Потолок в дырочку. Выцветшие шторы. Чернильный прибор. Игорь Анатольевич. Интерес в глазах. Печать раздумий.
— А что вы, собственно, переживаете, Игорь Анатольевич? Вы же не из своего кармана эти сто баксов возьмете. Я думаю, есть в вашем колхозе заветный амбар. На такие вот внеплановые расходы.
— Догадливый. Может, и есть. А позволь поинтересоваться, зачем тебе сто долларов? Почему не двести, не пятьдесят?
— Здесь как раз никакого секрета нет. Некто Небранский Анатолий Игоревич, старший следователь из РУВД, требует именно эту сумму за прекращение моего уголовного преследования. Помните тот коробочек с «травкой»?
— Неужели этот старый лысый бульдог еще берет? То-то я гляжу, он тебя даже на трое суток не прикрыл. Ну, взяточник! И что, в баксах?
— В них.
Игорь Анатольевич поигрывает зажатой между пальцев авторучкой. Как постовой — дубинкой. Думает, прикидывает, взвешивает.
— Погоди, погоди, а давай его спалим. Очень запросто. Я свяжусь с РУОП или ОБЭП, пометим деньги, ты ему передашь, ну, а дальше дело техники — понятые, протокол. Пускай получит пятилеточку. Ну что, идет?
— Не, не идет. Спалить, как вы говорите, Небранского можно и нужно, но я-то с чем останусь? С уголовным делом, которое передадут другому следователю и который отыграется на моей шкурке за своего влипнувшего собрата. И на суде из вилочки «от и до» выберут именно «до». Так что такой подход нам не интересен.
— Хорошо, давай я ему просто позвоню и скажу, чтобы дурью не маялся.
— Нет уж, спасибо. Тогда я точно испытаю на себе карающую руку правосудия. Игорь Анатольевич, я, честно говоря, не пойму, вы-то что меньжуетесь? Подойдите к своему начальству, объясните, что так и так, есть человечек, который предлагает помощь в раскрытии весьма громкого преступления. И просит всего-навсего сто долларов. По сравнению с нанесенным ущербом это тьфу, мелочь, не стоит даже вспоминать. Я думаю, ваши папы согласятся. На Западе, кстати, такая форма оплаты широко распространена. Вы передаете мне денежки, я передаю вам информацию, и мы друг друга не знаем. Потом вы раскрываете преступление, возмещаете государству ущерб и получаете внеочередное звание или, на худой конец, премию. Вы что, не хотите раскрыть преступление?
— Очень ты шустрый, как я вижу. А где гарантия, что ты «динамо» не накручиваешь? Про это дело по всей стране трубили. Это не твой уровень, юноша. Сомневаюсь я, чтобы ты знал расклад. Людишки там работали с головой. А ты кто? Девятнадцатилетний оболтус с рынка.
— Я действительно не знаю расклад и понятия не имею, что за люди стоят за этой кражей. Но я могу привести вас прямо к украденному. Я один знаю, где сейчас все хранится. И очень скоро это «все» может исчезнуть. Если вы не пошевелитесь.
А гарантия того, что я не кручу «динамо», я сам. Я могу остаться здесь как заложник. Или, в конце концов, вы можете найти у меня дома еще один коробочек с «травкой». Да и куда я денусь? В бега подамся? В «горячие точки» уеду? Нет, увольте. Я с рынка никуда. Так что вы, Игорь Анатольевич, ничем не рискуете.
— А почему ты не пошел прямо к Небранскому, почему обратился ко мне?
— Потому что при первой нашей встрече товарищ следователь обмолвился, что его раскрытия не интересуют. Так зачем мне рисковать? Приду к нему, а он меня снова за характеристиками, то есть за «капустой» отправит.
— В этом есть доля истины, но о всех так думать не стоит. Небранский, скорее, исключение.
— Исключение, не исключение — я имею дело с ним,
— Хорошо, каким образом мы реализуем твою информацию?
— Да каким угодно. Не, разумеется, впрямую вы меня не подставляйте. Кто знает, что это за публика. Как только вы передаете мне деньги, я указываю вам людей и товар. Мало того, я назову вам время, когда они точно будут с товаром. Вам остается чисто случайно подойти к ним на улице и проверить документы. «Извините, гражданин, в городе операция „Гастролер“, сумки наружу». И все. Считайте, звездочка у вас в кармане. В смысле, на погонах.
— Мы работаем не за звездочки.
— Тем более. Вы получите полное моральное удовлетворение. По вашей информации раскрыто такое громкое преступление. И это прекрасно. А откуда вы получили информацию, не должно никого волновать.
— Хорошо. Сколько у нас времени?
— Здесь мы действительно в одинаковом положении. И у вас, и у меня срок истекает завтра. Завтра товар уплывает, а я следую на «стрелочку» с товарищем Небранским.
— Я постараюсь добыть деньги к семи вечера. Сам понимаешь, система у нас не зажиточная, лишних денег нет. Плюс учет и контроль. Но я попробую. Я на хорошем счету.
— Здорово! Тогда после семи я жду вашего звонка. Давайте сверим часы и придумаем пароль. К примеру: «Что Петр прорубил в Европу?». Отзыв: «Он прорубил проход». Шучу. Обойдемся без пароля. Но не вздумайте спросить меня по имени или, тем более, по фамилии. Если трубку снимет мать, то сразу заподозрит неладное. Просто позовите Тома, а лучше мистера Тома. Мне будет приятно.
— Хорошо, давай номер, мистер Том.
Я продиктовал номер своего телефона и поднялся.
— До вечера, Игорь Анатольевич.
— Пока.
Я выхожу из почти родного кабинета и, улыбаясь, иду к выходу. На душе легкая радость. Потому что я слегонца наехал на государство. Так, чуть-чуть, как бы невзначай. Сначала оно на меня, а потом я на него. Я теперь, получается, рэкетер. Не велик рэкет, да дорог. И заметьте, никакой сверхприбыли. Все в рамках, установленных законом. От нуля до ста. Сколько сами назвали, столько и попросил.
Корабль продолжает плыть согласно выбранному курсу. И хотя земли по-прежнему не видно, зато ты не слопан, не съеден, не скушан. Скушан другой. Другие. Кто зазевался. Кто решил, что цель достигнута и берег вот-вот покажется из тумана. Нет уж, кукиш вам. Человек человеку люпус эст.
Вот так, от стукачества идейного с привкусом коммунистического маразма ты плавно и изящно переходишь к стукачеству расчетливому с запахом капиталистического пирожка. Первые пробы удачны. Тьфу, мистер Том, как не стыдно. Как мерзко, как грязно — за деньги, за нашу родную, отечественную валюту, то есть за доллары, вкладывать ближнего своего, причем так цинично, не пряча наглого взгляда! Стыдно ведь!
Кому? Мне? Я стукач? Ха-ха-ха!!! Я смеюсь вам в лицо. Мне не стыдно. Я не стукач. Я всего лишь хочу доплыть до берега. Понимаете — всего лишь. И если я увидел землю, я не разверну корабль и не пойду в противоположную сторону. А вы что, развернетесь? Сомневаюсь. Вон, Игорь Анатольевич — стоило ему услышать про Небран-ского, тут же предложил вломить его какому-то ОПУП (ОПУП? От слова «опупеть», не иначе).
Короче, ша! Не надо делать трагедии из естественных вещей. Я всего лишь гаечка, выполняющая маленькую функцию в огромном механизме. И все возникающие так называемые «моральные» вопросы будьте любезны к создателю этого механизма. Мысль ясна? Если не очень, запишитесь на курсы прикладной диалектики, сдайте экзамены. Тогда вы непременно врубитесь в то, что я тут наговорил.
Игорь Анатольевич звонит, как и обещал, ровно в семь ноль-ноль. Зачем-то спрашивает, не передумал ли я. Я отвечаю, что не в правилах деловых, сурьезных людей менять принятые однажды решения по несколько раз в день. Он соглашается и говорит, что деньги им получены и он готов сделать справедливый «чейндж». Я тем более готов, поэтому предлагаю встретится в зоологическом музее (для конспирации), где мы и обменяемся чемоданчиками.
Игорь Анатольевич резонно подмечает, что зоологический музей, равно как и все остальные, уже закрыт и есть смысл поговорить у него в кабинете. К сожалению, в данный момент бан-кует он, и я с тяжелой душой соглашаюсь. Я не люблю милицейских стен, говорят, у них есть глаза и ушки. В принципе,
