БОМЖи продолжали упорно цепляться друг за друга. Трудно было определить их пол и возраст.
— Они, похоже, долго из подвала не выходили,. — продолжал помдеж.
— А жрали-то что?
— Из бачков мусорных, наверно. Там много объедков. Котят несколько разорванных рядом валялось.
— Тьфу! — не смог удержаться Кивинов.
— Да под конец они уж и не ели. Полное расстройство желудка. Все под себя… Чувствуешь запашок? Близко не подходи, они вшивые все. Машину придется дезинфицировать.
Кивинов нагнулся поближе. Люди никак на него не реагировали.
— Даже не знаем, что с ними делать. Раньше хоть в приемник-распределитель можно было отправить, а теперь куда? Больницы таких вряд ли возьмут. Хоть назад в подвал вези.
Помдеж опять легонько дотронулся до одного из БОМЖей.
— Мужик, ты кто такой, а? Слышь? Тебя как звать-то?
«Скелет» вздрогнул и поежился.
Кивинов хлопнул дверью дежурки, решив не испытывать больше крепость своих нервов.
«Что с нами? В каком веке мы живем? Кажется, в двадцатом. Мать твою, каким бы ни был в жизни человек, он не заслуживает такой участи — забыть свое имя и превратиться в животное. Что там Горький со своим „На дне“?! Куда там?! Кто из нас знает нашу жизнь? Никто, потому что мы плывем по поверхности жизни, не осмеливаясь занырнуть вглубь. Нет, так ведь можно и утонуть».
Кивинову расхотелось возвращаться в свой кабинет, и он зашел к Петрову.
Миша с крайне грустной миной на лице смолил «Беломор».
— А ты чего такой, Мишель?
— Экзамен завалил я академию. Второй год не могу поступить.
— Что такое?
— Да сочинение. Эпиграф им, видите ли, не понравился.
— А какой эпиграф?
— «Побудьте день вы в милицейской шкуре — вам жизнь покажется наоборот». Высоцкого.
— А тетма-то какая была?
— «Евгений Онегин», по Пушкину.
— Ну, правильно. Причем здесь Высоцкий?
— Зато эпиграф хороший.
Кивинов, решив не вступать в спор, пожал плечами:
— Не переживай ты. На будущий год поступишь. Что ты забыл в этой академии?
— Не знаю. Все поступают. Диплом бы не помешал — вот выпрут из милиции, куда тогда? Я ведь больше ничего не умею. Да и на повышение без образования нельзя. И не от этого даже мутит. Сегодня приезжал один, ты должен его знать
— раньше он в РУВД работал, дознавателем, кажется, или следаком. Водку жрал не меньше других, чмошник, а теперь в люди выбился, в ревизоры пристроился.
— Ну и что?
— Сам не знаешь что? В делах ковырялся. Чуть до драки с ним не дошло, как будто он сам не работал раньше. Это он мне за то, что я его нарытого в свое время домой на УАЗике не отвез. Короче, накопал, стервец. Выговоршеник корячится. Да черт с ним выговорешником, по жизни обидно. А с бумагами я так решил — пускай себе Соловец икру мечет, о плохой раскрываемости орет, а я теперь на бумагу работать буду. Оно надежнее будет.
— Брось, Мишель, захотят — накопают и с бумагами. Все от установочки зависит, а клерк этот нарвется когда-нибудь.
— Это мы когда-нибудь нарвемся. Козлы!
— Ладно, не стони. Заворот кишок заработаешь.
Кивинов вышел из кабинета и тут же в коридоре столкнулся с Волковым. Тот по обыкновению ворчал, тихонько матерясь себе под нос. Кивинов всегда завидовал характеру Волкова — тот ничего не держал в себе, а все отрицательные эмоции сразу выплескивал наружу.
— Ты-то что?
— Да какой-то мудак уже пятую машину подряд сжигает. Бензином обольет и поджигает. Причем машины без разбора жгет — и «Мерседес», и «Запорожец». Ничего не понимаю. Чокнутый, что ли? Или маньяк? И ведь не поймать никак.
С этими словами, гневно потрясая только что полученным заявлением, Волков направился в дежурную часть.
Инга с трудом вставила ключ в замочную скважину. Кое-как открыв дверь, она прошла в свою комнату и рухнула на топчан. Живот не проходил. Она заплакала. Господи, за что? Но даже не боль в животе сейчас больше всего волновала ее. Деньги. Их ведь надо завтра вернуть. А Альберт? Что ему сказать? И поверит ли он? Ну за что?
Инга встала, потихоньку дошла до стола и налила стакан воды из графина. После первого глотка се стошнило. Пальцы тряслись, как в лихорадке. Она достала косметичку, нащупала в ней упаковку с лекарствами и проглотила одну таблетку, после чего стащила запачканный подружкин плащ и надела свое байковое пальто. Немного успокоившись, она посмотрелась в зеркало и вышла из комнаты.
В дежурной части отделения, как обычно в это время суток, было тихо. Инга зашла в помещение и огляделась. За стеклом с надписью «Дежурный» сидели двое сотрудников и с азартом резались в кости.
— А хорошо бы поймать этого ворюгу и в приказ попасть, — произнес один, метнув на стол кубики. — У меня «стрит».
— Да, это точно. «Покер».
Инге вдруг вспомнилась книжка про Ходжу Насреддина, которую она читала еще в детстве. Там два ленивых охранника тоже метали кости и мечтали о поимке Ходжи, чтобы получить награду от эмира.
Один из играющих заметил ее и, не убирая костей, спросил:
— Вам чего?
— Меня ограбили. Сумочку с деньгами вырвали.
— Когда, где?
— С полчаса назад. В подъезде. — Инга назвала адрес.
— Егоров у нас где? — спросил дежурный у помощника.
— Кражу оформляет. Только что уехал.
— Вон там скамейка, — показал дежурный в сторону коридора. — Посидите, подождите. Приедет оперативник, разберется с вами.
«Как же так? — подумала Инга, — Ведь меня же ограбили! Надо что-то делать!» Она впервые столкнулась с милицией. Почему-то ей казалось, что стоит только заявить и через некоторое время преступника обязательно найдут. А ее просят подождать. А что дальше?
— Простите, а побыстрее нельзя? У меня ведь деньги украли.
Дежурный оторвался от пристального изучения костей и недовольно посмотрел на Ингу.
— Сколько денег?
— Шесть миллионов.
— Сколько-сколько? — недоверчиво переспросил дежурный, окинув взглядом простенькое пальтишко и вязаную шапочку Инги.
— Шесть миллионов. Правда, там в валюте было. Три тысячи долларов.
— Ого! А можно поинтересоваться, откуда такие деньги?
— Это не мои деньги. Мне дал один знакомый, я должна была передать их одному человеку. Завтра.
— Интересная история. А где сам знакомый?
— Он сегодня улетел в другой город.
— А куда именно?
— Я не знаю, он не сказал.
