больше, чем прежняя. Теперь у нее были вкусная еда, тонкие вина, модные тряпки, большие крутые машины и деньги. Много денег.
Она поправила кружевную накидку на черных волосах, встала на колени и расправила юбку на икрах.
По площади быстро проехала машина и затормозила напротив церкви. Пассажир выдвинул антенну на детонирующем устройстве и привел механизм в действие.
Водитель утопил педаль газа, и в тот же момент раздался взрыв, Сначала шум был слабым и далеким, но когда ударная волна достигла полуоткрытых дверей церкви, ревущий поток вынес обломки камня и клубы пыли на каменные ступени лестницы и на тротуар.
Двадцать четыре человека были убиты, многие – ранены. Священник погиб. Мальчики, прислуживающие при алтаре, погибли, как и большинство верующих с ближайших к алтарю скамей. Любовницу генерала будто ветром сдуло со скамейки, и она пролетела по всему проходу. Одна ее нога так и осталась, согнутая, у скамьи. В животе у нее зияла огромная дыра; ее внутренности вылетели наружу и шлепнулись на каменный пол кроваво-синей массой. Она была еще жива и не понимала, что произошло. Боли не было. Она осознала, что смотрит на Мадонну, в ее спокойные сосредоточенные глаза, на ее распростертые руки. Ее гладкие щеки оказались забрызганы чем-то непонятным. В ушах у генеральской любовницы стоял гул, будто огромный хор тянул одну и ту же ноту. Мадонна протягивала к ней руки, чтобы помочь ей подняться. Каким-то непостижимым образом кружевная накидка осталась у нее на голове. Она пошевелилась, попробовала встать – и умерла.
Когда об этом доложили генералу, он рассердился и испугался. Он понял, как близко к нему была смерть в это утро. Были проведены новые совещания. Сделаны телефонные звонки. В «Шанхай» послали подразделение Республиканской армии. Они оставили там несколько убитых, но вернулись с пустыми руками. Генерал не спал до утра. Ворочаясь под простынями, он оплакивал потерю любовницы. Она была красивой и жизнерадостной. Она могла сосать у него больше получаса.
– Хорошо, – сказал Остин Чедвик. – Очень хорошо. – Он аккуратно разложил отчеты на столе. Один из них касался смерти Тома Бакстона, в другом говорилось о жестокой расправе с патрулём Сонни. – Все идет как надо. Что с Бакстоном?
– Несчастный случай, – ответил Стейнер.
– Так думает его семья?
– Да.
– Полиция тоже так думает?
– Полиция думает так, как ей приказывают.
– Ясно, – кивнул Чедвик. – Что сказал русский?
– Скоро мы об этом услышим.
– Хорошо. – Чедвик помолчал. – Но у нас остается еще пара концов, Гарольд.
– Дикон?
Последовал быстрый кивок.
– Он опять принялся за старое, это верно?
– По нашим сведениям, он не живет дома, гоняясь за спиртным, и его враги знают об этом. – Стейнер хитро усмехнулся, приглаживая рукой и без того гладкие волосы.
– Н-да... – протянул Чедвик, обдумывая ситуацию. – Пьяный на канате. Но сейчас он меня не слишком беспокоит. А вот Аллардайс...
– Он исчез, – сказал Стейнер. – Как в воду канул. – Он всегда умудрялся говорить невпопад.
Чедвик вскочил на ноги.
– Я не хочу слушать эту ахинею, Гарольд. Этот парень – маньяк, но он не глуп. Ему нравится то, что он делает, и он не собирается останавливаться. Его могут поймать. Может быть, его поймает кто- нибудь, кто нам не подчинен, Гарольд. Черт побери, мы ведь не можем контролировать каждого патрульного полицейского. Он маньяк, но не
«Этот парень может», – вертелось на языке у Стейнера, но он этого не сказал.
Вместо него это сказал кто-то другой, в другой стране и по иному поводу.
– Не один Аллардайс, пропал также один из наших людей.
– Кто?
– Боб Гоуер. Это имя что-нибудь говорит вам?
– Да, – ответил майор Йорк. – Это было не так давно. Дом майора удалось найти не сразу, даже при том, что тот дал ему подробные инструкции. Узкая щебеночная дорожка, ведущая через небольшую рощу, загон для скота, двое ворот фермы... Мартин Редферн дважды пропускал поворот к аккуратному садику Йорка. Ему почудилось, что он попал куда-то на север, в глубинку. Подстриженная лужайка и яркие цветочные клумбы – плод неусыпных забот хозяина – выглядели удивительным оазисом среди дикой природы. Это казалось почти нереальным.
Майор налил две кружки пива и пригласил гостя в сад. Они уселись в плетеные кресла лицом к зеленеющему сочной травой выгону. Над чашечками цветов кружились пчелы. Редферну показалось, что время остановило свой бег.
– Итак... – Майор отпил из своей кружки и, не глядя, поставил ее на траву. – Дикон – лишь один из многих, понимаете? – Широкий жест руки, по-видимому, должен был обозначать этих «многих». – Видите ли, в нашей политике произошли изменения: мы теперь меньше стали беспокоиться о проникновении «красной заразы» и о «внутреннем враге». – Он выделил интонацией оба эти выражения, чтобы показать, что считает их довольно глупыми. – Раньше мы старались держать под контролем всех леваков: коммунистов, профсоюзных лидеров, либеральных членов парламента, противников апартеида, а в последнее время еще и защитников природы, хотя я никогда не мог взять в толк, как можно подорвать основы государственности, защищая бабочек. – Он пожал плечами. – Как бы то ни было, в это были вовлечены многие структуры: телевидение, радио и другие средства массовой информации. Но результат, по-моему, получается обратный.
– Нужна дискредитация... – пробурчал Редферн.
– Вот именно. – Майор улыбнулся. – Были люди, которые потенциально могли стать нам полезными. Например, Стефен Уорд – остеопат, лечивший знаменитостей. И их жен – может быть, это даже важнее. Ты слышал о нем?
– Конечно.
– Да. Со временем из него получился бы удобный козел отпущения. Аллардайс тоже был чем-то в этом роде. Мне удалось купить сразу нескольких. И у каждого были важные контакты в той или иной сфере. Это примерно как вербовка парикмахера: у него в кресле люди чувствуют себя в безопасности и высказываются свободно.
– Где вы нашли Аллардайса?
Майор помолчал, припоминая.
– На рауте в Глостершире. Он часто посещал такие сборища. Его приглашали клиенты. Насколько я помню, это был милый и любезный человек.
– Он много давал нам?
– Больше подтверждений, чем новостей, насколько я знаю. Время от времени его спрашивали о выполнении задания.
– Вы?
