врага.
Каменные чудища сплелись в смертельном поединке. Зрелище было захватывающим. Разбивший при ударе и без того отвратную морду хафаш изо всех сил пытался освободиться, бешено колотя свободным крылом по рогатой башке, и заставил-таки противницу втянуть рога, на которых, видимо, помещались глаза. Ослепшие чудища старались, как могли — столкновение каменных тел подняло шум, достойный хорошего обвала. Во все стороны летели каменные брызги. Судя по всему, у тварей не было ничего похожего на кровь, потому что жуткие раны оставались сухими.
Стоя в нише, некогда принадлежавшей улитке, Нэо лихорадочно прикидывал, что делать. Аддари и Норгэрель, укрывшиеся в бывшем обиталище ракотаракана по ту сторону сражающихся, смотрели на своего предводителя, явно ожидая указаний. А если с ним что-то случится, они соизволят начать думать или будут ждать приказа Волчонки?
Улитка с летучей мышью слились в гремящий черный ком. Крыса упорно не подавала признаков жизни, зато ракотаракан не дремал. Умишка у него не было вовсе, он напрочь забыл, для чего его тут поставили. Приглядевшись, Роман с отвращением увидел, что гадина не просто наблюдает за битвой — она обедает. Отлетавшие куски каменных тел моментально подбирались здоровенными клешнями и отправлялись прямехонько в пасть. Воистину плох тот бог, что взял в слуги столь жадное и безмозглое создание!
Ракотаракан вошел в раж, и одна из клацающих клешней вцепилась в шею Слизню, но попала под удар перепончатого крыла. Возмущенный шестиног цапнул второй клешней хафаша за развороченное пузо и немедленно был укушен. Теперь уже три переплетенных чудовища бились в корчах, разрывая друг друга на куски. Нэо рискнул и, проскочив мимо кучи-малы, присоединился к товарищам. Трое эльфов с сомнением смотрели на последнего из стражей, однако у крысы в голове, похоже, что-то было. Она не желала ни присоединяться к схватке, ни в одиночку встречать незваных гостей. Тварь дернулась, и взору Романа предстал отвратительный исполинский хвост, исчезавший в расступившейся стене.
Им повезло! Присущая крысам, не до конца загнанным в угол, трусость открыла возможность, о которой мечтает любой воин: ворваться в чужую крепость на плечах удирающего врага. Роман что было сил припустил за монстром, не сомневаясь, что спутники последуют его примеру. Обсидиановая туша двигалась проворно, но от преследователей оторваться не могла. Создаваемый мчавшимся монстром коридор сгибался, как змея, поворачивал назад, опускался и сразу же поднимался. Нэо не знал, сколько времени прошло с тех пор, как отвратительный грызун решил покинуть поле боя, но ухваченная им магическая нить становилась все толще. Значит, он бежит туда, куда нужно, если, разумеется, Ангес нашел след обитателя Серого моря, а не другой, хоть и подобной твари.
АРЦИЯ. ГРАН-ГИЙО
Чумные флаги note 23 на башнях было видно издалека, и Рито стало страшно. Мириец не боялся ни бычьих рогов, ни мечей, ни магии, но умирать отвратительной, грязной, неотвратимой смертью, смертью, которой нельзя бросить вызов, мягко говоря, не хотелось. Кэрна осадил коня на речном берегу, не в силах оторвать взгляда от черного полотнища с алым кругом посередине. Оно не было ни мороком, ни ложью, Эгон не стал бы так шутить. Так вообще не шутят, чтобы не накликать…
Мысли толкались и спотыкались, как овцы в слишком тесном загоне. Выходит, болезнь все-таки пришла на север?! Пришла вопреки всему, очередной раз опровергнув неубиенный довод «так не бывает». Тартю не врал, чумные заставы были выстроены не для того, чтоб предотвратить мятеж. Капустная приживалка, прыгнувшая со страху в постель к мирийскому авантюристу, боялась не зря. Но он не заболел, надо думать, и она тоже, так что в деревне, куда их загнали, болезни не было. Да и по дороге в Гран-Гийо ему ничего такого не попадалось, хоть он и старался ехать проселками.
Откуда синяки и стражники узнали про чуму и как зараза дошла до Гран-Гийо, пощадив Мунт, Аганн, Батар? Или и вправду есть вещи, с которыми не шутят, ублюдок придумал мор, чтобы удержаться у власти, а беда пришла на самом деле. Беда, в сравнении с которой все войны и перевороты — ничто. Заразу остановит только время и зима, ее не убьешь, не уговоришь, не обманешь.
Разум подсказывал, что надо бежать, а потом, стиснув зубы, заняться тем, что еще можно сделать. Он же не остался на Гразском поле дожидаться, пока его прикончат, он ушел, И сейчас нужно уходить, с чумой танцевать нельзя!
В детстве Рафаэль Кэрна наслушался легенд о «чумных замках», десятилетиями стоявших на высоких холмах и по берегам рек. Замках, в которых не осталось ни единой живой души. По медленно разрушавшимся крышам стучали дожди, ветры завывали в разбитых окнах, стены разрывали корни растений, а в опустевших залах и дворах лежали непогребенные, чьими могильщиками становились птицы и крысы. Только через семьдесят восемь лет под мертвые своды рисковали зайти монахи-эрастианцы, совершавшие над давным-давно умершими погребальные службы, и лишь затем туда могли вернуться люди, если, разумеется, хотели. Таких, впрочем, находилось немного.
Последний раз мышиная чума бушевала в Эр-Атэве триста лет назад, а в Мирии и того раньше. Кэрна любил читать о войнах, но не о моровых поветриях, он не слишком хорошо представлял, с чего начинается болезнь и как идет, но спастись от чумы можно было лишь бегством.
Конь повел ушами и затанцевал — устал стоять. Небо над обреченным замком наливалось алым — завтра будет ветреный день. Вечер наползал медленно и равнодушно, серый камень темнел, башни и стены сливались в единый темный силуэт, словно кто-то вырезал из черной замши крепость и наклеил на алый бархат. Алые круги на знаменах исчезли, и те превратились в тревожные пляшущие тени.
Опять та же песня, что и под Гразой. Он вновь остался один. Эгон, Клотильда, Шарло, Катрин, Яфе, Николай — им он тоже не помог, как не помог Юверу и светловолосому парнишке, имя которого так и не узнал. Ему здесь нечего делать. Чем скорее он уберется, тем лучше, говорят, зараза передается и через воду, и через ветер.
Рафаэль Кэрна усмехнулся и погнал коня в сторону Гран-Гийо. Застоявшийся жеребец легко мчался по жесткой, выгоревшей траве, ему было все равно, куда скакать, лишь бы не стоять на месте. Лошадям чума не страшна, лошади не умеют думать о смерти. Маркиз Гаэтано о ней думать тоже не умел. Черный силуэт стремительно вырастал, отрезая всадника от полыхающего неба, ночь словно бы неслась навстречу — душная, летняя ночь. Завтра будет ветер, а возможно, и гроза. Он ее еще увидит, капустная дрянь сказала, что от чумы умирают, самое малое, кварту.
Мост был поднят, Эгон не хотел рисковать чужими жизнями. Ров был выкопан на совесть — глубокий, с отвесными стенами, облицованным камнем берегом. Что ж, Алко note 24, придется нам здесь проститься. И, кстати, надо будет отпустить всех замковых лошадей, не умирать же им в конюшнях от голода! Кэрна спрыгнул на землю, и жеребец, словно понимая, что они расстаются, потянулся к нему мордой. Этого еще не хватало, он не герой баллады, который два часа прощается со своим конем и просит его что-то кому-то передать… Рафаэль быстро расседлал скакуна и бросил сбрую под мост, туда же отправился тюк с доспехами, сапоги и верхняя куртка. Алко обиженно заржал, Рафаэль обернулся и потрепал друга по шее.
— Беги, нечего тебе тут делать. Постарайся попасться какому-нибудь нобилю поприличнее, а то крестьяне имеют обыкновение на лошадях пахать.
