зависимости от того, где ты находился и с чем столкнулся. Бранд потерял счет тому, сколько раз ему приходилось принимать подобные решения.
У них тут пять ладей с людьми, на них есть место для коней. Пять ладей — это большая флотилия. Этот инцидент может даже оказаться полезным раньше, чем все закончится, подумал Бранд. Сорок бойцов Йормс-вика могут одолеть любой поспешно собранный в погоню за Гутрумом отряд англсинов; взять командиров в заложники — сперва ради собственной безопасности, потом получить за них золото. Безопасность и награда. Старейшая тактика из всех. Некоторые вещи никогда не меняются, думал он. Свой собственный корабль он оставил у берега.
Он ошибался во многом, но никак не мог об этом знать. Из бухты, где были спрятаны корабли, они не видели сигнальных костров. Многое изменилось на этих землях за двадцать пять лет, с тех пор как Элдред, сын Гадемара, вышел из Беортферта и вернул себе трон отца.
Отряд, высаженный с кораблей, который повели двое уже выбившихся из сил людей Гутрума, действительно встретил группу людей. Но не своих возвращающихся спутников. К тому времени Гутрум и его люди лежали мертвые рядом с погребальным костром, на котором их сожгут, на речном берегу напротив деревенской мельницы.
Отряд Бранда встретился не с поспешно собранными преследователями из Дренгеста на побережье. Вместо этого сорок эрлингов с кораблей, по большей части пеших, встретили конницу войска короля Элдреда, почти две сотни воинов, на поле к востоку от реки Торн сразу же после полудня.
С той секунды, как Сейнион Льюэртский снова услышал это имя — Ивар Рагнарсон, — произнесенное ярлом из Йормсвика перед тем, как тот был убит возле самого стремени короля, он чувствовал, как в нем растет ужасное подозрение.
Он не был склонен пугаться мыслей или истин, в том, что касается веры, или духовности, или земного мира, где люди живут и умирают. Но это растущее понимание, по мере того как солнце поднималось и день шел к концу, вызывало у него почти физическую боль, сжимала сердце.
Последний из Вольганов нанял этот отряд. Нанял их, казалось, для набега на окрестности Эсферта в самом конце сезона. Но это не имело никакого смысла. Элдред слишком хорошо организовал защиту этих земель, особенно перед началом ярмарки. Но что, если он не собирался оставаться здесь? Если лгал наемникам о своих целях? Что, если он убил выгодного заложника, чтобы не позволить им запросить богатый выкуп и весело вернуться домой?
Именно этот человек, Ивар, и его брат — ныне покойный — напали на Бринфелл весной. И именно Брин ап Хиул убил тогда брата и их деда много лет назад и захватил и спрятал его прославленный меч.
У Ивара Рагнарсона были веские причины стремиться повести наемников на берега Сингаэля, к тому самому поместью.
Конунги Йормсвика посчитали бы это пустой тратой времени, слишком далеко добираться в это время года. Их надо было обмануть, уговорить. Этот человек, вспомнил Сейнион, устроил казнь кровавого орла девушке и старику во время своего бегства прошлой весной. Говорят, он калека телом и душой, ибо одно не бывает без другого никогда.
Сейнион прочел предрассветную молитву в южной части луга, где они убили эрлингов, и сделал это быстро, так как нужно было спешить. Он вместе со всеми вскочил на коня и снова поскакал рядом с королем, а
Солнце господа поднималось у них за спиной. Элдред молчал, пока они ехали. Только бросал быстрые приказы всадникам, которые потом отделялись от отряда и скакали на юг. Трудно было узнать в этом мрачном, грозном человеке того, кто минувшей ночью рассуждал о переводах рукописей и древних учениях в залитом светом факелов зале.
Сейнион держался подальше от Алуна аб Оуина. Он даже не хотел обменяться взглядами с принцем из страха, что может выдать свои мысли. Если сын Оуина узнает, о чем думает священник, он может впасть в панику и потерять самообладание.
По правде сказать, это почти соответствовало описанию того, что чувствовал сам Сейнион, по мере того как утро разгоралось и крестьянские поля катились под копыта коней. Солнце уже стояло над головой. Если ладьи из Йормсвика не найдут, если они уже уплыли с Рагнарсоном на борту на запад… Ему и всем остальным оставалось только молиться. Сейнион Льюэртский, верховный священнослужитель Сингаэля, верил в своего бога Света и в силу святой молитвы во всем, кроме самого важного вопроса: жизни и смерти тех, кого он любил. На кладбище святилища у моря, куда доносится шум прибоя, под светло-серым камнем с вырезанным простым солнечным диском покоится одна женщина, и ее смерть отобрала у него эту 'веру. Рана, разрыв ткани мира. Он тогда почти сошел с ума, когда она умерла, и совершил поступки, которые до сих пор не давали ему иногда спать по ночам. Об этом он никогда не писал в своих письмах в Родиас, к патриарху.
Он также думал при ярком свете солнца о другой женщине, любимой, и о ее муже, также любимом, и об их дочери, вступающей в пору расцвета. Все они могут находиться сейчас в Бринфелле, а могут и не быть там, и он никак не может это узнать и не может им помочь.
Если они не доберутся до ладей вовремя.
— Мы не можем двигаться быстрее? — спросил он у короля англсинов.
— Нет необходимости. Он сказал, что послал за подкреплением, помнишь? Они придут сюда, — ответил Элдред, мельком взглянув на него. — Я в этом уверен. Мы скоро остановимся передохнуть и поесть. Река впереди. Я хочу, чтобы воины были свежими перед сражением.
— Часть из них придет, — возразил Сейнион. — Но мы должны добраться до их ладей раньше, чем они спустят их на воду.
— Они уже это сделали. Йормсвик знает, как поступать в таких случаях. Мы постараемся перекрыть им дорогу домой флотом из Дренгеста. У меня есть шесть кораблей. Я послал к ним гонцов, они будут спущены на воду до заката. Рыбацкие лодки тоже выйдут в море, чтобы высматривать эрлингов. Если мы найдем этот отряд подкрепления, им не хватит людей на море. У них есть кони, а это значит, что у них широкие, медленные суда, а не боевые драккары. Я собираюсь захватить их все, Сейнион.
— Если они поплывут домой, мой господин, — тихо произнес Сейнион.
Элдред бросил на него взгляд, острый, как клинок.
— Что есть такого, чего я не знаю? — спросил король. Священник только собирался ему ответить, но тут затрубили рога. Затем крупный серый пес, пес Алуна, предупредил их своим воем, и впереди Сейнион увидел эрлингов, а за ними реку.
Один из дозорных галопом скакал обратно; он резко натянул поводья перед ними.
— Сорок или пятьдесят, мой господин! Большинство — пешие.
— Значит, они наши. Снимите сначала конных, — приказал король. — Чтобы никаких гонцов. Ательберт!
— Иду, мой господин! — крикнул его сын через плечо, уже на ходу, созывая по дороге лучников.
Сейнион смотрел, как скачет принц, готовит свой лук, свободно держась в седле, как его лучники быстро и легко реагируют на его команды: это были тренированные им лично воины. Он очень отличается от своего брата. Сыновья Элдреда, подумал он, разделили между собой черты его характера. Это бывает; он уже видел такое раньше. И еще он подумал, когда начался бой, о том, как люди Элдреда сражались сегодня: сидя верхом, они пользовались луками и пиками, это было ново и необычайно сложно. Еще сложнее отразить их атаки, если они овладели этим мастерством. Очень похоже, что Ательберт и его лучники им владели.
У его собственного народа, думал Сейнион, еще больше причин попытаться — хотя бы попытаться — объединиться сейчас, а затем найти способ присоединиться к миру, лежащему за пределами их укромных долин. Можно гордиться тем, что ты — последний свет Солнца бога, там, где оно заходит на далеком западе, но в этом есть своя опасность.
Эрлинги были храбрыми людьми. Никто на земле не мог бы отрицать это. Никто не бросил меч или топор, даже когда таны Ательберта приказали им сдаться. Сейнион увидел, как два всадника эрлингов стремительно поскакали обратно на запад, к реке: не трусы, гонцы. Ательберт и пятеро его лучников погнались за ними. Стрелы взлетели — и прошли мимо цели. Разбойники Йормсвика с плеском прыгнули в реку, которая здесь была глубже и шире, чем у Эсферта. Они начали переправляться на другой берег.
