называется! Улыбайся, я сказал! Так, чтоб твоя улыбка мне сердце грела!
Шарц послушно оскалился.
— Фу, мерзость какая! — поморщился герцог. — Ты хоть представляешь, на кого сейчас похож?
— Представляю, — кивнул, не переставая скалиться, Шарц. — На идиота. На послушного идиота.
— И это мой шут! Мой шут! — страдальчески молвил герцог. — Высечь тебя надо. Казнить, а потом высечь. Ты чего не смеешься, мерзавец? Дожил... собственного шута пытаюсь развеселить, так он, зараза, еще и смеяться не изволит!
— Шутки у вас так себе, ваша светлость, — отозвался Шарц. — Ни уму, ни сердцу. Случись вам шутом на жизнь зарабатывать — на второй же день ноги протянули бы от голода.
— Вот-вот, — кивнул герцог, — еще и насмехаешься над своим властелином. Ходи, чума на твою голову!
Шарц вздохнул еще раз и передвинул фигуру. Пока все идет хорошо. Звуки правильные. Герцогиня — сильная женщина. Сильная. Она справится. И повитуху позвали лучшую. Самую лучшую. Она и вообще мастерица, а уж для герцогини... Ее же все любят. Ее невозможно не любить. Они оба чудесные. Миледи и милорд. Поэтому все будет хорошо. Должно быть хорошо. Вот только отчего так тревожно?
— Будешь путать свои фигуры с моими — в лоб дам, — пообещал герцог.
— Простите, ваша светлость, — Шарц попытался сосредоточиться на том, что происходит на доске, но смутная тревога не отпускала.
Он передвинул еще одну фигуру.
— Глупый ход, — прокомментировал герцог. — Ты что, не видишь, что я моментально прорываюсь по королевскому флангу? Переходи.
Шарц послушно поменял ход.
— А теперь ты надеешься атаковать в центре? — усмехнулся герцог. — Без подготовки? И не рассчитывай, мой мальчик, и не рассчитывай...
Последнюю фразу герцог почти пропел.
'Ну, слава богу, хоть он наконец отвлекся!' — мелькнуло у Шарца.
И тут же он понял, что это не так. Герцога выдавали глаза. Больные, яростные, полные безысходного ужаса. Все самое трудное и опасное герцог привык делать сам. Или поручать таким же, как он, большим сильным мужчинам, воинам. И вот теперь, там, в соседней комнате, кричит от боли маленькая слабая женщина. Любимая женщина. Жена. И он ничего не может сделать. Ничего. Он не может за нее родить.
— Ничего у тебя тут не получится, если не позаботишься о подкреплениях, — тем временем сказал ему герцог, небрежно указывая на центр доски.
'Это он меня отвлечь пытается!' — понял Шарц, делая еще один ход.
Довольно удачный ход, если подумать. Конечно, если бы герцог меньше волновался, он бы никогда не позволил себе так обнажить свой правый фланг. И ведь он сам только что говорил о флангах! Но теперь, когда его глаза мечутся от шахматной доски к плотно запертой двери... И тут Шарц увидел потрясающий ход. Просто невероятное везение! Чудо. Вот сейчас... сейчас... Он еще ни разу не выигрывал у герцога. Ни разу. А тут... Похоже, сегодня это неминуемо.
Он почти забыл о плотно запертой двери, он едва не пропустил момент, когда звуки за ней изменились непоправимо и страшно. Он едва не прозевал момент, когда окружающая реальность треснула и он перестал быть шутом, перестал быть коротышкой, перестал быть лазутчиком, 'безбородым безумцем', 'последней надеждой', даже просто гномом — перестал. Потому что реальность окружающего мира треснула, и с него осенними листьями слетели все те имена, в которые он когда-то упрятал свою личность. Он больше не был лжецом, ловко жонглирующим сущностями, потому что долг врача призвал его, а врач не смеет лгать. Игры кончились.
Он встал и шагнул к двери.
— Что?! — вскакивая вскричал герцог.
— Так неправильно, — невразумительно бросил Шарц, открывая запретную дверь.
У него нет времени на объяснения. У него вообще нет времени на слова. У него есть время успеть. И только.
Шаг внутрь, как в пропасть со скалы. Шаг внутрь, как в бездну разверзшегося провала. Шаг безумца, решительный и неудержимый. Шаг.
Шагнув внутрь, Шарц коротким движением послал дверь назад. Она закрылась прямо в лоб бросившемуся за ним герцогу. Герцог замер. Застыл, не издав ни звука. Медленно поднес руку к расквашенному лбу, но так и не коснулся его.
— Нас в Марлеции по-другому учили, — донеслось до герцога.
Шарц промолвил это, глядя в отчаянные глаза повитухи, мягко отстраняя ее.
— Отдохните, уважаемая, — молвил он. — А ты мне понадобишься, Полли! — тут же добавил он служанке герцогини, вцепившейся ногтями одной руки в другую, да так и застывшей. — Щипать себя — это не лучший способ помочь госпоже! Ко мне, да поживей!
Служанка еще мгновение изображала из себя каменную статую, а потом облегченно вздохнула и бросилась к нему.
— Что нужно делать? — с отчаянной надеждой выпалила она.
— Прежде всего успокоиться, — порекомендовал доктор Шарц.
Так. А теперь забыть. Забыть застывшие в отчаянии и ужасе глаза повитухи. Забыть о том, что она тысячу раз это делала, а ты, вчерашний студент, и у тебя было совсем мало практики. Забыть, что время уходит. Что его уж и вовсе нет, этого проклятого времени. Забыть о том, что ты можешь ошибиться, у тебя нет права на ошибку. О том, что перед тобой не просто рожающая женщина, но рожающая герцогиня — перед жизнью и смертью все равны, а ты врач, твой титул превыше королевского. Так забудь же о своих страхах и сомнениях, доктор Шарц. Действуй, черт тебя побери, коротышка долбаный!
Когда по бороде потекла теплая струйка, герцог понял, что прокусил себе губу.
'Еще немного, и я просто свихнусь! — думал он. — Хорошо, что я отдал свой меч оруженосцу. Хорошо, что никто не приходит... ничего не говорит... я и без меча могу кого-нибудь убить. Господи, да когда же этому конец? За что ей такие муки?!'
И в тот же миг он услышал новый звук, резкий и несомненный. И по тому, как радостно завопила служанка, как горько заплакала повитуха, герцог понял — все хорошо, все живы.
А потом открылась дверь, и на герцога налетел Шарц. Бесцеремонно отодвинув его светлость в сторону, он на подгибающихся ногах проследовал к столику с шахматами. Сгреб позабытый за страхами кувшин вина, осушил его единым духом и вытер блестящий от пота лоб окровавленной ладонью.
— У вас мальчик, ваша светлость, — сказал он и улыбнулся улыбкой до того страшной, что и мертвый бы перепугался, но герцогу она показалась прекраснее утренней зари.
— Кстати, вам мат, герцог, — окровавленная рука Шарца передвинула одну из фигур на доске.
Герцог зарычал от радости и сгреб Шарца в объятия.
— Мне уже можно... туда?! — каким-то новым для себя, трепетным голосом спросил герцог.
— Нужно... — полузадушенно просипел Шарц. — Отпустите же! Кости трещат! Если вы так схватите младенца... или обнимете жену...
— Прости! — герцог отпустил своего шута и доктора и на цыпочках бросился к двери.
Шарц фыркнул, глядя на это, покачал головой и пошел в другую сторону.
Мыться и спать.
— Я знаю, что ты не спишь...
Что за черт, он и в самом деле не может уснуть, это ему сгоряча показалось, что может, а теперь гадюка-память злорадно подсовывает картинки минувшего. Одну за другой. Одну за другой. Он и сам знает, что он не спит. Попробуй тут засни, после такого! Но это еще не повод его будить кому бы то ни было. Кроме герцога, разумеется. Ради его светлости он согласен встать. Хотя бы для того, чтобы дать означенной светлости в ухо. Но герцог не станет его тревожить. Во-первых, он не дурак, а во-вторых, он сейчас
