— Да?
— Тебе не будет трудно передать Аршо-Жуаю еще один букет? От меня!
ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ. NON LICET IN BELLO BIS PECCAREnote 21
Привольем пахнет дикий мед,
Пыль — солнечным лучом,
Фиалкою — девичий рот,
А золото — ничем.
Водою пахнет резеда
И яблоком — любовь.
Но мы узнали навсегда,
Что кровью пахнет только кровь.
ОРГОНДА. ПОРОСЯЧИЙ БРОД
Анри Мальвани любил повторять, что хороший полководец любую кочку сделает крепостью, а плохой любую крепость — ловушкой. Оставалось выяснить, кто из полководцев лучше — его сын или Ипполит Аршо-Жуай. Оба — и ифранский маршал, и оргондский герцог — рвались к одному и тому же месту, туда, где Ньер широко разливался по плоской, как тарелка, Лоакской равнине. Лето выдалось жарким, и знаменитая мель, отчего-то именуемая Поросячьим бродом, уже кварту как стала проходимой для конницы. Сезар не сомневался, что его противник прекрасно осведомлен, что к его услугам мост, который не разрушишь и не подожжешь. Было совершенно очевидно, что Жуай решился на битву, осознав, что, не разбив Мальвани, к Лиарэ ему не пройти.
Ифранцы могли себе позволить потерять большую часть второй армии, ведь у них оставалась первая, а если Жоселин раскошелится, появится третья. Сезар на подкрепление не рассчитывал, а посему было нужно не только расколотить Аршо, но и сохранить не меньше двух третей своих людей.
— Что вы думаете от этом месте, сигнор? — граф Гартаж указал рукой на реку, отражавшую полыхающие закатные облака.
— Куда важнее, что о нем думает наш ифранский друг, — пожал плечами Сезар.
— Это очевидно: если не перейти Ньер здесь, придется тащиться до Святой области, а святые отцы хоть и любят ифранское золото, будут от этого не в восторге. Им же положено войну порицать. Да и времени у Аршо нет — дарнийцы появятся у Лиарэ со дня на день, так что придется рискнуть.
— Похоже на то, — Сезар приподнялся в стременах, разглядывая поле будущей битвы. С пологого холма открывался очаровательный вид. Теплый вечерний ветерок колыхал созревающие хлеба, по разгороженным живыми изгородями пастбищам бродили коровы и овцы, а вдали сквозь буйную зелень черешен и слив просвечивали черепичные крыши: село Поросячий Брод было большим и богатым.
— Мы загубим им весь урожай, — вздохнул Эжен Гартаж.
— Лучше пожертвовать пшеницей, чем свободой.
— Для нобиля, безусловно, а для крестьянина…
— Оргондские крестьяне не хотят становиться Ифранскими, — Сезар Мальвани ловко прихлопнул усевшегося на шею его коня овода. — Ни для кого не секрет, сколько шкур дерет со своих подданных Паучиха. Но пшеницу мы и впрямь вытопчем, никуда не денешься. Ладно, оставлю взамен трофейных лошадей, но сначала придется победить.
— Как называется эта речонка?
— Лягва. Очень подходящее имя, к слову сказать: не берега, а сплошное болото.
— Конница не пройдет?
— Куда там! Здесь глина почти на поверхность выходит, не земля, а кисель!
— Значит, одна стена у нас есть, — улыбнулся Эжен Гартаж, — дело за тремя остальными.
— За тремя? Вам не нравится холм, на котором мы стоим?
— Слишком пологий.
— Ничего, сгодится, — Мальвани еще раз оглядел рябой от ветра Ньер, ядовитую зелень болотной травы в устье Лягвы, широкий луг между болотом и холмом. Природа сделала все, что могла, теперь дело за людьми. Герцог подозвал аюданта: — Сержи, поезжайте в деревню, соберите крестьян. Нужно за ночь укрепить берег. Ничего особенного: плетни, деревянные щиты, кое-где разрушите спуски к воде. Передайте старосте, если мы победим, их труд будет оплачен — и оплачен хорошо. Насчет плотов помните?
— Монсигнор!
— Не надо обижаться, я себя спрашиваю чаще, чем других. Отправляйтесь.
Виконт Терован привстал на стременах, отдавая честь, и поскакал вниз. Сезар перехватил взгляд Гартажа, и тот опустил глаза. Мальвани понял, о чем, вернее, о ком он думает. На Гразском поле остался единственный сын Эжена, теперь после смерти графа титул перейдет к дальним родинам, если, разумеется, Гартаж не женится второй раз. Он еще не стар, может рискнуть.
— Сезар, даже если мы победим…
— Это никого не вернет? Не вернет, но наша победа нужна и им.
— Не пытайтесь меня утешить, вам не веселее, чем мне. Скажите лучше, как вы нашли новые алебарды?
— Великолепно. Тут тебе и бронебойная пика, и крюк для всадников, и серп для коней хотя лошадиные ноги мне жаль.
— Мне тоже. Люди сами выбирают свой путь, кони — нет.
— Людей тоже запрягают. Ифранцы о последней выдумке Сандера еще не осведомлены?
— С арбалетчиками? Нет, хотя странно, как до этого раньше никто не додумался.
— Александр умел заменять хорошее лучшим. Мы с вами в одной упряжке, Эжен. Нас обоих не было у Гразы, зато теперь есть только мы.
— Вы не верите, что Кэрна и Александр найдутся?
— Я даже в Триединого не верю… Вы хотите, чтобы два самых заметных человека в Арции за год не дали о себе знать? Добрался же Луи до Гвары!
— Не представляю, как вам удалось об этом узнать.
— Как бы Тартю ни обнаглел, задерживать посланцев кардинала он не смеет. Брат отца со слов Базиля Гризье утверждает, что Рафаэль Кэрна в месяце Зеркала был жив и здоров, а тело короля так и не нашли и выдали за него младшего Трюэля. Похоже, Жорж этому «пуделю» верит, но с тех пор прошло десять месяцев, граф! Десять! Но Марта все еще надеется.
— Гризье сейчас в Ифране, не так ли?
— Да. С позволения сказать, посол.
— Сезар, вы не думаете, что письмо, которое нам так помогло, написал он? Базиль был у Гразы, и он как будто дружен с Морисом Саррижским, родичем графа Вардо?
— Я скорее поверю в Темную Звезду, чем в то, что сын Элеоноры станет мне помогать. Кто-то
