На Кочубинского изъятая у Сиротина фотография произвела еще большее впечатление, чем на Крюкова. У майора отвалилась челюсть, и Федору пришлось ее вправлять – в переносном, конечно, смысле.
– Скорее всего, фотомонтаж,– пояснил он растерявшемуся начальнику.– Сейчас в кино и не такое увидишь... Василий Щеглов играл одну из главных ролей в нашумевшем фильме «Царевич Елисей».
– Ах, да,– спохватился Кочубинский.– Уж мне эти киношники! Мистификаторы...
– Талантливо работают,– согласился Крюков.– Но если верить тому же Сиротину, сферой искусства они себя не ограничивают. Евграф Виленович намекал на контрабанду.
– А бизнесмену можно верить?
– Разумеется, нет,– пожал плечами Крюков.– Я записал наш с ним разговор, можете на досуге послушать.
– Ваши дальнейшие действия, товарищ лейтенант?– построжел лицом Кочубинский.
– Инопланетян и нечистую силу оставим психиатрам, товарищ майор. Что же касается контрабанды и финансовых злоупотреблений, то тут наша прямая обязанность – вмешаться.
Идея подчиненного майору понравилась. В конце концов, сигнал есть сигнал – от кого бы он ни поступил в органы. Не говоря уж о генеральской резолюции – от нее никоим образом не отмахнешься!.. Контрабанда и финансовые злоупотребления – куда более пристойный предлог для оперативного расследования, чем намекающие на шизофрению власти инопланетяне...
– Действуйте, товарищ лейтенант, но не зарывайтесь! Информация получена из сомнительного источника. Нельзя исключать, что преследуется цель дискредитации компетентных органов!..
В опытности и нюхе на всякого рода провокации Кочубинскому не откажешь!.. Федор упустил из виду возможность указанного варианта – между прочим, зря. Пойди потом докажи правозащитникам и журналистам, что во всем виноват негодяй Сиротин, который, вполне возможно, не столько негодяй, сколько псих!..
Старый отцовский «жигуленок» завелся не сразу. Федор с тоской смотрел вслед развязным иномаркам, которым не было дела до проблем человека, стоявшего на страже госинтересов. Вздохи и увещевания Крюкова не произвели ровным счетом никакого впечатления на недостойного представителя семейства колесных. Только мат, в сердцах сорвавшийся с губ расстроенного лейтенанта, заставил паразита чихнуть, чавкнуть и наконец нехотя тронуться с места.
Скорее всего, во всем были виноваты свечи, но Федору вдруг почудилось в поведении «жигуленка» нечто иррациональное... даже мистическое... Вспомнились почему-то бабушкины рассказы про порчу, которую нехорошие люди напускают на ротозеев. Правда, можно ли напустить порчу на двигатель внутреннего сгорания – Федор не знал... На всякий случай помянул нечистую силу нехорошим словом, надеясь таким образом отвадить ее от дышавшего на ладан автоублюдка.
К особо суеверным лейтенант Крюков себя не относил, но по дереву, случалось, стучал – просто во избежание возможных неприятностей и в силу приобретенной под воздействием бабушкиных сказок привычки... Черных кошек тоже не любил. Потому и остановился в оторопи напротив подъезда, не решаясь сделать следующий шаг. Как назло, двор обезлюдел, а ждать, когда рассеется наваждение, сотворенное перебежавшей дорогу черной кошкой, времени у Крюкова не было. Скрепя сердце и стараясь не вспоминать бабушкины предостережения, он решительно рванул поцарапанную дверь.
Как и предполагал Крюков, Аркадий Канарейкин– старый приятель еще со школьных времен – дрых, несмотря на давно наступивший белый день. Канарейкин, подобно любому уважающему себя представителю богемы, вел по преимуществу ночной образ жизни, а потому не спешил отрываться от дивана, игнорируя настойчивые призывы. Разъяренный Федор после почти десятиминутных усилий собирался уже нарушить закон и вышибить дверь в логово потерявшего совесть приятеля, но тут Аркашка наконец соизволил проснуться, и его опухшая физиономия возникла в проеме бледным пятном.
– Дрыхнешь, артист! – с порога обрушился на хозяина расстроенный лейтенант.
– Прикорнул на минутку... – попробовал оправдаться Аркадий.– А ты как с цепи сорвался!
В однокомнатной квартире Канарейкина царил беспорядок. Царил всегда... Крюков не стал тратить время на воспитание неисправимого неряхи, а просто скинул барахло со стула и утвердился на нем сам. Аркадий уныло поднял сильно помятые брюки и попробовал надеть, но промахнулся волосатой ногой и, повздыхав, отложил их до лучших времен. Канарейкин был не то чтобы пьян – просто с очень сильного похмелья.
– У тебя есть фильм «Царевич Елисей»? – строго спросил Федор.
– Валялась где-то кассета... – поморщился Аркадий.– Ты же знаешь, Крюков, мой уровень: не люблю сказки для умственно отсталых подростков.
– Значит, фильм ты не видел?
– Почему это?! – возмутился Канарейкин.– Его все видели и сошлись во мнении, что полное фуфло!
– А призы?
– Я тебя умоляю, Федя! Неужели думаешь, что все эти «ники» и «орлы» даются за достижения в области кинематографии?.. Там, брат, такой междусобойчик, что талантливому человеку остается только плечами пожимать.
– Иными словами – Мышкин вхож?
– Хо, Мышкин! У Сынка, брат, все схвачено. Тот еще налим.
– А ты с ним знаком?
– С его тестем Александром Караваевым в одном театре работал. Водку вместе пили. Он теперь народный артист, а я – сам видишь: пал, и пал низко.
– Пить меньше надо,– отказал приятелю в сочувствии Крюков.
– Да что ты понимаешь в искусстве, охранник хренов! – взвился Канарейкин.– Я – талант! Я – гений! Пусть и непризнанный... А ты так и помрешь в церберах!
О своей службе в Конторе Крюков распространяться не любил. Аркашке и вовсе сказал, что работает в охранной фирме,– просто во избежание трепа с его стороны. Канарейкин с юности не умел держать язык за зубами и мел иной раз совершенно непотребное, а главное – далеко не всегда полезное для организма и карьеры. И морду ему частенько за невыдержанность били, и с работы выгоняли... Сейчас он, кажется, опять был не у дел – хотя и не испытывал по этому поводу неудобств и финансовых проблем. Кто этого сукина сына только поит и кормит?!
– Лопнула наша фирма,– соврал, не моргнув глазом, Федор, на всякий случай мысленно плюнув три раза через левое плечо, дабы не навлечь на Контору неприятностей.– Ищу, где бы голову приклонить и кому подороже продаться... У тебя ничего стоящего нет на примете?
– Надо подумать,– с ходу проникся горем старого друга добрый сердцем Аркашка.
Пока он думал, Крюков отыскал в коробке нужную кассету и с интересом уставился на экран. Все-таки Канарейкин был не прав, назвав фильм «Царевич Елисей» фуфлом. Снят просто потрясающе! А спецэффектам, на взгляд Федора, мог бы позавидовать сам Спилберг.
– До чего же нечисть натурально выглядит,– покачал головой Крюков.– Прямо как живые.
– Кого ныне этим удивишь? – пренебрежительно махнул рукой Канарейкин.– Хотя, если честно, приз за спецэффекты Мышкин получил заслуженно. У нас так больше никто снимать не умеет. Так и денег он в фильм вбухал – будь здоров! Технологии нынешние недешево стоят.
– А который тут твой знакомый Караваев?
– Абалдуин Восьмой,– кивнул на экран Аркадий.– Кто-кто, а Александр Сергеевич и здесь на уровне. Вот Сеня Курицын – подкачал. Актер неплохой, но роль – не его.
– А Рваный Билл?
– Васька, что ли? Дилетант... Правда, не без божьей искры.
– Ты и его знаешь?
– Кто ж Щеглова не знает? Он шофером у Жигановского был. Сейчас разбогател, отъелся... Чего доброго – и руки не подаст.
– А этот блондин с выразительной внешностью?
– Не знаю,– покачал головой Аркадий,– не встречались... Провинциал, наверное. Фильм в Кацапове снимали, там и массовку набирали... Чем он тебя так заинтересовал?
– Очень уж ловко мечом орудует.
– Костолом! – пренебрежительно махнул рукой Аркадий.– Вот блондиночка – хороша! Актрисы, надо признать, тут подобраны со вкусом. Но чего в фильме нет – так это истинного профессионализма! Его ведь ни за какие деньги не купишь.
Почему Аркадий Канарейкин мнил себя профессионалом – Федор затруднился бы ответить. Театральное училище его приятель закончил с грехом пополам; артистическая карьера у него не заладилась. В театрах Канарейкин надолго не задерживался, перебиваясь в основном на ролях «кушать подано». Мелькнул пару раз в сериалах, но лавров не снискал. И вот уже года три вел откровенно распутный образ жизни, пудря мозги состоятельным дамочкам бальзаковского возраста своими артистическими манерами. Благо, природа Аркашку не обидела: не писаной, конечно, красоты, однако в ловеласы средней руки годился.
– Может, тебе на эстраду податься? – критически оглядел приятеля Крюков.
– На эстраде ныне голубые в ходу,– горестно вздохнул Канарейкин.– А я по амплуа и по внешности – первый любовник.
– И голоса приличного у тебя нет... – констатировал Федор.
– При чем здесь голос? – несказанно удивился Канарейкин.– Ты телевизор хоть изредка смотришь?
Изредка Крюков телевизор смотрел. В основном новости и футбольные матчи. Остальное казалось ему откровенным маразмом, не достойным внимания серьезного человека.
– Ты ведь по молодости лет гитарой увлекался? – вспомнил вдруг не к месту Аркадий.
– И что с того? – пожал плечами Крюков.
– И внешность у тебя подходящая... – задумчиво прогундел Канарейкин.– Вполне из нас с тобой может получиться «Чай вдвоем».
Все-таки ночные загулы сказываются на интеллектуальных способностях, а возможно, даже ведут к психическим расстройствам... У Крюкова были веские основания полагать, что его приятель «двинулся по фазе». Как еще воспринимать человека, который бегает по комнате, размахивая руками, вскрикивает, пританцовывает и бормочет себе что-то под нос?
– Кенар и Крюков! – воскликнул в полный голос Аркадий и тут же сам себя притормозил:
– Кенар – хорошо, а вот Крюков – не очень. Фамилия не для афиши.
– При чем здесь афиша? – обиделся Федор за свою весьма приличную фамилию.
– Крюгер! – завопил дурным голосом Канарейкин.– Фреди Крюгер и Аркан Кенар. Нет, наоборот: Аркан Кенар и Фреди Крюгер!
