— Она отлично подошла на кресло, — говорит Нина. — Мое кресло было слишком низким для печатания на машинке, и я положила на него эту рукопись. Она потом всегда там лежала, ты должен был видеть ее. — Благодарю за информацию, — говорю я. — До свидания.
— Я была рада помочь тебе. Как там новая секретарша?
— Она проявляет довольно необычные таланты, мы поговорим об этом как-нибудь попозже, — заявляю я и кладу трубку.
Наверное, на лице у меня написано нечто необычное. Никто не спрашивает, что я узнал по телефону. Минуту еще продолжается молчание. Неожиданно Гильдегарда встает и на цыпочках направляется к двери.
— Стоп, — говорю я и движением руки возвращаю ее на место. Гильдегарда послушно возвращается и усаживается на краешке кресла. У всех остальных такое выражение лица, что ясно видно, они предпочли бы находиться сейчас где-нибудь в другом месте. Но я ничем не могу помочь им. Нужно доводить дело до конца.
— Мое алиби отнюдь не железное, далеко ему до этого, — говорю я спокойно.
— Но ведь… — начинает Франк.
— Мы не расставались, хочешь сказать ты? Я уже слышал это. Но это неправда! Мы расставались самое маленькое на пять минут. Время вполне достаточное для того, чтобы убить одного, а может быть, и двух человек.
— Что ты имеешь в виду? — спрашивает Франк.
— Я имею в виду тот момент вечера, когда ты выскочил за водкой, а я остался один в машине. Я был без присмотра не так уж мало.
— Глупости, — решительно заявляет Франк. — Не мог же ты в мгновение ока выскочить и убить рядом с «Селектом» этих двоих. Тем более, что эти особы находились вчера вечером здесь, на другом конце города. Никто в это не поверит!
— Действительно, это малоправдоподобно, — говорю я. — Но могло быть и по-другому: не они пришли к нам, а мы к ним. Понимаете?
Все смотрят на меня, как баран на новые ворота. И молчат.
— Но ведь мы не были здесь, — наконец отзывается Франк.
— Ты уверен в этом? Ночь была так темна… — говорю я.
— Или ты сошел с ума, или. я, — заявляет Франк торжественно. — Ведь это я вел машину. От меня мы поехали прямо к «Селекту», а не куда-нибудь еще.
— У тебя есть свидетели этого? — спрашиваю я.
— У меня есть один свидетель — ты. Правда, ты был пьян. Но к счастью, это не я нуждаюсь в свидетеле, а ты. А я был трезв. И готов поклясться, что мы поехали прямо к «Селекту». А потом оттуда к Майке, не задерживаясь нигде. И где же тут укладывается возможность убить этих двоих в твоем кабинете?
— Именно, — говорю я. — В том-то и заключается весь фокус, что мы оба являемся свидетелями друг для друга. Прекрасная работа. Поздравляю!
— Не понимаю, — говорит Ванда,
— Если бы не Густав и его идиотские повести, при массовом изготовлении которых он привлек меня в качестве консультанта, я никогда бы не разгадал этого, — заявляю я. — Как раз сегодня я размышлял над идеальным алиби, которое стало бы гвоздем новой халтуры Густава. И скомбинировал его. А потом мне пришло в голову, что я невольно попал в самую десятку. Придумал нечто, что уже имело место на практике. Понимаете, я думал о том, как вляпался с этими двумя трупами и одновременно о повести Густава. Ну и нашел этот выход, который к повести подходит с грехом пополам, зато идеально соответствует моей истории.
Прерываю, чтобы раскурить новую сигарету. Майка бросает взгляд на часы, ее больше волнует проблема, как бы не опоздать на съемки, чем это двойное убийство.
— Каким образом можно создать себе идеальное алиби, — продолжаю я. — А вот каким: договариваешься с приятелем и едешь с ним в какое-нибудь место, удаленное от точки убийства, которое ты планируешь совершить. А если точнее, это приятель думает, что вы туда едете. На самом деле вы отправляетесь совсем не туда, а куда-нибудь поблизости от места, где находится будущая жертва. Убиваешь, оставляешь труп на месте убийства, возвращаешься в свою машину и уезжаешь вместе с приятелем куда-нибудь на нейтральную территорию. Потом приятель будет божиться, что находился с тобою неразлучно в районе, скажем, городской рощицы, расположенной в десяти километрах от места убийства, тогда как на самом деле был с тобою на месте преступления. Только он ничего не знал об этом и никогда не узнает. Ловко, а?
— Не знаю, как можно это подстроить, — возражает Ванда. — Ведь этот приятель не слепой и должен видеть, куда вы едете, разве не так?
— Допустим, что ночь исключительно темная и дождливая к тому же. Плюс к этому приятель принял за ворот достаточное количество горячительного. Он не заметит подробностей путешествия. Тем более, что у него не возникнет никаких подозрений. Ему и в голову не придет всматриваться в дорогу. И когда автомобиль остановится и водитель скажет ему: «Мы рядом с „Селектом“, погоди минутку», он будет абсолютно убежден, что они находятся именно поблизости от «Селекта». А фактически они будут там, куда нужно было приехать этому второму. Понимаете?
— Ты хочешь сказать, что вчера ночью я привез тебя вовсе не к «Селекту», а куда-то в другое место? — спрашивает Франк.
— Именно это я и хочу сказать. Ты внушил мне, что мы едем к «Селекту». И я был убежден, что ожидаю тебя в машине именно рядом с «Селектом». В то время, как в действительности мы стояли где-то рядом с моей канцелярией, предполагаю, что на одной из боковых улочек, которые ночью все выглядят одинаково. Ты не опасался, Что я выйду из машины и стану присматриваться к местности, так как в это время хлестал проливной дождь. И я до конца жизни присягал бы, что мы были рядом с «Селектом» и только «Селектом». В то время, как мы были здесь.
— А зачем бы Франк стал привозить тебя сюда под фальшивым предлогом? — спрашивает Ванда.
— Чтобы застрелить даму в черном и одновременно получить свидетеля, что застрелить ее он никак не мог, в силу того, что находился совсем в другом месте. Это так просто!
Теперь все смотрят на Франка. На лице его мина неуверенности, он словно слегка остолбенел. Гильдегарда и Пумс вглядываются в него с испугом и трепетом. Майка забыла о съемках. Открывает рот, пытается произнести что-то, но слова не проходят у нее через горло. Одна только Ванда не теряет, самообладания.
— Гениальное построение Франка заключается в том, — продолжаю я, — что кого бы из нас ни стали подозревать, второй предоставил бы подозреваемому прекрасное алиби. Если бы подозрение пало на меня, еще бы — трупы нашлись в моей квартире и в моей канцелярии — Франк присягнул бы, что я не мог находиться там в критическое время. А если бы подозревали его, я с чистой совестью подтвердил бы то же самое о нем. Изящная работа, не правда ли?
— А почему бы вдруг стали подозревать Франка? — спрашивает Ванда с видом вежливой заинтересованности.
— Потому что он имел повод для убийства, — говорю я. Майка смотрит на Ванду вопрошающе и обращается ко мне:
— Какой повод?
— Хватит глупостей, — прерывает Франк решительно. — Перестаньте шутить. Дело слишком серьезно.
— Поверь мне, я в отчаяньи, — говорю я, — но нужно быть мужчиной. Ты убил ее, это факт.
— Сошел с ума, — говорит Франк Ванде грустным голосом. — В последнее время он слишком много пил.
Смотрит на Ванду взглядом, молящим о помощи, но Ванда игнорирует этот безмолвный призыв. Она зажигает сигарету и ожидает дальнейшего развития событий.
— О причине убийства я догадался после рассказа кельнерши о телефонном разговоре черной. А
