один из полицейских опознал Бланш. Она сидела, навалившись на руль, в своей дорожной замшевой куртке и в перчатках. На перчатках были пятна грязи и ржавчины — по-видимому, она выпачкала их, когда прилаживала шланг к выхлопной трубе. На земле возле трубы валялись плоскогубцы из дорожного набора инструментов и рядом обрывок проволоки. Туфли Бланш были покрыты слоем засохшей грязи — очевидно, пока она возилась со шлангом, ей пришлось долго простоять на раскисшей от дождя земле. Лихорадочный румянец у нее на лице полицейских не удивил: они не раз видели людей, погибших от отравления угарным газом. Следы от колес машины на пути от дороги в глубь леса и следы ног у машины основательно размыло дождем.
За два последующих дня Джордж не хватился Бланш. Она всегда приезжала к нему, когда вздумается — иногда звонила заранее, но часто являлась без предупреждения. И если он в это время не работал по ее заданию, они могли не видеться по неделе, а то и больше, так что в этом двухдневном перерыве для Джорджа не было ничего особенного.
Мать Бланш тоже не хватилась ее. В субботу утром дочь сказала, что уезжает покататься, за город. Бланш никогда не посвящала мать в свои профессиональные дела и ничего не говорила о клиентах. Когда вечером она не вернулась домой, миссис Тайлер решила, что она ночует у Джорджа. В понедельник, в середине дня, местная полиция известила миссис Тайлер о смерти Бланш, и на полицейской машине ее повезли опознавать тело. Согласно заведенному порядку, вечером было произведено вскрытие.
В тот же вечер архиепископ приготовился провести третью ночь в подвале. До сих пор ему так и не удалось увидеть тех, кто держал его в заточении. Он жил, подчиняясь командам, которые периодически раздавались из громкоговорителя. Он прекрасно понимал, с какой целью его похитили, поскольку был наслышан о похищении Арчера и Пейкфилда. С Пейкфилдом он даже познакомился на каком-то приеме — уже после его вызволения. Выслушав историю Пейкфилда, он, помнится, отметил про себя смехотворно низкую сумму назначенного выкупа. В этой связи было бы, пожалуй, любопытно узнать, сколько запросят за него самого — как-никак, это все-таки оценка его общественного веса; если же говорить серьезно, его очень беспокоило то, что уплата выкупа, большого или малого, нанесет урон церковной казне. Страха за свою жизнь он не испытывал. На все воля Божья, а пока что Бог дает ему достаточно времени, которое можно посвятить молитве, обретая в ней утешение и укрепляя дух. Кормили его отменно, а вино, которое подали к ужину на второй день, не стыдно было бы поставить на стол в собственном доме. Прежде чем отойти ко сну, он прочитал молитву, не забыв упомянуть в ней своих похитителей. Множественное число он употребил совершенно сознательно: несомненно, его похитили те самые мужчина и женщина, которых он заметил на крыльце часовни: Да, мы живем в непонятном, жестоком мире. Впрочем, мир во все времена был непонятен и жесток. И только спасительная вера помогает найти в нем какой-то смысл.
В ту ночь — с понедельника на вторник — мисс Рейнберд спала из рук вон плохо. В пять утра она проснулась с ужасной головной болью Она не могла толком вспомнить, что ей снилось — что-то тревожное, что-то, связанное с мадам Бланш. Не в силах больше уснуть, она сокрушалась по поводу этой новой напасти — мало ей было Гарриет, так теперь еще и мадам Бланш стала являться ей во сне. Как тут голове не разболеться! А боль была не шуточная — голова буквально разламывалась. И тут она вспомнила, как мадам Бланш однажды избавила ее от приступа мигрени и сказала, что снять боль можно и самостоятельно — если хорошенько постараться.
Она закрыла глаза и, погрузившись в темноту, попробовала себе представить, будто мадам Бланш стоит сзади, у изголовья кровати, и кончиками пальцев поглаживает ей лоб. Она усиленно внушала себе, что та действительно рядом с ней; мысленно видела, как в такт ее движениям покачивается жемчужная нитка, чувствовала терпкий запах ее духов. И скоро ощутила кожей прикосновение ее пальцев — легких, почти невесомых. Да, конечно, мадам Бланш особа меркантильная, но в ней что-то есть — некий дар, таинственные способности, не поддающиеся рациональному объяснению… Удивительная женщина!
Мисс Рейнберд уснула. А когда через час снова проснулась, боль исчезла.
Рано утром во вторник Джорджу позвонила мисс Тайлер и сказала про Бланш. Положив трубку, он долго стоял и смотрел в окно. В траве на лужайке показались первые нарциссы и подснежники. Земля, почувствовав дыхание весны, начала расцвечиваться новыми красками, природа вновь пробуждалась к жизни. Волнистые попугайчики, перепархивая с места на место, сливались в одно мелькающее желто-синее облако. Нет, не может быть, твердил он себе. Только не Бланш. Бланш — это же сама жизнь. Теплая, пылкая, земная. Жизнь всегда била в ней через край. Да, был и спиритизм, и всякие потусторонние идеи, но меньше всего можно было ожидать, что Бланш покинет этот мир по собственной охоте, раньше срока. Невозможно поверить, что Бланш никогда не войдет больше в этот дом, и он больше никогда не поджарит ей гренки (а она будет ворчать, что они пригорели), не отнесет ей завтрак в постель. Никогда уже не увидит, как она дожидается его, облокотившись на подушки — потрясающая, роскошная женщина! — не услышит, как она возмущается, что в спальне вечно торчит собака… Не услышит ее смеха, не увидит, как меняется вдруг выражение ее лица, когда она, отключившись от внешнего мира, начинает общаться с миром иным… Генри, храм Астродель… Бедная Бланш. Не видать ей своего храма, разве что на том свете…
Он медленно опустился на стул и почувствовал, как на глаза набегают слезы. Он был человек простой, бесхитростный, не изощренный в разных там теориях и философиях, которые помогают справиться с горем. Он подумал, что, наверное все-таки любил ее. Ведь их отношения были гораздо серьезнее, чем какая-нибудь мимолетная связь, которая легко возникает и также легко прекращается. Может, и она его любила. Почему он не понял этого раньше? Надо было взять инициативу в свои руки, настоять на том, чтобы они поженились. Наверно, пришлось бы на нее поднажать, но в конце концов он бы смог…, смог убедить ее, что и для нее так лучше. Будь они женаты, ничего бы ни случилось. А сейчас он ломал голову, пытаясь понять — почему?… Кто угодно другой, но чтобы Бланш!., это же уму непостижимо — возиться с резиной и проволокой, прилаживать, приматывать…, а потом сидеть в машине, под проливным дождем, и спокойно дожидаться смерти! Почему, черт возьми? Почему?…
Он встал, неожиданно разозлившись. Поди догадайся, что у кого на уме, подумал он. Никогда не знаешь, какой сюрприз тебя ждет. Воистину чужая душа потемки. Никогда людям не понять друг друга. Ну что, что на нее нашло? Может, была у врача и узнала, что у нее рак? Она бы, конечно, от него это скрыла. И чем жить и мучиться… Рак?! Что за чушь, ей-Богу! Да она была здорова, как лошадь!
Зазвонил телефон. Говорили из полиции, из Солсбери, и попросили Джорджа в половине первого подъехать в участок.
По дороге Джордж затормозил возле «Красного льва» и взял пару кружек темного. Первую он выпил в память о Бланш — безмолвный прощальный тост. Она сама всегда была не против пропустить кружечку.
С Джорджем беседовал сержант, немолодой, грузный, добродушный на вид. Джорджа он знал и относился к нему с симпатией. Но, как говорится, дружба дружбой, а служба службой. Он рассказал Джорджу обстоятельства гибели Бланш и объяснил, что поскольку — после матери — Джордж был самым близким ей человеком, то любые сведения, которые он пожелает сообщить, могут оказать неоценимую помощь следствию.
— Произведено вскрытие, — сказал сержант, — и разумеется, предстоит дознание. Уж не обессудьте, мистер Ламли, я хочу сразу внести ясность — характер ваших отношений с мисс Тейлор нам известен.
— Да чего там. Кто об этом не знал? Все знали. Я вот другого не могу взять в толк — почему, черт побери, она решила покончить с собой?
— Вот именно. Мы, как и вы, стараемся найти причину. Если не возражаете, я задам вам несколько вопросов.
— Конечно, пожалуйста. Я готов, чем могу…
— Когда вы видели ее в последний раз?
