лестницу. А между тем у нее украли совсем не лестницу. Не знаю, почему она говорила о лестнице. Эта лестница с самого начала сбила меня с толку.
— Так выходит, что «Черная лестница» здесь ни при чем? — спрашивает Пумс.
— Совершенно ни при чем.
— Получается, что господин Шмидт ни в чем не виновен? Это хорошо, он очень симпатичный.
— Невинный, как дитя, — говорю я. — Но я, впрочем, в действительности никогда и не верил в его вину. Я нес всякую околесицу, чтобы выиграть время,
— Вы прекрасно это проделали, — уверяет меня Пумс. — У меня просто мурашки по спине бегали, когда вы вот так, шаг за шагом, ступенька за ступенькой, доказывали ему, что он убийца.
— Что ты сказала? — вскрикиваю я, срываясь с кресла.
— Что был такой момент, когда я уже поверила, что это господин Шмидт убил, — говорит Пумс. — А что с вами случилось?
Я вынимаю из кармана лупу и фотографию, исследую фотографию еще раз. Буковки очень маленькие, но прочитать их можно.
18
Я поднимаю трубку телефона, набираю номер. Глухо отзывается: «Алло».
— Густав, — говорю я. — Ладно, не прерывай. Сначала послушай, что я тебе хочу рассказать, потом будешь говорить свое. Знаешь, какое алиби самое надежное? Я уже знаю: никаких искусственных комбинаций или подстроенных пьянок, никаких фальшивых свидетелей, никакого искусного хронометража — ничего из этих вещей. Хорошее алиби — это выглядеть добропорядочно. «Порядочные люди не имеют алиби», — сказал сегодня Опольский. Не имеют, потому что не нуждаются в нем. Порядочный человек может спокойно совершить убийство, потому что никто не станет подозревать его в этом. Нужно быть таким гением, как я, чтобы в подобных условиях открыть правду. Не прерывай, дай мне договорить. Я бы давно напал на след, если бы не лестница. Одна кельнерша слышала, как Клара Виксель говорила по телефону, что у нее украли лестницу. Я не сопоставил эту лестницу ни с чем разумным до тех пор, пока меня не осенило, что кельнерша могла исказить слова Клары. Клара говорила вовсе не о лестнице. Она говорила о ступенях. Лестница и ступени для кельнерши — это одно и то же. Но, фактически, между ними огромная разница. Клара Виксель писала детективные новеллы, некоторые из них послала в свое время в Издательство детективной литературы, оставив их копии на хранение в сейфе моего отца. Спустя год или два после этого в газете появилось сообщение, что Клара погибла в железнодорожной катастрофе, поэтому мой отец, вынимая из сейфа бумаги, среди которых был и депозит Клары, сказал секретарше, что уже никто не обратится за ним, и разрешил, чтобы это бесценное произведение служило подушкой на кресле около пишущей машинки. Оригинал лежал в Издательстве, Франк оставил его тебе в наследство, когда сменил место работы. Франк не читал рукопись, но ее прочитал ты, посчитал одну из новеллок хорошей основой для повести. Ну и воспользовался ею, разумеется, публикуя повесть под собственной фамилией. Это было началом «Синей Библиотеки», в которой, возможно, позднее использовался и ряд других идей Клары в следующих твоих повестях. Клара писала плохо, но замыслы имела отличные, в то время, как ты — наоборот: писал довольно профессионально, но не умел изобрести интригу, поэтому твое содружество с покойницей было выгодным делом. Только покойница не была покойницей, информация в газете была ошибочной. В этом году Клара поехала в Монфлер, и там случайно ей в руки попали «Ступени на гильотину» — сегодня уже признанные классическим образцом криминальной литературы, гордостью творческой деятельности Издательства. Клара сразу сообразила, что это плагиат, приехала сюда и позвонила мне, чтобы получить доказательства того, что она является настоящим автором «Ступеней». Это было вчера вечером, около половины девятого. В квартире были мы вдвоем. Ты читал план своей новой повести, я сидел в кресле и… спал. Я уснул так крепко под воздействием твоего чтения, что меня не разбудил даже звонок телефона, который, к слову, еле слышен. Ты поднял трубку и одновременно заметил, что я сплю. Допускаю, что сначала ты просто шутки ради выдал себя за меня, может быть, думал, что звонит какая-нибудь бабенка, на тему которой ты сможешь разыгрывать меня потом. Но ты сразу же сообразил о чем идет речь и понял, что тебе грозит. Скандал и финансовый крах заглянули тебе в глаза, если я могу так цветисто выразиться. Ты велел Кларе подняться в канцелярию, отложил трубку, закончил чтение. Я, тем временем, проснулся, мы позвонили Франку, ты отвез меня к нему домой и вернулся, чтобы встретиться с Кларой. Но не на своем автомобиле. Он для этого слишком ярко окрашен, его можно сразу узнать. Ты взял возле дома Франка его неприметный автомобиль и поехал на нем. Уже поднялся по лестнице, когда увидел, что Клара разговаривает перед дверью канцелярии с Майкой. Ты никогда не видел Клару, но догадался, что это она. За минуту до этого Клара пережила в канцелярии малоприятное приключение, во время которого случайно погиб некий взломщик. Но это лично тебя не касается, за исключением того факта, что в руках у Клары был револьвер. Ты спустился вниз и возвратился на этаж канцелярии с тыльной стороны дома по пожарной лестнице. По канцелярии метались две перепуганные женщины, пытаясь отыскать какое-то привидение. Через некоторое время Майка выпроводила оттуда Клару, но еще до этого Клара оставила револьвер на подоконнике окна, у которого ты стоял. Спустя минуту ты услышал их голоса сверху, из окна моей кухни. Ты взял с подоконника револьвер, поднялся пожарной лестницей на следующий этаж и услышал через окно, что черная собирается поделиться с Майкой своими огорчениями. Ты выстрелил, затем бросил револьвер к трупу, спустился по лестнице и уехал. Поставил на место автомобиль Франка, взял свой и возвратился домой. Все вместе это заняло очень мало времени, и никто тебя не видел, но оставался еще документ, по твоему мнению, запертый в сейфе. Сегодня, около полудня, ты выбрался за ним. Ты думал, что, может быть, сейф не заперт, и тебе удастся заполучить рукопись без особых трудностей. В канцелярии ты не застал никого, но сейф был закрыт. Ты решил подождать моего прихода и какой-нибудь хитростью заставить меня открыть сейф. Тем временем ты осматривался, пытаясь найти что-нибудь из выпивки для успокоения расшатанных нервов. Ты потянулся к старому тайнику, к коробке, от «Фауста». Водки там не было, зато был револьвер, тот самый, которым ты воспользовался предыдущим вечером, чтобы ликвидировать Клару. Увидев револьвер, ты изменил свой план. В твоих повестях всегда тучами роились замаскированные гангстеры, терроризирующие бедных фраеров и заставляющие их без лишних трудностей совершать всевозможные вещи. Ты решил использовать этот прекрасный прием в жизни. В кульминационном пункте сцены ты был атакован некой пианисткой, но это пошло тебе на пользу, так как ты очнулся после удара с желанной рукописью под головой. Рукописью, которая была не в сейфе, а на кресле, и вместе с ним упала на пол. Ты схватил рукопись и взял «ноги в руки». Думаю, что ты уже уничтожил ее. Собственно говоря, против тебя нет ни одной улики. Только я один знаю, что убил ты. Повторяю: я не смог бы доказать этого. Но сделай мне приятное и признайся, что все, что я тебе рассказал происходило в действительности. Я пришел к этому с величайшим трудом, можешь мне верить. Ну так как, совпадает?
— Действительно, совпадает, — произносит голос в телефоне. Но это не голос Густава, а голос Роберта.
— Ну ты ловок! — говорит Роберт с уважением. — Густав во всем признался, и рассказал мне все от начала до конца. Действительно, было так, как ты предполагал. Он только не знал, как погиб Нусьо, тебе придется дополнить его показания.
— А где Густав? — спрашиваю я.
— О! Здесь его уже нет, — говорит Роберт. — Он хотел позвонить тебе и попросить у тебя прощение за хлопоты, но тебя не было в канцелярии. Мы не могли ожидать бесконечно. Он хотел, чтобы я передал тебе, что он раскаивается и просит тебя заняться Издательством. Еще он сказал, что ты можешь оставить себе его шляпу.
— Густав сам призвал тебя на роль исповедника, или ты вышел на него собственным нюхом? Если это так, то ты ловкач, потому что все следы вели ко мне, а не к Густаву.
— У меня есть свои методы, может быть, не худшие, чем у тебя, — говорит Роберт скромно. — Если
