— Вон список на столе. — Грицук открыл глаза. — Нижний клиент.
Андрей протянул руку к соседнему столу.
— Одышкин?! Пашка?
— Знаком?
— Черт, я и не знал, что он… Надо же. Плотничек…
Грицук взбодрился:
— Кто такой?
Андрей достал из сейфа амбарную книгу.
— Пару лет назад он влетел за «солому». Еще там, на моей бывшей земле, в другом районе. Получил условно на первый раз. Сейчас ему двадцать три. Мамаша все ко мне тогда бегала, плакала, а я успокаивал.
— А «солома» откуда?
— Без протокола рассказал. Зубова знаешь? От него товарчик. Он полрайона снабжал. А ОНОНnote 2 про него даже и не слыхал, потому что грамотным товарищ был, сам ни на чем не светился.
— Почему был?
— Потому что, после того как Паша Одышкин мне про него упомянул, а я в свою очередь поделился информацией с мужиками из ОНОНа, взяли Зубова в разработку и успешно парня приземлили. А Одышкина я за эту маленькую услугу научил, что на протокольчике написать. «Шел-нашел-взяли», в общем, как обычно.
— Он ширялся?
— Нет, только торговал. Так что есть нам о чем с Пашей потолковать. Вспомним тяжелое время и старые раны.
— Может, с обыском на'рянем? Опять наркоту найдем. Оно то'да как по маслу пойдет!
— Посмотрим. Может, и найдем. Пока так попробуем. Паша мне по гроб жизни обязан, что сейчас на зоне не коптится. Да и перед Зубом я его не вывел… Непонятно только, что он в мебельной делал? Может, завязал после суда? Неужели помогает?
— Ко'да едем?
— Да хоть сейчас. Тем паче что ехать не надо, он в соседнем дворе обитает.
— 'оним! 'де ж ты раньше був?!
Грицук, забыв, что полчаса назад получил предписание очистить органы от своего присутствия, азартно потер руки.
Мать Одышкина узнала Андрея, но, не помня имя-отчество, тихонько буркнула что-то приветственное, пропуская оперов в квартиру.
Паша был дома и, как того следовало ожидать, в лежку не лежал, а сидел на диване и спокойно смотрел «Историю любви». Узнав Андрея, он засуетился, заулыбался и уступил место на диване, пересев на стул.
— Болеем, Паша? Как здоровьице?
— Спасибо, почти. Вы по поводу стрельбы?! Так я вчера все уже рассказал.
— Кому?!! — в голос спросили оперы.
— Так вашим же! Мен… ну, тоже, в общем, из милиции.
— Из нашего отдела? Ермакову? Херувимову?
— Я не помню фамилий. Кажется, они сказали, что приехали из управления по организованному бандитизму. Двое здоровых таких, в «Адидасе» с лампасами и в пропитках.
Ни Ермак, ни Херувимов пропиток не имели, к тому ж они наверняка рассказали бы о визите к Одышкину.
Паша, предчувствуя, что оказался потревоженным напрасно и можно вновь сосредоточиться на «Лав стори», расслабился и закинул ногу на ногу.
— Ну и что, милок, ты им рассказал? — немного расстроившись, спросил Андрей.
— Правду! Я тут приболел, больничный взял. Тридцать девять с полтинником. Думал, загнусь!
— Не скажешь по тебе, — подметил Антон, рассматривая довольно бодрую внешность Одышкина.
— «Панадол»!!! Никаких таблеток! Мама в театр собралась…
— Понятно. Прикованный тяжелым недугом к постели, Паша Одышкин доживал последние дни. Дожил. Вовремя тебя прихватило. Просто, можно сказать, повезло.
— Судьба-а-а, — развел руками Паша.
— Это все, что вчера вспомнил больной?
— Нет, а причем здесь я?! Ну, повезло, заболел. Какие ко мне претензии? Я что, должен все знать?!
— То есть вчера ты, кроме того, что у тебя тридцать девять, ничего ценного не сообщил.
— Конечно!
— А сегодня? Тебе ж наверняка дали время подумать.
— Ну, дали, — стушевался Паша. — Что из этого? Могли бы и не давать. Время
— не деньги.
— Как ты оказался на мебельной?
— Как все люди. По нужде. Сидел на мели, встретил Кольку Тихонова, ну, убили которого, он и предложил.
— Вы были знакомы до мастерской?
— Соседний двор, все детство бок о бок. В комсомол вместе вступали. Зашибали не то чтобы много — лимона по полтора в месяц, но это лучше чем ноль.
— В комсомоле?
— В мебельной.
— Похвально.
— Еще бы! Женюсь скоро, бабки нужны, а где сейчас, ничего не умея, честно заработаешь? А здесь наловчился шкафы собирать, ума большого не надо.
— Складно звонишь, — хмыкнул Грицук.
— Погоди, Тоха… Ты, значит, все эти дни на диванчике, у телевизора?
— Совершенно справедливо. Чуть пролежни не нажил.
— А вот соседка твоя, Зинаида Петровна, говорит, что бегал ты туда-сюда по лестнице без всяких признаков гриппа на лице. Может, ты ошибся, может, тебя гонорейка прихватила?
— Шиздит, кляча старая! — неподдельно встрепенулся Одышкин. — Ей делать не хер, она и сочиняет бредятину подлую! Бегал, бегал! Прямо убегался!
— Чего ты, Паша, так распереживался? Смотри, опять «Панадол» придется жрать. Больничный твой не покажешь?
— Я «неотложку» вызывал. Десять дней прописали, потом к врачу. У него бюллетень и возьму.
— Кто ж ваших так обидел? Не подкинешь мысль?
— Клянусь, не знаю! Я всего два месяца в кочегарке. Колька, я слышал, черному морду намылил из-за бабы в кабаке. Может, черный со своей братвой? Им, чеченам, что Крым, что крематорий — полгорода перережут!
— Про черного слышали, ищем. Ну а еще? Как, например, у директора с «крышкой»? Кому платили?
— Понятия не имею. Может, он и платил, но я-то тут при чем? Что я, бухгалтер? Моя забота стенку с боковиной скрепить, на шипы да шурупы закрутить! Вот ведь…
Андрей немного помолчал, затем обернулся к Антону.
— Старик, с матерью поговори пока. На кухне. И проверь на всякий случай историю Пашиной болезни. А мы проверим историю любви.
Затем кивнул на телик.
— Ну-ка, выруби тошниловку эту.
Паша щелкнул кнопочкой. Тоха отправился на кухню. Андрей пересел с дивана на второй стул,
