— Ну а данные этого человека?
— Альбертом звать. Да какая разница? Ограбили-то меня, а не его.
— Но деньги-то его. Странная, однако, история. Вы даже данных его не знаете. Если б у меня, к примеру, были такие деньги, я бы не стал давать их едва знакомой девушке. Хватит сказки рассказывать.
— Ну правда, он дал мне деньги, он опаздывал, потому и дал.
— Знаете что? Раз это его деньги, пускай он сам и придет.
— Но мне завтра их отдать надо. А он только через неделю приедет.
— Ничем помочь не могу. По закону заявлять должен хозяин денег. А вдруг вы денежки эти прогуляли, а теперь в милицию пришли, чтобы обставиться.
— Да нет же, поверьте. Меня действительно ограбили. Парень в темной куртке с крестом на спине.
Зазвонил телефон. Дежурный схватил трубку и начал -что-то записывать в журнал.
— Девушка, не стойте, — сказал помощник. — У нас и без вас хватает заморочек. Пускай хозяин денег приходит.
Инга не решалась уходить. Надо что-то делать. Ну что за день сегодня? Она отошла от стекла дежурного и остановилась. Идти к начальнику? А толку? Вдруг и вправду только Альберт может заявить?
Помдеж с дежурным возобновили прерванное удовольствие. Кости вновь загремели по столу.
— Позвонили из финчасти. Опять зарплату задерживают, — проворчал дежурный. — На неопределенный срок. У меня «каре».
— А надо забастовку устроить — прийти на работу и ничего не делать, — ответил помдеж, в свою очередь бросив кубики.
«Интересно, а что они сейчас делают? По-моему, если они забастуют, никто не заметит», — подумала Инга.
— Посмотри, эта дура еще здесь? — обратился один игрок к другому, даже не думая, что его слова могут быть услышаны.
«Господи, ну за что? — Ингу обдало жаром. — Ну что я им сделала?» Она выбежала на улицу и разрыдалась.
Кивинов сидел в кабинете главврача районной поликлинники.
— А что делать, молодой человек? — жаловалась хрупкая женщина в больших очках. — У нас ведь нет домов призрения, как до революции, вот и ходим по квартирам старушек.
— Домов призрения?
— Это не от слова «презирать», а от слова «зрение». Что-то типа домов для престарелых, только более высокого уровня. А сейчас их никто восстанавливать не собирается.
— По домам ходят только студентки?
— Нет, конечно, штатные медсестры тоже. А что, что-нибудь не так? Леночка, в общем-то, хорошая девочка. Никогда никаких претензий. Рита мне не очень нравится— на работу может не выйти, вот сегодня ее нет. Придется с другими договариваться.
— Я хотел бы узнать еще одну вещь. У меня есть информация, что Ковалевская перепродавала кое- какие лекарства наркоманам.
— Не может быть! Что вы!
— Минуточку. Студентки получают для своих инъекций лекарства, содержащие наркотики?
— Разумеется. Очень многие лекарства содержат наркотик. Но они на строгом учете и пустить их, как говорится, налево практически невозможно. Мы делаем заказ на фабрику или на завод, у нас имеется журнал учета лекарств, куда мы их сразу заносим. Каждая медсестра расписывается в получении.
— Каждый раз? То есть когда идет делать уколы?
Заведующая смутилась.
— Конечно.
Кивинов понял, что слово «конечно» в данной ситуации не совсем уместно, но свою мысль развивать не стал.
— Я могу взглянуть на журнал? Меня интересуют только Ковалевская и Малинина.
— Пожалуйста. Посидите, я сейчас принесу.
Заведующая вышла. Кивинов взял со стола медицинскую карту какого-то больного и начал не глядя пролистывать. «Сейчас возьмет и скажет, что журнал в сейфе, а ключ у зама или еще где. — Он сам так делал, когда неожиданно сваливалась проверка. — Нет, но почему во мне стало проявляться какое-то ментовское подсознание? Ведь она может сейчас спокойно принести этот журнал, тетка-то, вроде, неплохая, а мысли все равно в минус направляются. Как у одного знакомого опера из 84-го. Если человек излагает ему свое алиби, это означает только то, что он ухитрился подго-, ворить человек двадцать, которые его и покрывают. Тогда опер начинает упорно добиваться от всех этих людей признания в том, что они оговорились. Нет, бывает, что и договариваются, и довольно часто. Но не все же подряд. Честные люди тоже есть. А когда все подряд — это означает, что у тебя появилось ментовское подсознание. Может, конечно, я и не прав. Может действительно никому нельзя верить?»
Кивинов положил на место историю болезни, так ничего в ней и не поняв, и стал щелкать авторучкой. Вернулась заведующая. Журнал был у нее. Кивинов достал блокнот.
— Так. Ковалевская…— Заведующая пробежала глазами по столбику фамилий. — Вот. Она получала мескалин. В принципе, он содержит в себе алколоиды морфия. Вот еще.
— Разрешите, я сам посмотрю.
Заведующая передала журнал Кивинову.
— А это фамилии больных?
— Да. В регистратуре есть карточки.
— Пометьте мне карандашиком, где здесь наркотикосо-держащие лекарства.
Когда женщина выполнила просьбу, Кивинов переписал сведения к себе в блокнот. Закончив, он вернул журнал заведующей.
— Скажите, что все-таки случилось? — спросила та.
— Ничего не случилось. У меня еще две просьбы. Позвоните в регистратуру, чтобы мне разрешили посмотреть карточки. И вторая — вот мой телефон, если Малинина объявится, ну, Ри-точка, позвоните, пожалуйста. Мне с ней очень надо встретиться.
— Хорошо, позвоню.
— Ну и порядок.
Кивинов попрощался и вышел из кабинета. Спустившись вниз, он нашел регистратуру и, переговорив с дежурной сестрой, начал доставать карточки, периодически сверяясь со своим блокнотом Закончив, он поблагодарил медсестру и вышел из поликлинники.
ГЛАВА 6
Металлические двери больничного лифта распахнулись, и два санитара выкатили на тележке свежего покойника.
— Откуда? — спросил из «холодильника» третий санитар.
— Из реанимации, откуда ж еще? Сердечник. Вскрытие завтра.
— Сегодня будут кого-нибудь потрошить?
— Не знаю, это не мое дело. Скажут — привезем.
Санитары, пододвинув тележку к столу, перекинули на него обернутое в простынь тело и, толкая перед собой тележку, вышли из «холодильника». «Холодильник» был небольшой, рассчитанный на шесть человек, и функционировал с перебоями, поэтому из-за вечного запаха разложения здесь старались надолго не задерживаться.
Третий санитар сделал пару пометок в журнале, лежавшем на столе-тумбочке, и тоже было
