тебе.
— Я польщен, — он налил еще. — Значит, ты собралась умереть. Очень глупо!
— Глупо не видеть очевидного.
— Не спорю. Сколько тебе лет?
— Будет двадцать шесть!
— Стыдно… С такими косами и девственница… Почему?
— Не твое дело.
— Ну должен же я знать, почему с тобой такая беда приключилась. От любви или от ее отсутствия?
— Ненавижу мужчин.
— Мило… Твое здоровье! И чем мы тебе не угодили?
— Тем, что вы все забрали себе.
— То есть? — Хозе откровенно забавлялся.
— Вы правите, воюете, торгуете. Решаете все за всех.
— А ты чего хочешь? Воевать или торговать?
— Я хочу занять место, которого достойна.
— Ну и займи, — не стал возражать наемник.
— Поздно, — выкрикнула она, — я попала сюда, и завтра все кончится!
— Ты в этом уверена? — черноглазый засмеялся и оттолкнул стакан. — Хватит! Если делать, так делать хорошо…
— Что делать?
— То, что ты просила. Хотя зачем это тебе, ума не приложу.
— Я хочу взять от жизни все, что могу. Здесь я могу только это.
— Не так уж и мало, между прочим, — Хозе глянул в окно, поднялся и задернул занавески, — солнышко высоко еще, и времени у нас достаточно.
АРЦИЯ. ГРАН-ГИЙО
Эгон Гран-Гийо был гостеприимным человеком. Было бы странным, не закати он родичу и его воинам хорошей пирушки, благо и повод нашелся — со дня рождения баронессы прошло всего три дня.
«Дети» хозяина ужинали в своих комнатах. Затаиться, пока Крэсси не отправятся восвояси, было разумно, и Шарло бы с радостью скоротал вечерок за подаренными Эгоном книгами, если б не случай на мосту. Мальчик не понимал, что произошло, но оставить все как есть тоже не мог. Если ты чего-то не понимаешь, постарайся понять, — говорил отец, ты — Тагэре, а не глупый авеструс, который прячет голову в песок.
Шарло не сомневался, что его страхи как-то связаны с гостями, но как? Крэсси — это Крэсси, его хорошо знают, он никогда не причинит зла друзьям. Кто-то из его людей? Но вряд ли он бы почуял, заявись в замок предатель или убийца. Во дворце Анхеля каких только мерзавцев не болталось, но он ни разу не чувствовал ничего подобного. Шарло старательно припоминал все слышанные им истории. Рито говорил про каких-то бабочек и летучих мышей — отвратительных, но не таких уж и страшных. Однажды на него напала Дафна, кажется, тогда ему стало холодно, но Кэрна сразу понял, где зло, и сумел с ним справиться. Нет, Рито ничего полезного не знал. Эскотцы боялись оживших покойников, от которых оборонялись осколками зеркал, а фронтерцы пугали болотной и лесной нечистью, боявшейся серебра и золота. Но все эти страхи были ночными, днем они не выползали. Шарло нахмурился, запустив руки в шевелюру, и тотчас торопливо пригладил волосы. У корней они снова совсем темные, а Клотильде сейчас не до того, чтоб варить краску для приемного сына.
В дверь тихо постучали. Кати! В ночной рубашке и с распущенными волосами. Некогда ему сегодня с ней играть, он должен понять что-то важное.
— Шарло!
— Анри! Сколько раз тебе повторять!
— Шарло, — упрямо возразила сестрица, — мне страшно.
— Какие глупости, — мальчик нарочито громко рассмеялся, — тут мы в безопасности. У Эгона много воинов, да и не знает никто, что мы здесь.
— Я не о войне… Какой ты глупый, можно подумать, другой беды быть не может. Собаки воют.
— И пусть воют, беды-то.
— Нет, не пусть! Собаки всегда чуют зло. И кошка пропала.
— Кошки ночами гуляют.
— Шарло, — взгляд сестры стал очень внимательным, — ты врешь. Ты тоже боишься. Надо что-то делать.
— Что делать? И чего, по-твоему, я боюсь?
— Не знаю… Но собаки воют. Надо кому-то сказать…
— Чего говорить, и так всем слышно. Давай, я схожу посмотрю.
— Нет! Не надо…
— Надо. Сиди тут и никому не открывай. Я в окно, постучу три раза.
Катрин молча кивнула, хотя губы у нее тряслись. Шарло поднял тяжелую раму и скользнул наружу. Ночь была светлой, да и замок по случаю приезда гостей сиял огнями. Мальчик немного подумал и вместо того, чтоб спуститься во двор, поднялся на крышу. Собаки и вправду выли, громко и тоскливо, но в остальном все было в порядке. Если б они почуяли чужих, они бы лаяли, рычали, рвались с цепи, а тут… Может, дело в луне, хотя полнолуние еще не скоро. Шарло прошелся по крыше, полюбовался на летучих мышей — совершенно обычных, перепрыгнул с одной крыши на другую, скользнул на чердак, а оттуда на узкую винтовую лестницу, выходящую на конюшенный двор. Все спокойно, Кати опять наслушалась глупых сказок, а собаки могли почуять что-то в реке. Например, утопленника.
Конюхи не спали, баловались винцом. На молодого сигнора они глянули с некоторым удивлением, но одобрительно. Надо было придумать, что им сказать…
— Могу я посмотреть на коня Крэсси?
— Угу, сигнор, — старший конюх махнул рукой прикорнувшему на охапке сена парнишке, — покажи молодому господину баронова жеребца да и прочих заодно. Крэсси только на гнедых ездят, привычка ихняя такая. У них за лошадками справно ходят, только вот перекармливают… Надо меньше овса давать, а то зажиреют…
Конюшонок без лишних слов поднялся и взял в руки факел, Шарло решил про себя завтра же дать ему монетку. Среди вздыхавших и жующих лошадей было на удивление спокойно и мирно, все страхи куда- то делись, и «Анри» с удовольствием скормил гнедому Крэсси пару захваченных мальчишкой морковок. Рядом помещались и другие кони. Школа Туссена сделала свое дело, и Шарло принялся их пересчитывать. Сорок шесть!
— А почему одного поместили отдельно? Больной? Или норовистый?
— Сигнор, дык их столько, сколько было. Аккурат сорок шесть. Да сами прикиньте. Баронов жеребец, оруженосца его нового, два сигурантовых, два аюдантские да сигноносец. Ну и воинов три по тринадцать. Вот и выходит.
Выходить-то выходит, но он своими глазами видел, как к замку подъехало сорок семь всадников. Сорок семь! А Туссен пригласил войти всех, кто прибыл с бароном Крэсси. В Эскоте говорят, что лихо не переступит текущую воду и жилой порог, пока его не пригласят. Кого же пригласил добряк Туссен?
