койке. Вместо сиделки — постовой с дубинкой и пистолетом. Температуру, наверное, тоже дубинкой мерит.
Шурки нет. Видно, еще на «стрелке» трется со своим Морозовым, Сопля с Мальком моют стоящую на площадке автомашину. Месяца два назад на этой площадке какие-то пацаны избили до полусмерти своего сверстника. Конкуренция. На чужом месте работать нельзя. После избиения конкурента облили бензином, но поджечь не успели — помешал один дядька. Сопли с Мальком там не было, Малек замечает меня и, зажав зубами сигарету, улыбается. Я прохожу мимо. Лучше стекло драй, ты теперь на меня потеешь.
«Скворечник» закрыт. На дверях табличка «Переучет». Я захожу через кладовку. Вагиф в зале. Ужасный кавардак. Разбито все, что может биться. В том числе Вагифово лицо. Он сдвигает столики к стенкам, чтобы освободить середину. Генерал, похоже, гульнул на славу. Потому что здесь халява. Здесь можно так взять. В цивильной ресторации охрана — попробуй, повыступай. загасят мигом и не взглянут, генерал ты или маршал.
Я приветствую Вагифа и помогаю ему сдвигать столики.
— Суки вонючие, — бормочет себе под нос Вагиф, добавляя к русским ругательствам что-то по- азербайджански. — «Крыша» сраная.
— Вагифчик, Шурка не заходил?
— Не видел.
— Тебя-то за что? — киваю я на его подбитый глаз.
— Откуда я знаю за что? Подвернулся. Думаешь, повод нужен? Коньяк несвежий — и в морду.
— Здесь вчера пацан в подсобке сидел, Васька. Они его не того?
Я делаю выразительный жест бедрами.
— Мне не до Васьки было. Сопля здесь крутился, его видел. Бабу прямо на том столе пороли. Как в хлеву. Скоты. Обидно, Том. Гляди, я мужик, тридцать пять лет, всякого хлебнул, а мне щенок двадцатилетний в рожу бьет, и я не могу сдачи дать. Я, горец, не могу дать сдачи! Мне стыдно, Том, понимаешь? Я рад только одному — земляки мои меня не видели.
— Так дал бы.
Вагиф тяжело вздыхает и идет в подсобку. Он, наверное, тоже только что пришел. Днем отлеживался вне «скворечника».
Я выхожу на улицу. Довольно прохладно для мая. Все тот же ветер гоняет все тот же мусор. Я иду слушать сплетни на тусовку возле выхода. Вроде вечернего производственного собрания.
Ромка, парень из моей бывшей школы, по-старше меня на пару лет, дурит народ какой-то лотереей с коробочками. Выиграть можно, если знать принцип. Я принципа не знаю, поэтому не играю. Зато знаю, что Генералу Ромка отдает половину дохода. Один раз ему сделали подставочку для проверки на честность. Ромка зажал, после чего месяц находился на неоплачиваемом больничном.
Шурка на тусовке. Прижимает намоченную тряпку к щеке. Тряпка в крови.
— Как «стрелочка»? Приподнялся?
— Во. — Шурка убирает тряпку. Щека иссечена мелкими шрамами-линиями.
— Что с нами случилось?
— Граната. Чтоб еще раз я с Морозом связался!.. Идиот. Чуть без глаз не оставил. Хорошо, я залечь успел, да и то получил.
— Какая граната?
— Вроде эр-ге-дешка. Если б Ф-1, я бы тут не стоял.
— Расскажи-ка, порадуй сердце.
— Да чего там рассказывать? Приехали к бане. Мы с Морозом, еще двое с нами и тот, что деньги должен, с двумя. Стали «тереть». Мороз наехал. Вполне обоснованно — два «лимона» не коробок спичек. Тот тоже про какой-то долг вспомнил, который Мороз два года назад зажал. И началось. С разговора на крик, пальцы в глаза. Давай крутизной мериться, авторитетами сыпаться. Короче, тот ствол достает, и на Мороза… Витек — оба гранату! Я думаю, пошли они на фиг со своими долгами, дятлы огнестрельные. Тот ствол в башку Витьке, а Витек — на, прямо под ноги гранату. И себе, и им. Я первым грохнулся, поэтому только щекой и отделался. Уши заложило, не слышу ни фига, одна дымина. Отошел чуть, глядь — е-е… Витек по земле катается, в кровище весь, двое рядом лежат. Остальные врассыпную. Смотрю, народ бежит. Поэтому и я ждать не стал. Сами пускай разбираются. Я на гранату не рассчитывал. Ну, нож, ну, кастет. Пугач, в конце концов. Крутизна долбаная.
Я б сказал, ответная реакция личности на окружающие раздражители. Без всякой крутизны. Вполне обычная, нормальная реакция. Через полгодика на «стрелки» — «терки» будем с базуками ходить. Потому что деваться некуда. Если в ход пойдут танки, я, в принципе, не удивлюсь. Не оружие выбирает человека, а человек — оружие.
Я чешу «репу», размышляя о поворотах судьбы. Я ведь собирался на эту «стрелочку». И не заявись вчера Сопля, я бы на нее поехал. И, возможно, лежал бы сейчас на пустыре за баней с осколочным ранением организма и остывал с положенной скоростью. Тогда бы мне точно ни-чего не надо было. Хм… Да. Получается, я Сопле еще и пузырь выкатить должен.
Шурка перебивает ход моих рассуждений:
— У тебя-то как? «Бабки» отнес?
Я не знаю, что ответить, поэтому бросаю первое пришедшее в голову:
— Нет… Я потерял. Потерял «бабки».
Шурка роняет тряпку. Лицо у него попорчено основательно.
— Ты чего, в натуре, что ли? Шутишь?
— В натуре, в натуре. С деньгами не шутят, а без денег тем более. Да не пялься, иди лучше «фэйс» вымой. «Клерасилом». Результат налицо. Ну, потерял и потерял. Что, из-за какой-то бумажки на гранату ложиться?
Шурка судорожно размахивает руками, вероятно, не находя слов утешения моему горю.
— И чего? — наконец выдает он непонятно к чему относящийся вопрос.
Я догадываюсь, что речь идет о том, что я теперь собираюсь делать.
— Скорее всего, ничего. Если мне не дадут политического убежища, я сдамся властям. Пускай порадуются, ребята. Еще один мощный удар по наркомафии.
Шурка опять начинает манипулировать платком по щеке.
— Слышь, Том, я тут прикинул… А ты возьми да не пойди в ментовскую. Вообще. Может, забудут? У них сейчас и без тебя хватает заморочек. Вон, Ромка уже два года по повесткам не ходит. Забил болт на все. Участковый если и придет, то позвонит, постоит пару минут возле двери да отвалит. Очень ему надо за Ромкой бегать. А днем Ромка свои коробочки на рынке передвигает. И ничего, никто его не ловит.
— Это, конечно, можно. Только ситуацию тоже надо учитывать. Ромка если и должен кому, так это кинутым лохам, которые в ментовскую прибежали. А я должен не лохам и даже не государству. Я должен конкретной личности, Анатолию Игоревичу Небранскому. Понимаешь? Это его деньги. Передавать их на развитие не знаю там чего он не станет. Он потратится на укрепление собственной материально- технической базы или вложит в фонд помощи Анатолию Игоревичу Небранскому, бедняге-мужичку из РУВД. Какая у него, несчастного, маленькая зарплатка! Вот ведь государство противное, не хочет нормально обеспечивать, приходится самому. Человечек, не жалея силушки, днем и ночью выполняет свой долг. Должок. Не буду я ни с кем в прятки играть, пускай сажают.
Шурка сплевывает окровавленную слюну под ноги, после усмехается и произносит:
— Ты не обижайся, Том, но, по-моему, ты стал овцой. Бяшей. Бе-бе-бе-е-е-е…
Куплет восьмой
Я смотрю во двор из своего окна. Тысячи раз виденная картинка. Никогда не меняющийся пейзаж. Или натюрморт. С дичью в виде трех бездомных котов, роющихся в мусорном баке. Иногда в нем роется дядя Сева в поисках пустых бутылок. Когда личный бюджет не укладывается в пенсию.
