слишком, чудовищно другие, чем мы... до такой степени, что... ах, мне не объяснить... мы оказались на их пути по чистой случайности... мы им не интересны, как нам не интересен муравей... нет, даже не муравей, как нам не интересен пролетевший мимо атом кислорода...
– У кислорода двухатомная молекула, – зачем-то вставил Саша.
– Это совершенно не важно, ну, пусть какой-то другой атом... единственное, что их интересует, это наши души. Оказывается, для них – это совершенно новая форма существования материи... или пространства, простите, я в этом совершенно не разбираюсь... у них даже нет понятия времени как такового. Поэтому они видят нас как бы целиком – все человечество, нет, всю историю Земли, начиная с первой живой клетки, как на ладони. Они в принципе не желают нам зла, поскольку и такого понятия у них тоже нет... Им нужны наши души, и они сделают все, чтобы получить их столько, сколько сочтут нужным... – Юрий Адольфович мысленно замолчал.
– Ну, положим, насчет их отношения ко времени я уже понял, – отвечал Саша. – Иначе как они вернули нас обратно, изменив кое-какие детали? И я думаю...
– Я думаю, – внезапно перебил его Юрий Адольфович, поддавшись внезапному озарению, – что именно здесь и надо искать выход!
– Где – здесь?
– Во времени! – Тут их мысленный диалог прервался, потому что Гришка, задремав, ударился головой о стекло.
– Фу! – вскрикнул он, просыпаясь. – Что, уже приехали?
– Нет, – ответил Саша, – нам еще часа два пилить. Ты поспи, поспи еще.
– Не, не хочу больше. У меня шея сильно затекает. – Серебряков покрутил головой.
– Ну, тогда буди остальных, проведем утреннее совещание.
– Прямо так, в машине? А поку-ушать? – Серебряков принялся картинно почесывать живот. Потом вытащил карту, повертел головой и радостно сообщил: – Километров через пять будет отличное кафе!
– Знаешь, Гриша, – задумчиво проговорил Саша, – иногда я просто поражаюсь, как мирно в тебе уживаются два совершенно разных человека...
– Чего-чего?
– С одной стороны – патологический жрун и трепло, а с другой стороны – классный оперативник. – Саша смотрел прямо перед собой. – Вот послушать тебя в мирной обстановке – ну не мужик, а какой-то желудок ходячий!
Гришка неопределенно крякнул, но ничего не ответил. Ему было обидно за “желудок ходячий”, но наверняка чертовски приятно за “классного оперативника”.
– Это, что ли, твое кафе? – равнодушно спросил Саша, кивая на указатель.
– Оно!
– Сворачиваем. – Саша, подражая Гришке, картинно зарулил на стоянку и аккуратно стал в размеченный прямоугольник.
– Глянь. Глянь, какой пижон! – громко отком-ментировал сзади Козлодоев, тыча пальцем мимо Сашиной головы.
Все повернули головы вслед за Гешкиным пальцем. В дальнем углу стоянки, темно-серый, словно его одного вдруг накрыла тень от пролетающей в небе тучи, стоял автомобиль. Ну, машина как машина. Из шикарных. Тоже небось какой-нибудь космонавт или артист разъезжает.
Саша почувствовал, как у него за спиной вздрогнула Света.
Совпадение, Светило, не дергайся так. Не мог он пролезть в НАШ с тобой мир. Не мог, по определению. Да ладно, даже если и пролез – оставим это на вашей женской совести, – ЗДЕСЬ он не может быть нам опасен! Опасен. Опасен... Опасен?
– Ну, идите поинтересуйтесь местным меню, да узнайте заодно, чего тут можно с собой взять, – обратился Саша к Серебрякову с Козлодоевым.
– А ты не пойдешь, что ли?
– Нет. Я, в отличие от вас, аппетит дольше нагуливаю.
– Ладно, как хочешь. Пошли, Светик! – Гриша в несколько прыжков обежал машину и галантно распахнул перед Светой дверцу.
– Спасибо, Гришенька, я тоже не хочу. – У нее голос выцветший, как флаг на корме нашего “Забайкал-Кобылина”. Чего, кстати, не скажешь о сочном, истомившемся в молчании баритоне Юрия Адольфовича.
Стоило мужикам удалиться на достаточное расстояние, букет прямо-таки захлебнулся словами:
– О чем вы говорите? Какая опасность? Карлик полностью изолирован, я это проверил несколько раз! Что с вами, Светлана? Саша, о какой опасности вы говорите?
– Да так, один старый знакомый, – сквозь зубы ответил Саша и резко повернулся к Свете:
– Ну, что ты? Что? – Вот сейчас я, наверное, решился бы и обнял ее. Она сидела, зажав ладошки коленками, похожая на смертельно несчастную девчонку. Я вспомнил, Светило, Господи, почему я сейчас это вспомнил? Именно такие глаза были у тебя тогда, в пятом классе, в мае... Мы пинали грязный мяч по школьному двору, одуревшие от теплой весны, а ты... а вы искали пропавшего отца... – Ну, что ты, милая... – Черт, и слова-то все не те лезут... – Ну, хочешь, я сейчас сам схожу и проверю. И ты убедишься, что это НЕ ОН, его здесь не может быть. Хочешь?
Саша не стал дожидаться согласия. Он решительно вышел из машины и направился к кафе.
Я не знаю, что я сейчас с ним сделаю!
Теперь Саша уже желал этой встречи. Чтобы вот сейчас, там, в кафе, за одним из столиков сидел этот проклятый Антонов, да пусть хоть с сотней телохранителей!
Нет, ребята, меня уже никто не остановит. Я – в своем мире. Здесь все играют за меня!
Он вдруг очень ясно, нет, не услышал, а целиком почувствовал шквал сумбурных мыслей Светы, обращенных не к нему, а куда-то гораздо выше (“... Господи, прости меня, я не хочу ему ничего плохого, Господи, не делай ему больно, ведь я же любила его, прости меня, Господи, я только и хочу, чтобы он отпустил, оставил, оставил меня в покое, Господи, я не могу так больше...”), и дальше что-то совсем непонятное, про какого-то убитого парня...
Саша взялся за ручку двери. За спиной чей-то тонкий голос нервно крикнул неразборчиво, кажется, “осторожней!”, дверь открылась, Саша сделал шаг...
...и по колено провалился в зловонную жижу.
– Смотри, куда прешь, дятел! – заорали над ухом. – Руку давай! – Красный от злости Цукоша протягивал Сане измазанную грязью лапищу. Бормоча что-то забористое по поводу придурков на болоте, он вытащил Двоечника на сухую кочку и даже замахнулся было...
Санино лицо выражало такое детское изумление, что Азмун только крякнул и махнул рукой.
А и немудрено, ребята. Мы с Двоечником еще с десять минут отходили от столь неожиданной встречи, вяло размазывая болотную грязь по лицу (в который раз! – по нашему ОБЩЕМУ лицу) и глупо улыбаясь. То есть улыбался, положим, Саня. А Саша, как раз наоборот, таращил глаза, пытаясь сообразить, какого дьявола он здесь оказался и что, черт побери, теперь делать. Как – что? Эх, мужики, а вопрос-то не так уж прост. Бешенство еще бродило в нем, руки еще сжимались в кулаки, тем более что объект его ненависти стоял буквально в десяти метрах и что-то серьезно обсуждал со Стармехом.
Вот сейчас бы сорвать автомат с плеча да и всадить по полной, прямо в грудь, в пижонский заляпанный комбинезон Вомбата...
Но чужой мир, словно быстродействующий наркотик, попавший в кровь, уже действовал, заволакивая сознание звуками, запахами, цветами... Вон Дима, морщась, раскуривает отсыревшую сигарету, сосредоточенно кивая словам Командира, Цукоша уже не хмурится, а улыбается, слушая очередную импровизацию Пургена, прямо под левой ногой жадно хлюпает болото и два разомлевших прустня вяло раскрывают рты на пролетающую дурынду... Все эти чужие, но качественно сработанные декорации вдруг породили у Саши стойкую ассоциацию со школьными выездами за город, покоем, ожиданием приключений и незабываемым ощущением “рядом друг”. Любое проявление агрессии здесь казалось настолько неуместным...
Как если бы я, принимая кружку с чаем из рук Мишки Житомирского, вдруг плеснул бы ему в
