поплыла, но, едва он заговорил, сознание вернулось. Разгадка оказалась совсем простой. Он, знаете ли, уже собирался сдаться. И очень злился. Я это сразу заметила — он, когда сердился, начинал кусать уголок рта. Словно разговаривал сам с собой, но неслышно.
Наконец Диллинг привязал к веревочке свой перстень, стал раскачивать его перед ней чуть выше уровня глаз и приказал следить за ним одним взглядом, не поворачивая головы.
Вспомнив об этом, Лили рассмеялась и потянулась к виски:
— Просто не верится! Я тут же, раз — и отключилась. Узнала об этом только потом, от него. Сама ничего не помнила. Он чуть не запрыгал от радости. И началось. Никогда не забуду наш первый удачный опыт. Гарри отключил меня, и, пока я была, как бы это сказать, в трансе, что ли… прочитал вслух три страницы из книги, и поставил ее на место. Он сказал мне, где она стоит, попросил после пробуждения прочитать наизусть эти три страницы — я, понятно, не знала, из какой они книги, — а потом встать и найти ее на полке. И, знаете, я все сделала. Точно, как он приказал! Так вот, хотя и приятно было доставить ему радость, сам гипноз пришелся мне не по душе. По-моему, проделывать такие эксперименты над человеком нельзя. Но Гарри убеждал не беспокоиться; врачи, говорил, лечат гипнозом всякие там фобии: если, например, у меня мигрень, можно избавиться от нее в два счета. И все равно мне это не нравилось… даже тогда, когда я привыкла. В конце концов, стоило ему подержать перстень у меня перед глазами и сказать: «Спи, Лили, спи», как я тотчас засыпала.
— Он гипнотизировал вас на людях? — тихо осведомился Гримстер.
— Зачем вы спрашиваете? — заволновалась Лили.
— Это может оказаться важно.
Лили колебалась. Гримстер увидел, как краска начинает заливать ее щеки, — девушка даже отвернулась, скрывая неловкость.
— Да, гипнотизировал.
— Перед кем?
— Только перед Билли.
— Вам это не нравилось?
Лили вновь повернулась к Гримстеру и решительно сказала:
— Нет, не нравилось. Один на один — другое дело. А посторонние тут ни к чему. Ведь потом, когда мы оставались одни, Гарри хвастался фокусами, которые заставлял меня проделывать К примеру, я должна была взять книгу в одну руку, линейку в другую и изображать игру на скрипке, издавая звук ртом. Потом я ничего не помнила. А взбунтовалась только раз. Он дал мне выпить два стакана воды, сказал, что это виски и что я должна опьянеть. Узнав об этом, я по-настоящему разозлилась. Видите ли, если мы занимались гипнозом одни, я была спокойна, он никогда не заставил бы меня сделать что-то… непристойное. Но Билли я не доверяла. Гарри любил пускать ему пыль в глаза, а это могло привести невесть к чему.
«Да только ли — могло? — подумал Гримстер. — Может быть, и впрямь приводило». Образ Диллинга прояснился вполне. Его истинный характер, который Лили так по-настоящему и не поняла, лежал у Гримстера на ладони. Гарри сделал из Лили игрушку, укротил и выдрессировал ее и, видимо, был поистине счастлив, когда гипнозом превращал девушку в безвольную куклу. Будучи в трансе, она не отказывала Диллингу ни в чем, — она любила его и полностью на него полагалась. Лишь в нормальном, бодрствующем состоянии Лили решилась наложить запрет на гипноз при Билли. И, чувствовал Гримстер, правильно сделала.
— Что это был за перстень? — спросил он. — Среди вещей на чердаке он есть?
— Да, расписанный красным, зеленым и голубым… Гарри всегда его носил.
— А теперь предположим, что в ту пятницу вы все-таки уехали с Гарри. Вели машину. Вы отправились куда-то и что-то спрятали. Тогда вы, возможно, даже знали, что. Но после возвращения Гарри мог вас загипнотизировать, так?
— Да.
— И заставить забыть весь тот день. В том числе забыть и то, что он вас гипнотизировал?
К его удивлению, Лили задумчиво произнесла:
— Думаю, вы правы. Так он, видимо, и сделал. Но только чтобы обезопасить и себя, и меня.
— Знаю. И он мог внушить вам, что это был обыкновенный день, как любой другой, придумать все до мелочей: что вы делали, ели, смотрели по телевизору, а потом приказать вам забыть об истинных событиях?
Лили кивнула.
Гримстер мог представить себе, как это сделал Диллинг. Он готовился не один день, продумал все. Расписал пятницу по минутам: не упустил еду, разговоры, щучил телепрограмму, ввел даже пикантный интимный штрих. Играя ва-банк, Диллинг не доверял никому, даже судьбе. Если ему суждено умереть, тайна должна превратиться в головоломку. Но он ни за что не хотел похоронить ее навсегда. Это не в его характере. Пусть кто-нибудь попотеет, складывая разгадку по крупицам. Здесь вновь проявилось его высокомерие, так прекрасно сочетавшееся с садистским спокойствием, с которым он повелевал Лили. Диллинг выставлял ее напоказ перед Билли до тех пор, пока она не взбунтовалась, — в этом Гримстер был уверен так же твердо, как в том, что пьет сейчас виски… Наверное, какие-то смутные, неясные, но унизительные воспоминания у Лили все же остались, — не потому ли она скрывала правду об опытах Диллинга? Гримстер представил, как Диллинг гипнотизирует девушку при Билли, и образы, возникшие в его воображении, заставили судорожно сжать рюмку в кулаке.
Лили решила прервать его молчание и спросила:
— Что нам теперь делать?
Гримстер встал и подошел к ней. Наперекор самому себе он вдруг испытал к девушке прилив нежности, ему захотелось ее защитить. Проведя ладонью по ее щеке, он сказал:
— Сейчас — ничего. Утро вечера мудренее.
Лили поднялась. Ласковые руки Гримстера поставили все на свои места. «Смешной он, — подумала она. — Суровый, замкнутый, но только на первый взгляд. Он славный, очень славный». Лили понимала, что сразу же должна была все рассказать Джону. Но как это можно, если ты не знаешь человека, не уверена, что он поймет? Нельзя откровенничать с кем попало. А теперь Джонни уже не «кто попало», ведь они сидят друг перед другом в пижамах! Они подружились… А в будущем между ними возможно нечто большее, чем дружба.
Гримстер не успел опомниться, как Лили обняла его, прижалась к нему на миг и отошла, чувствуя, как лицо покрывается краской.
— Спасибо, Джонни. Вы так добры ко мне.
Глава седьмая
На другое утро Гримстер отыскал на чердаке перстень Диллинга. Он был сделан из золота, с печаткой, покрытой разноцветной эмалью. Лили утверждала, будто рисунок состоит лишь из красных, желтых и голубых точек, но Гримстер с удивлением обнаружил, что ее описание неточно. Разноцветные пятнышки, сливаясь, превращались в птичку на голубом фоне. Поначалу Гримстер принял ее за обычного королька — птицу отряда воробьиных. Однако тут же поправил себя, вспомнив книги о пернатых, которые они с Гаррисоном покупали в складчину, зачитывали до дыр, над которыми спорили в Веллингтоне. Автор картинки попытался, насколько позволила техника, изобразить, без сомнения, красноголового королька, осеннего гостя Великобритании, — птичка имела характерные белые полоски вокруг глаз, черную полосу на спине, а у самца еще ярко-красный гребешок. Гримстер поднес перстень к свету, и роспись заиграла теплыми красными, оливковыми и желтыми тонами. Он надел перстень и пошел к Лили.
Она завтракала за маленьким столиком у окна. Небо прояснилось, стоял теплый сентябрьский день, солнечные лучи, проникавшие через крайнее окно гостиной, окрасили волосы Лили в бледно-золотистый цвет. Девушка была в халате и пижаме, но без туфель, и Гримстер заметил, что она покрасила ногти на ногах в тот же цвет, что и на руках, — новым, купленным в Барнстепле лаком. Увидев Джона, Лили откинулась на спинку кресла и поздоровалась, улыбаясь обольстительно и беззаботно, с немалой толикой
