торчали, как перископы. Джо без умолку болтал, какая толстая жизнь ждет его впереди, и дело даже не в гусе, которого он собирается подстрелить, — что касается гуся, то можно было считать, что он уже в духовке, решенное дело, теперь он стремился к новым победам.
— Впереди толстые времена, — повторял он. — Да. Не так уж много нам осталось ездить в этой лодке. Ты как считаешь, Хэнк? День-другой, потом уборка — и кончены наши поездки в холоде и темноте, чувствуете, парни? Еще пара дней, и мы распрощаемся с этими джунглями. Через пару дней будем разгуливать по парку, как по проспекту, и спиливать легкие толстые стволы, словно мы туристы, собирающие чернику.
— Я посмотрю, какая это черника после десяти часов вращания ворота, — заметил я. — Со всеми этими чертовыми запретами, которые они налагают на нас, работать в этом парке будет все равно что вернуться на сотню лет назад.
— Это да, но зато, — он поднял палец и подмигнул, — уж там по крайней мере не придется бороться с лебедкой; согласись, уже одно то, что не будет лебедки, должно нас радовать.
— Не буду я ни с чем соглашаться, пока не попробую. Ты как считаешь, Малыш?
Ли поворачивается ко мне и слегка улыбается:
— Если единственное преимущество заключается в отсутствии современной техники… Что-то меня это не слишком радует…
— Современной техники? — взвивается Джо. — Ты бы попробовал поработать с этим чудовищем, которое ты называешь «современной техникой», Ли. Эта зараза сносилась и устарела еще тогда, когда старый Генри был мальчиком! Вы не хотите видеть положительную сторону. Запомните: «У меня не было обуви, и я жаловался, покуда не увидал безногого».
Ли качает головой:
— Джо, если у меня нет обуви и я попадаю на баскетбол, это все равно не решает мою проблему…
— Нет, не решает… — На мгновение он задумывается и вдруг весь заливается радостью. — Но, согласись, баскетбольная встреча может ненадолго отвлечь тебя от твоих проблем!
Ли смеется, уступая:
— Джо, ты неподражаем, просто неподражаем…
Джо говорит «спасибо» и приходит в такой восторг от похвалы, что молчит всю дорогу, пока мы не добираемся до лесопилки.
Туман вокруг лесопилки стоит такой же густой, как и вокруг дома. Однако света стало уже больше и видимость лучше, отчего туман становится еще больше похожим на снег. Я направляю лодку туда, где, по моим предположениям, должен находиться причал, надеясь, что с тех пор, как я был здесь в последний раз, с ним не произошло никаких изменений. На причале в одиночестве стоит Энди — вид у него усталый. После ночи, когда Ивенрайт пытался развязать бревна, Энди регулярно сторожит лесопилку. Это была его идея. Я дал ему спальный мешок, фонарь и старую восьмикалиберную пушку, которую Генри заказал в Мексике еще в те времена, когда оружие менее десяти калибров считалось незаконным. Дьявольское оружие — патрон чуть ли не с пивную банку, а приклад надо было пропускать под мышку и упирать в дерево или камень, чтобы отдачей не сломало плечо. Я сказал Энди, что даю ему это страшилище вместо чего-нибудь более удобного не потому, что думаю, что ему придется убивать кого-нибудь, защищая свое место, а лишь для того, чтобы в случае нападения он палил в воздух, и на помощь соберутся все. Не удивлюсь, если явится весь Пентагон со своими ракетами.
Энди ловит канат, который ему бросает Джо, и подтягивает нас к причалу. Сначала я решаю, что у него такой опущенный вид, потому что он плохо спал, но потом понимаю, что дело не в этом. Он один как перст.
— Эй! — кричу я, поднимаясь в лодке. — В чем дело? Где Орланд со своими парнями? Греют жопы на лесопилке, пока ты тут мокнешь?
— Нет, — отвечает он.
— А что? Решили ехать с Джоном на грузовике?
— Ни Орланд, ни остальные не выйдут сегодня на работу, — произносит Энди. Он стоит, держась за канат, уходящий в туман к лодке, как большой застенчивый ребенок, схвативший в руки что-то непонятное. — Еду только я. И…
— И? — Я хочу, чтобы он договорил.
— Орланд звонил и сказал, что у него и парней азиатский грипп. Он сказал: в городе очень многие больны — Флойд Ивенрайт, Хави Эванс и…
— Плевать я хотел на Флойда Ивенрайта и Хави Эванса, — сообщаю ему я.
— А наша команда? Маленький Лу? Он звонил? А Большой Лу? Гори этот Орланд синим пламенем, что ты окаменел? А как насчет Джона? У него, наверно, любовная горячка и он тоже не сможет вести грузовик?
— Не знаю, — отвечает Энди. — Я только снимал трубку и выслушивал. Орланд сказал…
— А Боб? У него, я полагаю, вросший ноготь или что-нибудь еще…
— Я не знаю, что у него. Я сказал ему, что по этому контракту мы должны сделать еще массу бревен, а Орланд ответил — не считаем же мы, что больные люди…
— Ладно, плевать. Многовато их, а? Сначала Большой Лу, потом Коллинз, потом этот чертов зять Орланда, который все равно ни к черту не годился. Теперь Орланд со своими парнями. Черт побери, никогда бы не подумал, что они так быстро увянут от дождичка и работы.
— Таны бегут от нас, — произносит Ли и еще какую-то чушь в том же роде.
— Дело тут не только в дожде и работе, Хэнк, — говорит Энди. — Понимаешь, в городе очень многим не нравится…
— Плевать я хотел, что им нравится, а что нет! — обрываю я его несколько громче, чем хотел. — А если они считают, что таким образом заставят меня не выполнить контракт, то, верно, думают, что я совсем дурак. А если еще кто-нибудь позвонит сообщить, как он болен, скажи, что все отлично, просто прекрасно, потому что дядя Хэнк обсчитался и мы прекрасненько управимся вчетвером или впятером.
— Не понимаю, — поднимает голову Энди. — Нам надо этот плот закончить и еще два связать.
— Один, — подмигивает Джо Бен Энди. — Нас голыми руками не возьмешь. Мы с Хэнком уже давным-давно таскаем бревна из трясины, которая за домом, — по паре штук цепляем к моторке. Так что им придется еще здо-о-рово попотеть, чтобы прижать нас.
Энди наконец улыбается, и я велю ему залезать в лодку. Я вижу, как он рад, что у нас есть припрятанный плот и что нам таки удастся выполнить контракт. Искренне рад. И это наводит меня на мысль о том, скольких людей это известие разочарует. Чертовски много. И, прикинув, сколько людей действительно хотят сорвать этот контракт, я вдруг развеселился. С минуту я просто спокойно смотрел на швартовы и дальше, за лесопилку, где были свалены плоты. И вдруг меня охватило идиотское желание — не знаю почему, но мне позарез потребовалось снова увидеть эти плоты, хоть убей — мне надо было их видеть! До крепивших их свай было двести — двести пятьдесят ярдов, укутанных туманом, словно огромным одеялом грязного снега. И под этим одеялом лежали бревна, плоды четырех месяцев кровавой работы с неразгибающейся спиной, миллионы кубических футов леса, тысячи бревен, скрытых от глаз, поскрипывающих, царапающихся и трущихся друг о друга, подталкиваемых бегущим под ними течением, так что их жалобное бормотание, похожее на гул большой людской толпы, примешивалось к звуку мотора и мерному шуршанию дождя.
Никакой необходимости проверять их не было. Так я себе и сказал. Несмотря на туман, я знал их наперечет. Я видел их еще деревьями, когда впервые приехал в лес, чтобы прикинуть размер сделки. Они стояли пушистые и зеленые, словно огромный кусок шерстяной материи, сотканной «в елочку». Я видел, как они подпирали небо. Я валил их, чокеровал, складывал и грузил. Я слушал, как, издавая деревянный звук, стучал молоток, когда я приколачивал изогнутое «S» к спилу каждого из них; я слышал, как они грохотали, падая с грузовика в реку… И все же, прислушиваясь к ним теперь и не видя их, я усомнился в своем знании. Мне хотелось схватить этот туман за край и сдернуть его на мгновение, как сдергивают ковер, чтобы рассмотреть рисунок на паркете. Мне надо было взглянуть на них. На одну секунду увидеть. Словно я нуждался в поддержке, в подтверждении — нет, не того, что они на месте, но того, что они… что? Все такие же большие? Может быть. Может, я действительно хотел убедиться, что они не стали меньше от
