— Я пришел говорить с тобой о клятве Майхуба, — Иоанн вперил взгляд в чужие черные глаза, — пришло время ее исполнить. Ты и твои люди избраны, чтобы сопровождать меня и то, что будет со мной, в Арцию. У нас мало времени, мы должны успеть к Светлому Рассвету, вы называете этот день Конем Солнца.
— Почему я должен верить тебе, пастырь хансиров?
По тому, как воин в синем дзибане задал вопрос, Иоанн понял: тот отнесся к его словам серьезно, но ему нужны доказательства. Владыка заговорил с язычником так же доверительно, как заговорил бы с иеромонахом Игнатием, которого прочил себе в преемники. Правда, клирику пришлось делать поправку на атэвскую манеру изъясняться и незнание того, что арцийцы узнают, еще лежа в колыбели.
— Мне явился во сне тот, во имя которого построена наша обитель. Он велел мне взять то, что хранится в ней, и тайно доставить в главный храм Святого города Кантиски. А когда я проснулся, то увидел, что на моем посохе появился новый цветок. Он красный, как кровь. Как та звезда, которую вы называете сердцем Воина, а мы — Ангезой или Волчьей. Это знамение. Даже если я погублю душу и сожгу половину Святого города, я должен сделать то, что должен, — именно так закончил бы свою речь атэв, которых за свои семьдесят три года Иоанн повидал достаточно.
— Я вижу то, что вижу. И я верю, что ты сказал правду. Ты хочешь, чтобы мы пошли за тобой? Но нас слишком много, чтобы пройти незаметно, и слишком мало, чтобы прорваться с боем. Судьба каждого эр-генуби note 56 висит на его поясе рядом с саблей, — Али задумчиво потрогал шрам на подбородке, — мы умрем там, где умрем, но хочет ли Баадук того же, что твой пророк? И верно ли, что настали предсказанные времена и древо Ада прорастает там, где упало семя Зла?
— Это так же истинно, как то, что на Вечноцветущем посохе расцвел цветок войны. Но я тебе сказал еще не все. Уже год как идет бой, и ведут его Яфе, сын Усмана, и Николай, брат наш по вере. Ибо один есть Меч Добра, а другой — Посох. В книге, которую мы чтим, как вы Наширу note 57, исчезли слова молитвы и вместо них появились иные. Так было предназначено. Яфе и Николай вступили на дорогу от воды к огню и от огня к ветру.
Слово было сказано, оставалось надеяться, что Али, узнав о бегстве племянника, не убьет монаха на месте. Меч Атэва выглядел потрясенным, но ответить не успел. Беспощадный солнечный свет померк, выгоревшее белое небо налилось роскошной вечерней синевой, дохнуло морской прохладой. На горизонте встала груда невиданных здесь кучевых облаков, которые внезапно разошлись, как от удара молнии, обнаружив сверкнувшую звездами ночную тьму, из которой вырвался всадник на черном белогривом коне. Иоанн видел строгое, окаймленное темной бородой лицо, развевающийся белоснежный дзибан… Клирик не успел ничего сказать, а его собеседник повалился на колени, простирая руки к рехнувшемуся небу. Судя по донесшемуся из лагеря вою, там происходило то же самое.
Опираясь на посох, Иоанн ошеломленно смотрел на явление своим последователям пророка, в существовании которого лично он, Иоанн, сильно сомневался. А тот, осадив белогривого коня, простер руку в повелительном жесте.
— Слушайте меня, воины, или вы будете прокляты! Пришло время Клятвы, и да исполнится то, что обещано Львом и Волком! Станьте наконечником копья, оком бури, сердцем огня! Не жалейте себя, ибо смерть — это только смерть, а трусость — это позор! Легче пера будет смерть исполнивших договор и выше горы память о них. Победившие получат награду, Отступники потеряют все.
Свершите же великое! Идите на север!
Идите на север за красными цветами. Идите на север, дабы обрести владыку. Идите на север, дабы исполнить клятву. Идите на север, и земля сама поскачет вам навстречу, и вы пройдете там, где не пройдет ни человек, ни конь. Такова воля Всеотца. И нет бога кроме Него, и нет Воли против его Воли. Это говорю вам я! И это истинно и бесценно, как Вода.
Всадник замолчал, его конь ударил прозрачным копытом о раскаленный камень, и из того забил родник, а наездник исчез, словно его и не было. Али, с трудом оторвав взгляд от места, где только что стоял великий Баадук, взглянул на Иоанна, и на лице его застыло благоговение.
— Воистину прав и праведен ты, если Баадук велел нам идти за тобой.
Иоанн не нашелся что ответить, но невольно проследил за взглядом атэва, поняв, что тот смотрит на красный цветок. Это было правильно, но лишь отчасти: все цветы на посохе стали алыми.
ЭСТЕЛЬ ОСКОРА
В Новогоднюю ночь спать нельзя, ее проводят среди друзей у Звездного Древа с вином и песнями. Таяна встречала Новый год, год Трех Звезд, неистово и отчаянно. Здесь верили в Пророчество Эрика и не сомневались в победе. Да, кто-то должен умереть, на то и война, но смерти в этих краях никогда не боялись.
Веселье охватило Высокий Замок, как пожар, — гуляли все от короля до последнего кухонного мальчишки. Звездные Дерева стояли чуть ли не в каждой зале и были разукрашены смешными рожами, изображавшими минувшие неприятности, сделанным из стекла оружием, цветами и разноцветными свечами. Столы ломились от снеди и выпивки, музыканты играли только радостные песни.
Король и его нобили веселились в Коронной Зале, где когда-то я станцевала свою первую майерку со Стефаном Ямбором. Люди уходят, стены остаются, и на них все прибавляется портретов. Кого-то я знала, чьи-то жизни сгорели, пока я искала дорогу домой. Придет время, и здесь появятся изображения Анджея, Ежи, Ванды…
Ежи, легок на помине, спросил, о чем я думаю, я сказала, что ни о чем. Таянец подмигнул Александру и потащил меня танцевать, я вцепилась в руку Сандера, затягивая в беснующийся круг и его, а вслед за нами бросилась Ванда. Скрипачи вовсе обезумели, играя кватру за кватрой note 58, но мы выдержали. Когда отзвучала музыка, мы по словам все того же Ежи походили на загнанных, но очень счастливых лошадей. Ванда что-то быстро рассказывала смеющемуся Александру. Через три года она станет красивее Мариты, но меня здесь уже не будет. Ежи дурачился, доказывая Луи, что однажды видел хвост, но без жабы — таянец оказался достойным соперником арцийскому остряку. Беата счастливо улыбалась, и ради такой улыбки стоило спасать этот мир.
Кто-то, несомненно очень важный, ударил в барабан. Анджей Гардани поднял кубок за будущую победу, осушил и грохнул об пол, подавая знак только и ждущим этого подданным. Нобили пили и колотили кубки из дорогого бордового стекла. Прежде чем прикончить свой, Ежи дал мне отпить. Вино было красным и терпким. Когда-то я уже пила из кубка Гардани, клянясь Шани быть с ним правдивой до конца. Ежи я лгать тоже не стану.
Откуда-то появился Стах Тонда, они с Сандером обнялись. Знаменный был более чем весел и явно намеревался рассказать о Стефане Завгороднем. Мы с Вандой переглянулись и засмеялись, Ежи погрозил нам пальцем, от чего стало еще смешнее. Музыканты вновь заиграли, праздник только-только перевалил за половину, но для Беаты он закончился. Она явно переоценила свои силы, и Луи ее увел, а я пошла их проводить. Не то, чтоб я чего-то всерьез опасалась, но Трюэлю было спокойней, когда в их комнаты первой заходила я, да и мне, признаться, тоже.
Известий о Гражине не было, и я молила бы всех богов, не будь это столь бесполезно, чтобы маленькая дрянь нашла или свой конец, или счастье, ведь счастливые женщины, какими бы подлыми они ни были, забывают о мести.
Все обошлось. В спальне графини Трюэль была лишь белая кошечка, при моем появлении приоткрывшая зеленый, как у Ванды, глаз и вновь заснувшая. Я простилась с нашими влюбленными у порога, но назад не пошла. Радость куда-то делась, накатили очередные предчувствия, их еще можно было утопить в веселье, но меня отчего-то потянуло на стены.
Дорогой, которой мы со Стефаном ходили смотреть на звезды, я могла пройти с закрытыми глазами: Оружейная галерея, Старая лестница, площадка Закатной башни… Дверь заперта, но человеческие замки для меня давно перестали быть преградой, и я вышла в последнюю ночь старого года.
