Глава 3
Сначала он увидел силуэт, похожий на шахматного коня, с выгнутой шеей и вытянутой головой, слегка расширяющейся в том месте, где должны быть ноздри.
Другой силуэт был похож на птицу в полете. Она, казалось, парила в вышине с широко раскинутыми крыльями и наклоненной вниз головой, словно высматривая на широкой равнине мирно пасущуюся добычу.
В следующем силуэте он увидел существо, играющее на флейте. Его голова была повернута в сторону, так что профиль состоял только из приплюснутого носа и острого подбородка, зато отчетливо вырисовывались инструмент и державшая его рука.
Силуэт на противоположной стене был похож на сказочную шилу-на-гиг. Он вспомнил, как увидел ее в первый раз. Изображение этой гротескной, подвижной фигурки было выбито на камне под карнизом древней саксонской церкви. Она была символом плодородия. Она пережила все: бури и ураганы, Кромвеля, гнев надменных викторианских церковников. Один из них хотел взять зубило и молоток, чтобы уничтожить ее, но его остановили жители деревни. Они верили – так завещали им предки, – что, если уничтожить эту фигурку, им грозит неурожай.
Она была ужасно безобразна: плоская безволосая голова, как у огромного головастика, тонкие руки, обхватившие бесформенный торс размером с треть головы, и кривые лягушачьи ноги, задранные к плечам. Руками она раздвигала края большой темной дыры между тощими бедрами, где брали свое начало процветание и созревание, смерть и упадок.
Неяркий светильник на полу отбрасывал эти тени. Элейн любила полумрак. Она облюбовала для себя подвал, оставив ему остальную часть дома. Даже в солнечный день в ее комнате было темно, и ей это нравилось. Бамбуковые ставни были всегда закрыты, а лампы – включены. Она жила в сумерках.
Он знал, что не застанет ее дома и что она не рассердится, если брат подождет в ее комнате. Он встал и подошел к каминной полке. Маленькая фотография в рамке стояла среди целого ряда странных сувениров. Он всмотрелся в нее, не трогая руками. Элейн снималась, когда ей было лет на десять меньше, но выглядела она точно так же, как сейчас: бледное овальное лицо, черные волосы и голубые глаза – их семейная черта.
Ей будет приятно, что брат принес ей безделушку в подарок. Он освободил для нее место на полке и поставил ее туда, с восторгом думая о том, сколько пройдет времени, пока Элейн заметит этот сувенир. Вот она входит в комнату, по обыкновению молча, потом видит подарок и поворачивается к нему, медленно улыбаясь. Ее улыбка всегда разжигала в нем желание. Он расскажет ей об утопленнице, не торопясь, смакуя каждую деталь, начав с того, как проскользнул вслед за ней через полуоткрытую дверь в квартиру, и до того момента, когда закрыл эту дверь, выходя на улицу полчаса спустя.
Элейн заставит его повторить некоторые фрагменты еще раз, настаивая, чтобы он ничего не пропускал, расспрашивая, не забыта ли им какая-нибудь крошечная, пугающая деталь, какая-нибудь очаровательная мелочь. Она будет сидеть в кресле напротив него, слушая рассказ. Ее тело слегка приподнимется, а рука незаметно скользнет назад. Ему досконально известно, что ее пальцы будут делать под юбкой. А потом он закончит свою историю. И тогда они смогут начать.
– Элейн, – прошептал он. Он вернулся в кресло и снова посмотрел на тень шилы-на-гиг. – Не задерживайся. Спеши домой.
Глава 4
Это было очень странно, но тишина в квартире женщины, казалось, сгустилась. Вряд ли кто- нибудь мог сказать, почему так вышло, чем вызвано такое ощущение. Все было погружено в тишину, стены и потолок словно заросли мхом, а шкафы как будто начали разрушаться. Кусочки обычной ежедневной жизни женщины казались приросшими и неподвижными.
Она лежала в ванне, наполненные водой легкие не позволяли телу подняться на поверхность, только правая нога свешивалась через бортик. Женщина выглядела пополневшей: под действием воды тело начало разбухать. Светло-красные и фиолетовые синяки появились на ноге, которой она ударила по раковине и по зеркалу. Вся кожа стала отечной, в пупырышках жира и приобрела мертвенно-бледный оттенок. Волосы, плавающие вокруг соломенно-желтого лица, были похожи на лучи солнца с детского рисунка. Пена уже давно растаяла, и девушка лежала под слоем зеленоватой воды, подобно некоему существу, вмерзшему в вечные льды Арктики. Она была мертва, и о ней больше нельзя было думать как о голой женщине, – это была нагота животных.
Отперев дверь и войдя в квартиру, Лаура Скотт ощутила тишину.
Обычно она проходила прямо в свою комнату, швыряла сумку на диван и начинала ее разбирать. Она так ненавидела повседневную домашнюю работу, что могла поддерживать порядок единственным способом: эту работу надо было сделать немедленно. За три-четыре дня небрежного отношения к мелочам раковина оказывалась заваленной грязной посудой, пол – усыпанным мусором, почта валялась нераспечатанной, а в комнате лежали груды одежды и ненужных бумаг, которые брались неизвестно откуда. А поскольку Кэйт, как и Лаура, тоже не отличалась аккуратностью, то они заранее договорились о поддержании чистоты в доме.
Тишина была ощутимой. Чувствовался какой-то мертвящий холод. Лаура бросила сумку в холле и заглянула в гостиную. Потом позвала Кэйт. Минуту спустя она крикнула еще раз: «Кэти!» Звук собственного голоса показался ей громким и неожиданным, как будто в морозном лесу упало дерево. Без всякой видимой причины она ощутила внезапный приступ страха.
На кухне все было на месте. В гостиной ставни оказались закрыты, диванные подушки – не смяты. Лаура заглянула в спальню подруги – одежда Кэйт лежала сложенная на кровати. Она поискала записку на камине, потом у телефона, но не нашла. Лаура вернулась в свою комнату, расстегнула сумку и начала перекладывать вещи в ящики стенного шкафа.
Покончив с этим, она взяла косметичку с зубной щеткой и пастой, шампунь, дезодорант и пошла в ванную.
Глава 5
«Черт побери, – подумал Дикон. – За месяц я так отвык от Лондона, что этот треклятый город пугает меня».
Он никого не видел, пока жил в домике на море. Теперь же его постоянно окружали какие-то люди; улицы, магазины и парки были ими полны. Когда он застрял в пробке на Голдхоук-роуд, его со всех сторон окружали сидящие за рулями автомобилей некто; они яростно давили на газ и продвигались каждый раз на какую-нибудь пару футов, подобно армии, пядь за пядью занимающей вражескую территорию.
Ему потребовалось больше двадцати минут, чтобы проехать полмили, отделявшую его от дома. Уже открывая дверь, он подумал, что ему требуется выпить, но он точно знал, что пить не будет. Еще до отъезда в Корнуолл Джон вылил в раковину весь запас алкоголя, сделавшись сторонником сухого закона.
«Хорошенького понемножку», – сказал он тогда и перевернул вверх дном последнюю бутылку.
Он вошел в гостиную и огляделся.
– Ну и что теперь? – произнес он вслух.
На автоответчике мигала лампочка. Он не считал, сколько раз она мигнула, но заметил, что звонили не один раз. Конечно, это клиенты.
