поближе к Одышкину.
Начали поскребывать кошки. Еще не скребли, только поскребывали, что тоже не здоровско. Нет ничего противнее, чем колоть людей на компромате, который люди сами тебе и рассказали. Даже если человек мурло по жизни, с запахами помойки и гнилья.
Но… От тех, кто вчера ночью стрелял, несет не помойкой, от них несет мертвечиной. Их надо найти и закопать в землю. И вместо креста вбить кол.
— «Панадол», значит?
Одышкин заерзал на широком стуле.
— Дыру не протри. Ну что, болезный, биографию будем вспоминать, али как?
— А чего ее вспоминать? Да, было, вляпался впопыхах, нечаянно, так суд это учел.
— А сам ты что учел? Ты учел, что мне накануне суда пришлось судью водкой поить и душевно ему грузить, что некий Паша Одышкин, рискуя шкурой, внедрился в банду нарко-дельцов по нашему заданию, но мудила участковый, его случайно задержавший, чуть было не завалил операцию. И не стоит Пашу на первый раз сажать, не по злому умыслу он…
Андрей врал внаглую — ни к какому судье он не ходил и водку с ним не пил. Знал заранее, что вряд ли Одышкин получит срок.
— А чем отвечает на заботу о нем Паша Одышкин? «Панадол», «История любви», нога на ногу. Какая у Паши короткая память! Как у кандидатов в городское собрание. Может, стоит напомнить про Витю Зубова? Витя до сих пор малявы корешам с зоны шлет с просьбой найти того супостата. Того, того самого. Не постоит Витя за ценой, если что.
— Я не сдавал Зуба!
— Это ты так считаешь. Потому что я свое слово сдержал, не светанул тебя нигде. Но понимаешь ли, я с возрастом таким рассеянным становлюсь. Где бумажку какую забуду, иногда в компании вместо анекдота житейскую историю расскажу. А кто захочет, тот услышит…
— Вы же обещали…
Паша покраснел как помидор и с негодованием смотрел на Андрея.
Андрей, почувствовав слабину соперника, давил на больное место.
— Конечно, конечно. Я даже сейчас своего напарника к маме отправил. Опять-таки для твоего блага, чтобы ни про Зуба он не услышал, ни про то, почему ты в нужный момент на работу не вышел.
— Я же…
— О-о-о! Получается, не хочет Паша искренности, не хочет. Ну что ж, «ура!» тебе за это, Паша.
Андрей поднялся.
— В бюро ритуальных услуг «Реквием» сезонные скидки. Рекомендую побеспокоиться заранее. Адресок дать? За предварительный заказ плата не взимается. Очень удобно. Можно заказать гроб со встроенным радиоприемником или тетрисом. Никаких шуток, Паша. Я, Паша, себя уважать перестану, если в твой грипп поверю, так что извини. А гниль, она рано или поздно все равно наружу выйдет, как ни прячь. Пока.
Андрей сделал шаг к двери.
— Подождите…
«Горячо, горячо!»
— Ну?
— Я расскажу, только…
— Хочешь гарантий? Гарантии — дело наживное. Ты сначала расскажи, что знаешь. Пока обещать могу одно — все останется между нами. Впрочем, ты в этом имел возможность убедиться.
— Хорошо. Курить можно?
— Да не нервничай так! Ты что, в гостях?
— А, ну да…
Одышкин достал из нагрудного кармана мятый «Аэрофлот», прикурил.
— Так, сегодня вторник? Да. Я с четверга на больняке. Вот еще что, я действительно ни в какие дела Григорича, ну, шефа нашего, не влезал. Тут случайно вышло.
— Ты рассказывай, там посмотрим, что случайно, а что нет.
— Да, хорошо. Значит, в среду утром плохо мне было. Помните, тот кабак, где Колька черного о столик башкой? Я тогда с Колькой гулял. Перебрал, если честно. Утром еле поднялся, просто никакой. На работу вообще идти не хотел, да передумал, Григорич выгнать грозился.
— Ты не на Доске почета?
— Ну, подумаешь, пару раз задвинул! Сразу «уволю, уволю». В общем, приполз кое-как, перед шефом отсветился. Он обычно в самом цехе не сидит. Или в разъездах, или в пристройке, рядом со складом. Я с мужиками договорился, что часик отлежусь. В случае чего — за сигаретами ушел. Ну, мужики: «Понимаем, Паша, ол'райт». Я на склад, там скамеечка есть для таких делов. Пару шкафов придвинул для прикрытия, фуфаечку под башку — и вперед, за Родину. Не помню, сколько отходил — часа два, не меньше. Всякая дрянь снилась — бабы голые, черти…
— Это можно опустить, — поторопил Андрей. — Невесте потом расскажешь.
— Проснулся от разборки какой-то. Мужики скандалили — громко, от души. С накати-ком. Свет на складе врублен. Я из-за шкафа пригляделся, не высвечиваясь. Сейчас время такое — лучше не высвечиваться без нужды, сплошные вирусы… Вот. Шесть человек было. И Григорич. Запуганный, суетливый. Я его никогда таким раньше не видел, он по жизни с принципами, умеет позицию отстоять. А тут как кролик перед удавами…
В комнату вернулся Антон.
— Я все. Ты скоро?
— Пару минут, Антон Михайлович, подожди, Если не в падлу. Паша заинтересовал меня как мужчина.
— Я на улице, на скамеечке.
— Да, я скоро.
Антон ушел на лавочку.
— Давай, давай. — Андрею не терпелось заполучить ключик к заветной дверце.
— А то он неладное заподозрит.
— Короче, пацаны эти насчет «крыши» базарили. Кому из них Григорич платить должен. Я хотел было встрять, развести ребят, да не стал. Они там к словам не очень-то прислушивались, один аргумент: «Да ты знаешь, козел кто мы такие?!»
— И кто они такие?
— Троих первый раз видел. Не местные пацаны. В пальтишках, галстучках, прямо салон Славы Зайцева. Они, в основном, и накатывали, фиксами золотыми сверкали…
Паша потер подбородок, создавая видимость сильного душевного волнения и активной работы памяти.
— Не волнуйся так, Одышкин. Где Третьяк — там победа. Говори, кого узнал.
— Петю Канарского знаете?
— Ну еще бы…
Петя Канарский слыл местным бандитским заправилой, контролировавшим пару городских районов. Свое необычное прозвище он приобрел за то, что, отдыхая на Канарах, забывшись по пьяни, помочился в ресторанный бассейн, а затем столкнул туда возмутившегося не по делу официанта. Испанские власти затрюмили Петю в местную тюрягу, но через пару дней отдыхавшая братва вытащила авторитета под залог.
Петя очень гордился этим фактом биографии, при каждом удобном случае в розовых красках расписывая, как тянул срок на испанской зоне, будучи пойманным Интерполом на крупной афере с оружием. Все верили, и в конце концов Петя поверил в это сам.
Внешность типичного питекантропа и бычьи повадки немного подмывали Петины воспоминания — подобным товарищем вряд ли заинтересуется Интерпол, но никто открыто сомнения не высказывал, боясь навлечь нечаянный гнев Канарского. Петя по природе был обидчив и мог обидеться.
— Так что, он присутствовал?
