же Марин – это вымышленное имя. Я придумал его, чтобы было проще рассказывать о человеке, помогавшем мне.
Хвостов умолк, приметив саркастическую ухмылку инспектора.
– Вы глубоко заблуждаетесь, господин Хвостов, если полагаете, что имя Марина незнакомо служащим Департамента контроля за временем. Это, можно сказать, легендарная личность. На его счету не одна незаконная операция во времени, провернутая с такой виртуозностью, что, не будь Марин правонарушителем, я первым назвал бы его гением.
– Я представления не имею, о ком вы говорите, – решительно заявил Хвостов и демонстративно отвернулся в сторону.
– Та-а-ак, – инспектор щелкнул пальцами по крышке стола и откинулся на спинку кресла.
Хвостов нервно дернул подбородком.
– Какое наказание мне грозит? – спросил он.
Шелуденко вновь ударил пальцами по столу.
– Полагаю, что все будет зависеть от того, в качестве кого вы предстанете перед судом: преступника или жертвы.
– Я не понимаю вас, – озадаченно приподнял левую бровь Хвостов.
– Попытаюсь объяснить.
Шелуденко передвинул в центр стола вертикальный монитор и переключил его на двухсторонний обзор. Теперь изображение на полупрозрачном экране одновременно с ним мог видеть и сидевший напротив Хвостов.
– Я думаю, вам знаком этот почерк? – спросил инспектор, выведя на экран изображение листа бумаги, исписанного от руки.
Положив руки на колени, Хвостов подался вперед. Нос его едва не коснулся экрана.
– Да, – медленно произнес он, не отрывая взгляда от строчек на экране. – Это почерк Уильяма.
– Совершенно верно, – кивнул Шелуденко. – Это начало второй сцены первого акта пьесы 'Сон в летнюю ночь'. Я показал вам именно эту страницу, потому что на ней особенно хорошо заметна плотная авторская правка, сделанная той же рукой, что и черновой текст. Чтобы развеять сомнения, которые могут возникнуть, сразу же сообщу вам, что данная рукопись, точно так же, как все остальные, хранящиеся в архиве Департамента, была подвергнута тщательнейшей экспертизе, и нет ни малейшего повода сомневаться в их подлинности.
– Откуда у вас эта рукопись?
Непонимание, растерянность, испуг – все это одновременно увидел Шелуденко во взгляде Хвостова.
– Данная рукопись, вместе с остальным архивом Уильяма Шекспира, включающим в себя черновые рукописи тридцати девяти пьес, трех поэм и сонетов, попала к нам при довольно загадочных
