Другая история Российской империи

исторических писателей, – ведь несообразностей в традиционной истории, если подойти к ней с естественнонаучными мерками, немыслимо много.

Расскажем ещё одну историю – историю изобретения бумаги.

Важнейшее цивилизационное событие – это появление книгопечатания.

Необходимые компоненты для него: бумага и типографская краска. Конечно, книгопечатание без бумаги появиться не могло, а вот бумага без книгопечатания – могла. Но насколько задолго до него?

Считается, что впервые бумагу изготовили во II веке н э в Китае. Там же было развито производство минеральных красок.

А первый типографский станок появился в Европе в XV столетии.

Здесь можно было бы поехидничать: неужели китайцы были менее развиты, чем европейцы, в инженерном смысле? Отчего не удосужились ввести в широкую практику ручной печатный станок? Или, напротив, европейцы были дикарями относительно китайцев, и более чем за тысячу лет не освоили производство бумаги? Однако, если мы желаем изучать историю не на основе мифов, уместнее задать вопрос: а ОТКУДА ИЗВЕСТНО о китайском изобретении? И вот, нам отвечают, что в китайских рукописях (совершенно точно средневекового происхождения) упоминается, что вдревности была здесь бумага.

О правдивости таких сообщений судить невозможно, как и определить степень «древности» в понимании автора сообщения.

Посмотрим же на более достоверную историю. Утверждают, что документы, написанные в VIII веке на бумаге, были найдены в Таджикистане[4], что в Самарканде бумажная мастерская действовала с 751 года, а в Багдаде с 794. В Х веке технологию освоили в Египте, после чего в Каире бумажные мастера населяли целые кварталы. Из Северной Африки технология в 1150 году попала в Испанию. Сначала бумагу вырабатывали из хлопка, потом её стали делать из очёсов, ветхого белья, старых канатов и парусов. В целом технология изготовления бумаги насчитывала не менее 30 операций.

В Италии бумагу научились делать в 1154 году; центром производства стал итальянский город Фабриано, где насчитывалось до сорока бумажных мельниц. Бумажное производство развивала и Венеция. Итальянские бумажники значительно облегчили способы изготовления бумаги, применив для превращения волокнистого сырья в кашицеобразную массу так называемые толчеи. Толчея – это толстое бревно с выдолбленными в нём углублениями, или каменное корыто. Их заполняли измельчённым тряпьём, добавляли воду и толкли деревянными, окованными железом пестами. Песты приводились в движение деревянным валом с кулачками от колеса водяной мельницы, и такие устройства применялись потом аж до конца XVIII века. Итальянцы же ввели в практику проклейку бумаги животным клеем, чем повысили её прочность и снизили капиллярность.

И эта бумага, производившаяся по более прогрессивной технологии, нежели египетская, несмотря на всю механизацию и применение железа для изготовления пестов, была рыхлой, не очень прочной, сероватого или желтоватого цвета. Она была настолько грубой и недоброкачественной, что в 1221 году германский император Фридрих II издал приказ уничтожить все акты на бумаге и переписать их на пергамент. Но со временем качество росло, а с конца XIII века на бумаге европейского производства начинают появляться водяные знаки. В XV веке печатный станок предъявил к бумаге новые требования. Она должна была стать более гладкой, ровной, прочной, упругой и эластичной, хорошо впитывать краску. И именно это стимулировало дальнейший прогресс в её производстве. Так обычно и бывает: производство ставит задачу, и из предлагаемых решений выбирается нужное. Иначе, если оно и появится, то не получит развития, так как не ясно, ради чего надо нести затраты. Люди, в целом, существа практичные.

Мы думаем, что и бумага, и типографская краска вошли в обращение в одно время с появлением технологии гравирования (не ранее XIV века). Затем бумага понадобилась для печати, а технология гравирования – для изготовления литер для той же печати. Произошло это, по цивилизационным темпам того времени, довольно быстро – в течение не более ста – двухсот лет после изобретения таких материалов где угодно, хоть в Китае, хоть в Тмутаракани.

…Здесь приведена очень малая часть примеров, когда традиционная история принципиально противоречит естественнонаучным данным. Но даже это ограниченное число примеров позволяет назвать традиционную историю, в частности, европейской цивилизации, политической историографией. У С. Ф. Платонова читаем:

«Ко временам глубокой древности восходят … такие взгляды на историю, которые требовали от неё, помимо художественных впечатлений, практической приложимости. Ещё древние говорили, что история есть наставница жизни (magistra vitae). От историков ждали такого изложения прошлой жизни человечества, которое бы объясняло события настоящего и задачи будущего, служило бы практическим руководством для общественных деятелей и нравственной школой для прочих людей. Такой взгляд на историю во всей силе держался в средние века и дожил до наших времён; он, с одной стороны, прямо сближал историю с моральной философией, с другой – обращал историю в „скрижаль откровений и правил“ практического характера. Один писатель XVII в. (De Rocoles) говорил, что „история исполняет обязанности, свойственные моральной философии, и даже в известном отношении может быть ей предпочтена, так как, давая те же правила, она присоединяет к ним ещё и примеры“. На первой странице „Истории государства Российского“ Карамзина найдёте выражение той мысли, что историю необходимо знать для того, „чтобы учредить порядок, согласить выгоды людей и даровать им возможное на земле счастье“.

Эти слова прекрасно характеризуют современное положение в исторической науке.

Источники русской истории

В российской истории важный пласт текстов связан с личностями Словена и Руса.

Их фигуры достаточно значимы, чтобы их просто так игнорировать. Тем не менее, произошло именно это: по словам Валерия Дёмина, «в угоду господствующей идеологии и собственным интересам Карамзин, не задумываясь, срубил живое древо начальной русской истории, а из полученных обрубков попытался соорудить нечто невразумительное и несуразное… Историографический идол был встречен с восторгом и немедленно канонизирован: „Дескать, зачем нам легендарно зафиксированное бремя почти 5-тысячелетней истории – хватит с нас и одной тысячи“.

Не отвергая мнения Валерия Дёмина, всё же выскажем и другое: на наш взгляд, Карамзин был одним из самых убеждённых «западников» среди наших историков. Поэтому версия, выводящая первых русских князей с Запада, была ему близка. Этим и объясняется, почему он игнорировал факты, подтверждавшие другие версии. Дело в том, что русская традиция уже к XVI веку перестала принимать во внимание существовавшую в прошлом западную Русь; исторические следы её были утеряны. Когда при Петре I немецкие профессора приступили к изучению начал русской истории, они, естественно, поддержали своим авторитетом теорию, которая к тому же льстила их национальному чувству. Создался известный канон, против которого мог выступать либо невежда, либо заядлый «русский шовинист».

Историк В. Н. Татищев занял неясную позицию, одновременно принимая славянское западное происхождение Рюрика, и настаивая на том, что варяги были финнами из-за Ладожского озера. Карамзин же вообще не колебался, определённо приняв норманизм.

«Самые крупные первые исторические труды… продолжали распространять в русском просвещённом обществе только идеи норманизма, – пишут В. Буганов и П. Зырянов. – Антинорманисты были гораздо слабее и количественно, и качественно. Если бы они были идейно сплочены, то норманизм был бы опрокинут очень скоро, ибо он держался на глиняных ногах. Порой критика норманизма была убийственна. Но норманизм держался потому, что антинорманисты предлагали ещё менее вероятные