отключили электричество за неуплату. Теперь надо вернуться, показать снимок врачу. Гипс сняли утром, врач обнадежил, сказав, что на ощупь — порядок, но рентген не помешает. Позвонил в больницу, договорился, чтоб щелкнули.
По коридору прокатили тележку с пациентом. Рядом бежали врачи, колдуя на ходу, медсестра держала над головой капельницу.
— Мы теряем его! Пульс нитевидный! Мы теряем его!
— Давление падает!
— Нужен разряд!
— Какой разряд?! Спирт, спирт давай!
Процессия скрылась за поворотом коридора. Шурик постоял немного, глядя ей вслед, пожал плечами и повернулся в противоположную сторону, к выходу…
— Маша? Здрав…
Она попыталась сделать вид, что не заметила Шурика. Отвернула лицо в сторону наглядного пособия «Что мы знаем о проказе», висевшего на стене, и прошла мимо. Шурик схватил ее за руку.
— Маша, подож… Она плакала…
— Машенька, что случилось, кто тебя? — Шурик был ошарашен встречей.
— Никто. Пусти! — она вырвала руку и быстро пошла дальше по коридору, прикрывая лицо ладонью.
— Вот дурочка, — усмехнулся кто-то за спиной, — корчит из себя неизвестно что. Как маленькая.
Шурик повернулся. Сзади стояла молодая девица в белом халате.
— Простите, Маша — моя знакомая. Что с ней?
— Ай! — пренебрежительно махнула рукой девица, — сама себе создает проблемы. Рекомендацию ей для института надо, а Жаба не дает, пока она с ним не того…
— Какая жаба?
— Не какая, а какой. Главврач. Суслик наш озабоченный. А Машка живет в каком-то выдуманном мире. Давно бы уж… Ну и будет еще целый год говно за паралитиками убирать. Ты сигареткой не угостишь?
Шурик протянул пачку.
— Спасибо… Меня Леной звать. Ты правда Машку знаешь?
— Правда… Послушай, Лен, ты передай ей… Хотя нет, не надо…
Шурик, тупо посмотрев на портрет прокаженного, резко развернулся и пошел к выходу.
Если она не получит рекомендации, то не поедет поступать, не поедет поступать — еще на год останется здесь… И он сможет видеть ее… А в Питере ее быстро кто-нибудь охмурит. В Питере она про какого-то Шурика из общежития и не вспомнит…
На улице его окликнули:
— Шурыч! Здорово, брателла!
Рядом притормозила легковушка, «хонда» красного цвета. Генкина «хонда». Шурик сразу узнал ее по вмятине на бампере. Неделю назад, когда они ехали искупнуться, Генку подвел глазомер, и он зацепил стоящий у обочины черный джип. Из джипа тут же выскочил разъяренный неврастеник, похожий на лысеющего орангутанга, и, раскорячив пальцы, с воем бросился к обидчику. Генка благородно остановился, собираясь извиниться, хотя мог и свалить. Орангутанг, изрыгая с детства знакомые каждому слова, рывком распахнул двери «хонды», играючи выволок водителя, замахнулся для справедливого акта возмездия и вдруг застыл в позе мальчика, прячущегося от молнии. Чуть погодя, выйдя из позы и приложив ладони к сердцу, он бубнил, проглатывая слова, какой-то нечленораздельный монолог. «Бетон, блин, я нечаянно тут тачку бросил… Бетон, с меня кабак, в натуре, извини, выпил, я все починю, у меня в сервисе схвачено… Вот, держи… Мало? Базара — ноль!..». Генка, пряча три сотенные в карман, великодушно простил и похлопал неаккуратного товарища по плечу. «Учись ездить, братишка, а то на ремонте разоришься».
Сейчас Шурик решил было, что Генке вернули машину, но, увы, за рулем сидел не авторитет, а однополчанин журналиста — Егорка. Лицо его озаряла акулья улыбка, от которой всем становилось светлей. И слону, и даже маленькой улитке.
— Садись, Шурыч, подкину! Тебе куда?
— В поликлинику, на Таракановскую, — растерянно ответил журналист.
— Нормалек, по пути. Залазь!
Егорка с места взял в галоп, оставив на асфальте черный след от колес и облако сизого дыма в атмосфере.
— Мировая тачила! (НЕ РЕКЛАМА!) — он ласково погладил торпеду. — С места рвет, как ужаленная. Всех делаю!
В подтверждение он газанул и легко обошел по обочине ползущий самосвал.
— Повезло, по дешевке взял. Джипарек мой помнишь? Расколошматил всмятку. Как чувствовал, что не надо водку с пивом мешать. Ну, и влетел в овражек. Краном вытаскивали. На мне-то ни царапины, а на джипарь смотреть больно.
— А эту где взял?
— Прикинь, мент знакомый позвонил. Говорит, тесть тачку нулевую пригнал из Европы для себя. Но придется продать, дескать, бабки срочно нужны. Отдает по номиналу, за двадцатку. Я сгонял, посмотрел. Точно, нулевая тачила, бампер только помят. В гараж тесть ментовский не вписался. Но червончик за это скинул. Такая штучка в салоне трешницу стоит. Двести лошадей, сечешь? Сплошная электроника. Мой джипарь отдыхает на трассе. Люка, жалко, нет, но я договорился, вырежут.
— Да, без люка плохо, — — согласился Шурик, с грустью глядя на дорогу.
— Тесть ментовский, прикинь, свинья, бычки о сиденья тушил! — Егорка ткнул пальцем в прожженную дырку. — За это еще тонну снять можно было, да я лоханулся, не заметил сразу.
Шурик понимающе кивнул головой. Действительно, хоть Генка и стал авторитетом, но на его манерах это никак не отразилось.
— У тебя-то как?
— Ничего… Гипс сегодня сняли, снимки вот сделал.
— С запуткой-то разобрался? Крендель вроде на тебя наезжал? — Разобрался… — Крендель нынче присмирел… Ходят слухи, его вчера взорвать хотели. Якобы Гена Бетон. Слыхал про такого? — Читал в газете.
— Резкий папик. Мочит всех без разбору. С Кренделем у него дорожки пересеклись, он ему гранату и заложил. Охрана вовремя заметила, а то отскабливали бы сейчас мозги от стены. По мне, так жалко, что заметила. Кренделю туда и дорога.
— Это точно Бетон?
— Больше некому, у остальных задница сморщится Кренделя гасить. Гена и Лазаря в Блуде утопил, ясен перец. Крендель в пятницу Бетону стрелу забил, во потеха будет. Куликовская битва — два. Кто-то из них домой точно не вернется. Комсомольцы, блин, добровольцы…
— Погоди, я слышал, на стрелках только разговаривают? — взволнованно уточнил Шурик.
— Брось ты, Шурыч… Раньше — да, манерничали. Понятия всякие блюли. А теперь кто первым ствол достанет, тот и прав. Мы уже с пацанами тотализатор устроили. Кто кого из них замочит.
Егорка выскочил на тротуар, обошел пробку из трех машин и лихо, со свистом влетел в поворот.
— И на кого ты поставил?
— На Бетона, ясен перец! Две тонны! Кренделю, борову жирному, там ловить не хрен. Ко мне его бойцы подкатывали, мол, съездить с ними, подсобить. Распустили сопли — в город чужаки лезут, надо объединяться, давать отпор. Патриоты сраные. Я отказался. Не потому что боюсь, а хочу, чтоб Бетон Кренделю навалял по самые брови.
— А если Бетон не придет?
— Это Крендель скорее сдрейфит… А Бетон — мужик! Авторитет. Придет, иного и быть не может, потому что не может быть никогда…
Однополчанин резко притормозил возле поликлиники.
