— Блестящая идея!
Энгерс, польщенный, рассмеялся:
— Да, приходят иногда неплохие мыслишки, миссис Ламли. Короче, позвонил я в Клуб, сказал, что когда-то я состоял у них членом — кстати, секретарь попался дотошный, не поленился проверить, — и хочу разыскать своего давнишнего приятеля, Эдварда Шубриджа. Ну, он и выдал мне адрес. Вообще-то такие клубы и общества адреса не больно-то любят давать. В принципе правильно. Неизвестно ведь, на кого нарвешься. А вот телефона у них не оказалось. Секретарь сказал, что, скорее всего, Шубридж не захотел, чтоб его номер внесли в телефонную книгу. Очень похоже на Эдди: будь его воля, он бы от всего мира отгородился. Попросите мужа, когда увидит Эдди, передать от меня привет. Пусть он ко мне заглянет. Или хоть позвонит. Хотелось бы повидать его.
— Конечно, обязательно передам. Еще раз огромное вам спасибо, мистер Энгерс. Фирма Джорджа, будет очень довольна. И Шубридж, надеюсь, тоже.
Энгерс хмыкнул.
— Только скажите ему, чтоб не все спускал на вино и женщин. Хотя ему это уже вряд ли грозит. Небось, побежит покупать себе какого-нибудь беркута.
Повесив трубку, Бланш взглянула на адрес. Поразительное дело! Генри даже не стал дожидаться, пока она обратиться к нему за помощью. Сам все понял и начал действовать. Конечно, Джордж тоже внес свою лепту. Но кто, спрашивается, кто подсказал Энгерсу мысль насчет сокольничего клуба? Кто?… Разумеется Генри — он все предвидит, за всем следит.
Она вырвала из блокнота листок с адресом, положила его в сумочку и призадумалась. Строго говоря, у Джорджа теперь есть основания считать, что он заработал всю тысячу. И как только она скажет ему про адрес, он, как пить дать, стребует с нее эту тысячу. И попробуй откажись — такой шум поднимет! С другой стороны, сам по себе адрес еще не означает, что успех обеспечен. Это станет более или менее ясно, только когда она своими глазами увидит Эдварда Шубриджа и оценит ситуацию. Поэтому лучше Джорджу ничего не говорить. Надо выдать ему обещанные семьсот пятьдесят фунтов, а уж после, если все будет в порядке, доплатить ему и остальные двести пятьдесят. Но покуда она не поговорит с Шубриджем и не получит дальнейших указаний от Генри, разумнее держать информацию при себе. Джордж ничего не знает — и прекрасно: меньше знать — крепче спать. Слава богу, телефон Шубриджа нигде в справочниках не значится. А то, чего доброго, Джордж примчался бы, размахивая им, как флагом!
Глава 8
Памятуя о том, к каким последствиям привело се первое решение расстаться с мадам Бланш, мисс Рейнберд приготовилась к тому, что ей опять начнет сниться Гарриет, а возможно, возобновятся и мучительные приступы мигрени. Пусть так. Она будет по мере сил им противиться и ждать, когда все пройдет естественным образом — должно же это когда-то пройти?
Миновало четыре-пять дней, и к счастью, ни дурные сны, ни головные боли не возобновились. Напротив, такого подъема она не чувствовала на протяжении уже многих месяцев. Весна набирала ход, пора было договариваться о садовых работах и, кроме того, настало время обновить обстановку в гостиной и у себя в комнате. Пока будут менять обои, надо купить для окон новые шторы. Значит, появится повод съездить в Лондон дня на два, заглянуть за покупками в «Хэрродс». Как знать, может, если бы она не махнула на себя рукой, не жила такой затворницей, больше бы интересовалась происходящим вокруг — может, всей этой дурацкой истории и вовсе не было? Когда тебе за семьдесят, нужно заставлять свое тело и мозг постоянно работать. Но, без конца поучая садовника, доводя до нервного изнеможения продавцов из «Хэрродса» или по два раза на дню меняя свое решение относительно цвета обоев, она нет-нет да и вспоминала с семействе Шубриджей.
Итак, Рональд Шубридж в жизни преуспел. Ну что ж, ради любви к ближнему, будем думать, что какие-то положительные качества в нем были и раньше. Просто, служа в Рид-Корте, он плясал под дудку хозяина. Так или иначе, никого из них уже нет в живых — ни Гарриет, ни Шолто, ни супругов Шубриджей. Они уже не могут портить ей жизнь. Но есть еще Эдвард Шубридж, его сын, и, вероятно, жена. И естественно, мисс Рейнберд проявляет интерес к их судьбе — по-человечески это можно понять. Строго говоря, после ее смерти Эдвард Шубридж как ближайший кровный родственник должен был бы унаследовать ее состояние. Пока что она завещала крупные суммы сразу в несколько благотворительных фондов, но на ее основном капитале это практически не отразилось. Она долго ломала голову над тем, как лучше распорядиться своим богатством, но решила оставить все — в том числе и Рид-Корт — Национальному тресту по охране культурных и исторических памятников. Усадьба была старинная, очень красивая, а сколько ценной мебели, картин — настоящий музей. Приятно было сознавать, что дом сохранится точно в таком виде, как и при ней. Гораздо менее приятна была мысль о том, что и дом и сад наводнят толпы бесцеремонных посетителей. Невоспитанные дети, вульгарные родители, пикники в саду…, чужие люди в доме, наверняка идиотские шуточки… Впрочем, все это, по счастью, будет уже без нее. Вообще-то…, почему не помечтать?., если бы вдруг оказалось, что Эдвард Шубридж и его семья и впрямь приличные люди (некоторые основания для этого имеются: все-таки в его жилах течет кровь Гарриет, а что до ирландской половины, то там по части происхождения тоже как будто все в порядке, тогда было бы заманчиво сохранить Рид-Корт как родовое гнездо. Музеи музеями, однако преемственность поколений, семейная традиция…, это неизмеримо важнее! И, может быть, не откладывая в долгий ящик, поручить поверенному нанять какого-нибудь человека, который сумеет разыскать Эдварда Шубриджа и, не привлекая его внимания, собрать о нем достоверные сведения, и тогда она решит, как поступить, не рискуя навлечь на себя неприятности. И чего ей вздумалось связаться с мадам Бланш? Она, право, была не в себе. Ну ладно, с этим кончено. И насчет поручения поверенному надо еще хорошенько подумать. Пока что хватает других дел. Подрядчик попался какой-то бестолковый, не понимает, чего она хочет. Где бы найти приличного дизайнера, которому не придется сто раз объяснять одно и то же?…
На неделе Бланш так и не смогла выбраться в Блэгдон. Дни оказались плотно заняты — деловые свидания, сеансы, которые нельзя было отменить. Поехала она только в субботу. Джорджу она ничего не сказала. Обычно, если ей надо было его повидать, она просто заезжала к нему домой или заглядывала в его любимое заведение — «Красный лев». Но сейчас, окончательно развязавшись с Шубриджем, Джордж с головой ушел в организацию собственного дела. «Солнечные сады Ламли. Предприятие с ограниченной ответственностью». Ох, боюсь, с очень уж ограниченной, подумала Бланш, сидя за рулем автомобиля, который двигался в западном направлении, в сторону Блэгдона — шестьдесят с небольшим миль от ее дома. Загоревшись какой-нибудь новой идеей, Джордж взмывал вверх, как сигнальная ракета, но быстро затухал и остывшей головешкой шлепался на землю. При этом нередко и руки обжигал: больше терял, чем приобретал. Бедняга Джордж. Она искренне желала, чтобы из этой затеи что-то вышло. Хорошо бы. По крайней мере, в нынешнем прожекте больше смысла, чем во всех предыдущих. Раньше он хватался за что попало, надеясь одним махом разбогатеть — конечно, ничего путного из этого получиться не могло. На этот раз он вроде намерен впрячься в работу всерьез. Правда, лучше бы для начала навел порядок в собственном саду, а то клиенты испугаются: сплошной бурьян, трава по пояс да еще эти так называемые ценные птицы. Остатки последнего грандиозного замысла: разведение декоративных птиц в клетках и вольерах. Бланш улыбнулась, вспомнив с каким жаром Джордж говорил:
«В каждом нормальном доме должна быть клетка с птичкой. Какой мальчишка, какая девчонка не пристают к матери, чтоб та им купила канарейку или попугайчика? А говорящие птицы — попугаи, майны, африканские вьюрки! Дай срок, оборудую клетки электрообогревом, а там только держись — буду и сам разводить, и закупать за границей, и продавать оптом и в розницу!… Это же золотая жила». Но время идет, а Джордж как сидел, так и сидит в своем домишке, на своем жалком содержании. С годами Джордж будет стареть, дряхлеть, становиться все обтрепаннее, но до последнего дня сохранит свой неискренний оптимизм. Его и в семьдесят будут осенять блестящие идеи.
Утро было чудесное. Ласковое солнышко, безветрие, небо голубое-голубое, как яички лесной пичужки-завирушки. Кое-где на живых изгородях вдоль дороги можно было разглядеть чуть заметный промельк зелени, а в деревенских садах, видных с дороги, там и сям вспенивались бело-розовые шапки
