более идиотской уже никогда не случится. Похоже даже на то, что вообще со мной больше ничего не случится.
— Слушай, Ванда, — начинаю я, но она прерывает.
— Заткнись! — говорит она. — Ты уже достаточно молол вздор. Мы уладим это быстро. Я всегда очень хорошо относилась к тебе, но ты стал опасным, ты слишком догадлив.
Я мог бы попробовать броситься в сторону и исчезнуть из ее поля зрения, но успею ли? Ванда стоит так близко, что если бы я протянул руку через решетку, я почти достал бы револьвер. Разумеется, лучше не пробовать. Я всегда слышал, что в подобные минуты перед глазами души пролетает вся прошедшая жизнь, но на этот раз — ничего похожего. Голова у меня пуста, как бутылка под утро. Может быть, и существует какой-нибудь способ спасения, но он не приходит мне на ум.
— Все происшедшее не имело никакого отношения ни к Франку, ни к какому-нибудь сценарию, — говорит Ванда. — Может быть, у черной и были какие-нибудь претензии, но я ничего об этом не знала и совершенно не имела намерения ее убивать, зачем? Она погибла по чистой случайности. Стой! — кричит Ванда, потому что я невольно пошевелился.
Замираю в неподвижности, Ванда продолжает дальше:
— Как это ты не пришел к такой простой мысли, а данные у тебя были, ты ведь нашел помаду Майки в квартире Франка. И какие выводы ты сделал из этого?
Молчу. Ванда, впрочем, и не ожидает от меня ответа.
— Естественно, я давно знала об этом, но не имела доказательств. Я вернулась из отпуска на три дня раньше, чем предупреждала. И все эти три дня следила за ними. Я видела, как Майка выходила сегодня от Франка, поехала за нею, поднялась за нею на второй этаж, но в дверях твоего кабинета Майка встретила черную, поэтому я не могла к ней приблизиться. Я спустилась вниз, поднялась по пожарной лестнице к окну твоей канцелярии и увидела, как обе они крутятся по комнате. Я узнала свою знакомую из Монфлер, но не имела представления о том, что она здесь делает. Через минуту они вышли из комнаты, а на окне, как ты догадался, остался револьвер. Я взяла револьвер, перебралась на этаж выше и встала там, где сейчас стоишь ты. Увидела через окно Майку, сидящую на подлокотнике дивана. Голова ее склонилась, но это была Майка, в своем верблюжьем плаще. Относительно этого у меня не было никаких сомнений. Я выстрелила, спустилась вниз, уехала в гостиницу, утром встретилась с Франком на вокзале… и узнала, что он провел ночь у Майки — живой и невредимой, потому что вместо нее я застрелила черную. Весело, как? Теперь молись, потому что это уже конец.
Замечаю через ее плечо какое-то движение в прихожей. За спиной Ванды показывается испуганное лицо Пумс. Ванда оборачивается, опускает револьвер и вежливо объясняет:
— Мы тут репетировали, жаль, что вас не было при этом. Монти, действительно, дьявольски проницателен, вы имеете шефа-гения.
— О да! — подтверждает Пумс с восторгом. — Звонил какой-то господин, — обращается она ко мне, — просил, чтобы вы с ним срочно связались. Я записала номер.
— Уже иду, — говорю я.
— Твоя историйка была бы прелестна, — обращаюсь я к Ванде, — если бы не то, что Майка была вчера в шелковом плаще, а не в верблюжьем. В шелковом, зеленоватом. Я видел его у нее в ванной, скомканным в комок и втиснутым под ванну.
— Не повезло, — говорит Ванда, смотрит на часы, вручает мне револьвер и натягивает перчатки.
— Я договорилась с портным. Прощаюсь с вами, дети мои. До завтра!
— Иди в кабинет, Пумс, — говорю я. — Сейчас и я туда приду.
Я спускаюсь вниз, обхожу угол дома, у подъезда встречаюсь с Вандой, которая высматривает такси.
— Я классно играла, правда? — говорит она. — Кино потеряло во мне выдающуюся звезду, не хуже, чем Майка. Признайся честно: ты перетрусил?
— Ты и вправду подозреваешь, что у Франка роман с Майкой? Это не имеет никакого смысла, — говорю я.
— Это мне и в голову не приходило, — пожимает плечами Ванда. — А если бы даже и так, мир от этого не перевернется.
— Зачем ты ездила в Монфлер?
— Чтобы покрасить волосы. Там работает известный специалист, виртуоз хны. Тебе стоило бы знать, что я седею.
— О чем вы разговаривали с черной на шезлонгах?
— Я тебе уже говорила: о ее кузине, которая управляет пансионатом, о том, что будет на обед, ничего особенного. Бедняжка Клара не была интересной собеседницей, в основном, жаловалась на жизнь. Мне это быстро надоело, и я дала ей почитать книжку, чтобы избавиться от нее. К счастью, книжка захватила ее. Черная даже спрашивала: нет ли у меня еще повестей Стэна. В. Мелтона. Она была очень разочарована, когда я ей рассказала, что великолепный Стэн. В. Мелтон является на самом деле почтенным толстяком среднего возраста, и настоящая его фамилия — Кокач. Потом мы разговаривали с ней о толчее на железных дорогах. Черная при этой оказии похвалилась мне, что раз в жизни, восемь лет тому назад, попала в железнодорожную катастрофу. Ее фамилию даже напечатали по ошибке в списке убитых. Черная, кажется, считала это специальным издевательством редакции по отношению к ней.
Потом я сделала эту знаменитую фотографию, еще раз встретилась с нею, когда отдавала ей снимок, и больше ничего о ней не знаю.
— Когда это было? Когда ты ее видела последний раз в Монфлер?
— Позавчера. Она выезжала в этот день, а я осталась еще на сутки.
— Ты в действительности приехала только сегодня утром? Откуда ты тогда знала о статуэтке?
— Я покупала ее вместе с Ниной на рынке еще перед отъездом в Бандо. Мы решили с ней, что статуэтка отлично подходит к твоему кабинету, у адвокатов всегда видишь что-нибудь такое страшное.
— У дантистов, — поправляю я. — У адвокатов обычно стоят настольные гарнитуры из бронзы.
— Ну, в следующий раз буду знать. До свидания, Монти. Зайди к нам на ужин, если тебя еще не арестуют до этого времени. Сделаю блинчики, — говорит Ванда, усаживаясь в такси.
Иду наверх и застаю Пумс в приемной перед зеркалом. Обеими руками она оттягивает вниз вырез своего свитера, имитируя декольте и критическим взглядом исследуя в зеркале эффект этой операции.
— Не заблуждайся, — говорю я, — ты ни капельки не похожа на Майку.
— Она восхитительна, правда? — вздыхает Пумс.
Входим в кабинет, Пумс садится к пишущей машинке, я — за письменный стол.
— Опыт удался? Вы открыли убийцу? — спрашивает Пумс.
— Ты рекомендовала мне искать наименее подозрительную особу, точно? Ты права, это может оказаться хорошим методом. Давай задумаемся: кто до сих пор не возбудил никаких подозрений, кто кажется совершенно непричастным к этому делу и все-таки с самого начала имеет к нему отношение, нужно только догадаться. Подумай: есть кто-нибудь, кто отвечает всем этим условиям?
— Я! — говорит Пумс. — Никто меня не подозревает, а я кручусь здесь все это время.
— Кстати, и причина у тебя была: ты не хотела, чтобы я узнал о твоем криминальном прошлом, боялась, что не приму тебя на службу. Нина обещала промолчать об этом. Но ты встретила Нусьо, пришла вчера сюда на разведку, хотела сориентироваться на местности, может быть, увидеть, как выглядит твой будущий шеф, прежде чем окажешься с ним лицом к лицу. Возможно, ты даже хотела посетить канцелярию, ключ от которой дала тебе Нина. На террасе бара ты увидела Нусьо. Нусьо знал обо всем, мог тебя выдать. Ты заманила его в канцелярию, застрелила, а потом застрелила и черную, которая кое-что подсмотрела. Логично?
— Если вы будете говорить так еще минуты две, вы меня убедите, — говорит Пумс, — я уже и сейчас не уверена в том, что все не происходило именно так.
— Зато я уверен, что все это было не так, — вздыхаю я. — Собственно, все уже ясно, за исключением одной-единственной вещи.
— А что именно не совпадает? — спрашивает Пумс.
— Лестница не совпадает. Кельнерша сказала, что черная говорила по телефону, что у нее украли
