— Что вам приказывали, мне известно. Я спрашиваю, сколько раз вы были на вилле?
— Дважды, сэр, — признался Гейнз, пожав плечами. — В первый раз это произошло, можно сказать, случайно. Там в сторожке живет пожилая пара. К мужу, Марио, я втерся в доверие. И вот однажды под вечер, когда хозяева уехали, он предложил мне осмотреть дом. Но показал только первый этаж.
— Опишите его.
Подробности, которыми изобиловал рассказ Гейнза, произвели сильное впечатление. Сыщик обладал отменной наблюдательностью и памятью. Когда он закончил, Кэслейк спросил: «А во второй раз?»
Гейнз оглядел леса на недостроенном здании.
— Знаете, сэр, я решил, что не помешает на всякий случай — такой, как сейчас — побывать и на втором этаже виллы. А вдруг дело окажется серьезным, им займутся новые люди… Словом, чем больше я бы узнал, тем лучше. Или вы не согласны, сэр?
— Да, не согласен. Но раз уж так случилось, расскажите и о втором этаже.
— Марио однажды проболтался, что хозяева собираются куда-то на ужин. Так вот, когда они умотали, а Марио с женой уединились в сторожке, я пошел на виллу. Ключ от дома лежит под цветочной кадкой справа у лестницы перед входом.
Пока Гейнз рассказывал, Кэслейк разглядывал проходившую мимо молодую женщину. Она несла на голове кипу белья из прачечной, покачиваясь на высоких каблуках. Штукатур, задержавшийся на лесах дольше напарников, что-то крикнул ей и она ответила кратким оскорбительным жестом. Два голубя возились в пыли у дороги, за дальним концом которой виднелось море. Внезапно Кэслейк ощутил усталость и уныние. Все люди отвратительны… и он тоже. Подглядывает в спальни, ковыряется в самых сокровенных мелочах чужих жизней.
— Сейф вам на глаза не попадался? — прервал он Гейнза.
— Нет, сэр.
— Он за книжным шкафом в одной из спален.
— Да, я помню этот шкаф. Слева от входа в спальню Сары.
— Они спят порознь?
— Похоже, сэр. Она ведь… — Гейнз нерешительно смолк.
— Что она?
— Ну, совсем недавно была монахиней, верно, сэр?
— А он что из себя представляет?
— По-моему, хороший парень. Долго жил в Альгавре. Его, по слухам, там многие знают и любят. Но мне в его прошлом копаться не приказывали.
— Так же, как и на вилле.
— Это же совсем другое дело, сэр. Надеюсь, вы согласны?
— Скажем так: я не стану об этом никому доносить.
— Благодарю, сэр. Я всегда считал, немного инициативы не повредит… хотя одни это понимают, а другие — нет. Поехать с вами завтра, сэр?
— Не нужно.
Гейнз, сдержав улыбку и вздох облегчения, сказал: «Сеньор Янсен приказал мне подчиняться вам. Только прикажите, и через несколько часов я появлюсь… если, конечно, понадоблюсь, сэр».
— Время покажет. Вы хорошо разглядели сверток, за которым мисс Брантон ездила в гостиницу «Глобо»?
— Не очень.
— Как он все-таки выглядел?
Гейнз выбросил окурок и наморщил лоб, притворился, будто глубоко задумался. Начальникам это нравилось, так почему не подыгрывать им? «Знаете, сэр, она, кажется, прижимала его к груди. Он скорее продолговатый, — Гейнз расставил руки на длину свертка, — чем квадратный. И совсем не толстый».
— Понятно. Вы знаете отель, где для меня забронирован номер?
— Да, сэр. Вам будет там удобно.
Кэслейк немного помолчал. Клетка наводить справки о гостинице «Глобо» запретила. Одно неверное слово, способное насторожить ее хозяев, — и все пойдет насмарку. Кэслейку оставалось действовать только на свой страх и риск. Именно поэтому он так долго присматривался к Гейнзу и теперь, разобравшись, чем тот дышит, решился, сказал: «Нужно узнать, кто владельцы гостиницы „Глобо“ и кем они были раньше. Но к самой гостинице и близко не подходить, так же как не сообщать об этот задании в Лиссабон. Премию вам заплатят прямо из Лондона. Думаю, с этим делом вы справитесь».
Гейнз, которому польстило доверие и возможность подзаработать, скрыл радость, многозначительно нахмурившись, и ответил: «Я тоже так думаю, сэр».
— Отлично. А если узнаете все к завтрашнему дню и позвоните мне вечером, я буду просто счастлив.
— Приложу все силы, сэр.
А почему бы и нет? Делать счастливыми других — это по-христиански, особенно если не забывать и о себе. Интересно, что поначалу Гейнз считал, будто с Кэслейком не поладит, — тот показался ему заносчивым, — но получилось наоборот. Новый начальник ему понравился — такой сожрет двух «сеньоров Янсенов» на завтрак и ничуть не насытится.
— Прекрасно, — прервал его мысли Кэслейк. — Теперь — в отель.
«Придется тихо исчезнуть, — такое мнение складывалось у Ричарда, — ничего другого не остается. Трудность в том, что в одночасье не соберешься, да и не решишь, куда податься. К тому же надо подождать этого стряпчего, раньше ехать нельзя, иначе Сара наделает Бог знает что. А тем временем обдумать, где скрыться и где раздобыть денег». Их у Ричарда почти не осталось, приходилось надеяться на руки да на смекалку. Ничего, он выдюжит. Ричард уныло улыбнулся. Он лежал в постели, отложив книгу. Может, это и к лучшему. Зажился он в Португалии. Но куда податься? О Господи, как давно начались его скитания. Южная Африка, горнорудная контора. Полтора года чаеводства на Цейлоне. Потом ни с того ни с сего Англия… ферма в Кенте (хмель и яблоки), а после три года разъездным. Языки ему всегда давались легко. Это от матери: среди людей, которых он знал, она была единственной, свободно говорившей на кикуйу, а не на кисуахили, как большинство белых в Кении… Ричард изгнал из мыслей воспоминание о матери. Что же делать, черт возьми? А может, стать проще… не столь щепетильным? Взять то, что предлагает Сара, и дело с концом? Ведь по большому счету он это заслужил. «Черт побери, парень, ты опять за свое? — упрекнул он себя. — Так и не научился взвешивать все „за“ и „против“, принимать твердое решение и выполнять его неукоснительно. Она вбила себе в голову, что тебя надо отблагодарить, а известие о намерении отца взять Сару на содержание лишь укрепило ее в этой мысли. И все же чем заняться, если у меня заведутся деньги?» Он не хочет делать ничего — в прямом смысле слова. Нет у него ни заветной мечты, ни всепоглощающей страсти. Сказать по правде, в один прекрасный день он понял, что провал с рестораном втайне его обрадовал. Несмотря на то что работать там было интересно, приходилось нести ответственность за других и все успевать вовремя — условия для Фарли совершенно невыполнимые. А разговоры о доме в Дордони — пустое. Однажды, лишь однажды — в Кении — он знал, чего хочет: поднимать ферму вместе с отцом… Ну и что, черт возьми? Может быть, самое главное, — сесть, поджав хвост, и ждать, когда дела устроятся сами собой? Проще всего пожить немного у Германа. Нет, это не годится. Ведь Сара, пытаясь отплатить так называемый долг, разыщет его там. Жаль, что он не похож на многих знакомых ему мужчин, не упускавших случая переспать с красивой податливой женщиной. Но с годами он все тверже убеждался, что давным-давно стал сильно смахивать на евнуха. Может, обратиться к мозгоправу? Нет, бесполезно. Перед глазами все та же картина… недвижный геккон на стене… обнаженные, истекающие кровью тела родителей на полу… в ушах его собственный безумный от ужаса и ярости крик.
Он сердито взял книгу, повернулся набок, чтобы лампа светила на страницы, и читал, пока глаза не заболели, веки не отяжелели, томик не выпал из рук, и Ричард уснул, так и не выключив свет.
Проснулся он сидя; подавшись вперед, закрыл глаза руками, застонал — он сразу понял, в чем дело. На краю кровати примостилась Сара в ночной рубашке, обнимала его за шею. Он молчал, приходил в себя.
