Видимо, Сергеева перекосило. Больно уж приятно было услышать слово «впечатляет» в таком контексте.
Али-Баба замялся. Не смутился, а именно замялся, так может замяться студент, сморозивший на зачете абсолютную чушь. Это так здорово подходило к образу «ботаника», что Михаил готов был бы восхититься, но больно уж не «ботанической» была тема их беседы.
– Возможно, что я не все знаю о тамошних сложностях, но все-таки я о них знаю, – продолжил Али-Баба. – Если бы это было легко исполнить, я бы вас не просил. Есть масса способов десантироваться на закрытые территории… Вы и сами знаете.
– Знаю, – согласился Сергеев, – я знаю тысячу и один способ попасть на Ничью Землю. Но вот способов выбраться оттуда знаю гораздо меньше. Вы мне верьте на слово, пожалуйста. Я не склонен преувеличивать своей значимости. Потому что давеча, буквально дней десять назад, я хоронил то, что осталось от двух таких вот туристов. Осталось мало. Для опознания во всяком случае.
Али-Баба помолчал, внимательно рассматривая Сергеева, а потом сказал, доставая сигареты из кармана своего модно пожеванного пиджака:
– Хороший английский. Я давно не слышал такого в этой стране. Знаете, Майкл, это достаточно трудно, передать иронию на чужом языке.
Он закурил и прибавил:
– А у вас получилось. Я оценил. Я не буду рассказывать сказки о том, что справлюсь без вас. Мне нужно, чтобы вы выполнили работу, и я готов платить хорошую цену. Структуру груза медикаментов можете формировать вы сами. Вам виднее, что надо для тех, кто там остался. Не будет никаких дополнительных условий. Простой обмен. Сначала – и как можно быстрее – образец материала. Потом два варианта. Первый мы сейчас обсудим. Итак, сколько груза, достаточно опасного, вы можете вынести на себе?
– Для начала скажите, что надо нести? И куда? На север? На юг? Я надеюсь, что Константин Олегович нам не помеха?
– Ну что вы, – сказал Али-Баба, качая головой, – Константин при этом разговоре совсем не лишний. Он практически все знает.
– Я бы не привел тебя сюда… – подтвердил Истомин. – Если бы сомневался в чем-нибудь… Естественно.
«Врешь, – подумал Сергеев беззлобно, – врешь ведь, как сивый мерин! Ох, Костя, Костя… Я-то по привычке думал, что мы с тобой волки, а ты давно уже овца, хоть при кресле и погонах. Неужели не чувствуешь, что сидишь сейчас между двумя волками, страшными, воняющими зверем и лесом, такой тонкорунный и доверчивый, что даже оторопь берет? А ведь был ты страшен когда-то…
Не так, как Мангуст, конечно, тот не имел себе равных, но более матерый, чем я, Кучерявый или Дайвер… Однозначно. Чем же он тебя так окучил? Не верю я, что тебя можно испугать, не верю! Но если тебя не испугать, то остается одно – купить. Есть, конечно, призрачный третий вариант: что ты делаешь эту встречу по заданию Конторы, но кажется мне, милый друг, что думать так – это придумывать тебе оправдание».
Подошедший официант, одетый как придворный при французском дворе в шестнадцатом веке, но с люминесцентной китайской ручкой и откидным блокнотом в руках, принял заказы и удалился. Истомин таки заказал свою любимую баранину в гранатовом соусе. Сергеев подумал и сделал то же. Али-Баба остановился на медальонах из телятины под соусом «рокфор».
– Раньше, – сказал Константин Олегович, глядя ему вслед, – тут работал такой орел – запоминал заказ на весь стол без единой записи. Представляете? Человек на пять принесет и ни разу не ошибется! Больше он здесь не работает, а жаль… Посмотрели бы, как обслуживает настоящий профи…
Сомелье, парень лет тридцати, с острым, как мордочка ласки, личиком и короткими, словно съеденными, ногтями на короткопалых кистях, материализовался у столика с винной картой в кожаном переплете и, оценив костюмы по достоинству, вручил ее прямиком Али-Бабе.
«Бинго», – подумал Сергеев не без злорадства.
Али-Баба слегка поднял бровь, отчего заумный «ботаник» мгновенно исчез, уступив место едкому, как уксус, щеголеватому прожигателю жизни. Сомелье весь обратился во внимание, зашуршали загримированные под старый пергамент страницы карты вин – и выбор был сделан – Medoc 1994 года – неплохо, хотя самым подходящим его и не назовешь.
Пока официанты накрывали стол, Сергеев, Истомин и Али-Баба сидели молча, окутанные дымом сигарет и полумраком, в котором мерцал свет свечи, горящей в горлышке бутылки, залитой цветным парафином до неузнаваемости. И лишь когда официанты удалились, оставив закуски и бокалы с шипящим пузырьками всегдашним «Святым Источником» (любимым напитком россиян, если верить рекламе), Сергеев обратился к Али-Бабе, не повышая голоса:
– Вернемся к нашим баранам…
Истомин улыбнулся и чуть прищурился, сразу став лет на пять моложе.
– Известно все: цена, местонахождение и даже трудности… Неизвестно, что искать. И куда нести. Без этого я никогда не отвечу на ваш вопрос – сколько груза я смогу вынести.
– Другими словами, вы хотите знать что?
– Не то чтобы хочу, – сказал Сергеев, – но ведь просто за красивые глаза вы мне самолеты с медикаментами дарить не будете?
– Не буду.
– Ну что ж… Тогда… Мне повторить вопрос?
– Зачем же? Я понимаю с первого раза. Мне нужен бериллий.
Сергеев действительно удивился. А вот Истомин – нет.
– Откуда в Киеве бериллий? – спросил Михаил скорее у Константина Олеговича, чем у Али-Бабы, и ответил ему Истомин, а Али-Баба замолчал, попивая минералку из бокала тонкого стекла и загадочно прикрыв глаза, словно в дремоте.
– Есть там бериллий. Давно. Еще с начала девяностых. Был там филиал одной питерской военной лавки – назывался он «Запад». Делали там кое-что такое, чего больше нигде не делали, химичили для оборонки детали – для космоса, для моря, для земли. Уникальное производство и прочее… Знаешь… Надбавки за вредность, техника безопасности, год за три, пенсии, как у генералов… Потом, в один прекрасный день, все умерло.
Сергеев прекрасно помнил тот день, когда все умерло, хотя встретил его под чужим небом. Не самый лучший, надо сказать, случился день. Контора, на их счастье, обладала повышенным запасом живучести, иначе они бы тоже хлебнули горя, а вот работникам киевского «ящика» повезло меньше.
Он поймал себя на том, что слушает Истомина невнимательно, вполуха. Почему-то вспомнились огромные очереди в молочные магазины, стоящие в утренней заснеженной тьме. Коммерческие ларьки, возле которых ночью горели костры в железных бочках.
Он тогда приехал в Москву после долгого отсутствия и смотрел на все, что творилось, глазами пришельца. Да, точно, ноябрь 1991 года. Все уже рухнуло, но никто в это еще не верил. Страна соскальзывала в хаос, империя разлеталась на куски, каждый из которых мнил себя ее наследником. Удельные князьки вползали на местечковые престолы, и их своры, жадно урча, рвали на части доставшуюся при разделе добычу. Разве кому-нибудь было дело до какой-то там конторы, тихо загибавшейся в далеком Киеве? Умирали заводы и шахты, кормившие не три десятка ученых очкариков, а целые города. Так до того ли было, чтобы думать о филиале ленинградского института, оказавшемся в чужом и, как выяснилось, не очень дружественном государстве?
– Денег хватило только на то, чтобы расфасовать сырье по контейнерам. Потом, спустя пару лет, деньги выделила новая держава. На них строили спецсклад, такой, как по требованиям положено, с охраной и сигнализацией, но финансирование прекратили и хранилище так и недоделали. И все это говно в результате осталось в подвалах здания института в самом центре Киева, опасное до жути, только теперь аккуратно разложенное и без охраны… – закончил рассказ Истомин.
– И откуда он об этом знает? – спросил Сергеев на русском и, поймав брошенный искоса взгляд Али-Бабы, сообразил, что русский тот понимает лучше, чем хочет показать. – Ты сказал, что ли?
– Я от него узнал. – Костя покачал головой. – Нет, Миша, я до недавнего времени и понятия об этом не имел. У него свои источники, он их, как понимаешь, не оглашает.
– Ищут бесхозный материал, – сказал Михаил. – Такой, чтобы потом концов не найти днем с огнем. Эта дрянь токсична настолько, что и представить себе трудно. А уж в смеси с изотопами и кило пластида – просто кошмар для всего живого. Бериллия полно в мире, Костя, есть рудники, есть обогатительные фабрики, есть специальные производства. А он ищет бесхозный… Для чего он нашему другу, как ты думаешь?
Истомин достал из пачки очередную сигарету и прикурил, не сводя взгляда с Сергеева. Али-Баба по-прежнему сидел напротив, спокойный и загадочно ухмыляющийся, как египетский сфинкс.
– И знать не хочу, – ответил Константин Олегович. – Не мое собачье дело. Тебе-то какая разница? Главное, что у тебя уже все случилось, Миша, хуже уже не будет. В твоем зверинце появятся лекарства и оборудование, а то, что где-то, за тысячи километров от места, где ты живешь, что-то рванет – так и хер с ним. Когда у тебя долбануло – сильно помогли? Ах, какое несчастье! Ах, бедные люди! Ах, какой кошмар! И все… Сколько времени понадобилось, чтобы вас забыли? Полгода не прошло, так?
Сергеев не ответил. Отвечать было нечего и волноваться было нечего, но противный металлический вкус во рту почему-то появился. Он всегда появлялся на языке у Михаила, когда он попадал в критическую ситуацию, противный такой вкус, с омерзительной кислинкой, словно попробовал на язык батарейку, как в детстве. Только батарейка на этот раз была очень большая – вкус получился чрезвычайно насыщенный.
– Удивительно, до чего ты человеколюбив, Сергеев! Просто наперекор всему. Ты приехал сюда искать контакты с Конторой? Зачем? Чтобы спасать людей? Вывозить кого-то из этой вашей резервации с нашей помощью? Таскать туда лекарства? Ты же был готов нам душу продать! Так получи все это скопом, а душу оставь себе… Чего ты добиваешься? К лику святых тебя все равно не причислят, можешь не суетиться. А вот шлепнуть при переходе границы могут, и не сомневайся. Так что тебе за понт расспрашивать меня или его о том, что и куда пойдет? Зачем ему бериллиевый порошок и с чем он его собирается смешать? Тебе что нужно – лекарства или расспросить?
Лицо у Истомина было самое что ни на есть спокойное, но вот глаза… Глаза выдавали целую бурю эмоций. Был Константин Олегович замешан в игры Али- Бабы по самые помидоры. Имел Константин Олегович от этих игр целую тучу денег. И в борьбе за эти денежные знаки не было у Константина Олеговича ни врагов, ни друзей – только соперники.
– Не надо ссориться, – сказал Али-Баба, перестав дурачиться, на неплохом русском, с мягким, совершенно не мешающим восприятию акцентом и тут же опять перешел на английский. – Хочу вас заверить, Михаил, что нужный мне материал не будет использован на вашей территории. И на вашей тоже, Костя. А где он будет использован вам, простите, знать и не полагается. Сначала я хотел бы получить образцы… В отдельной герметичной упаковке, я вам ее предоставлю – что-то вроде термоса, небольшая металлическая трубка, закрывающаяся наглухо. Вес триста пятьдесят граммов. После заполнения – не более пятнадцати килограммов. Но я полный засыпать не рекомендую – и нести тяжело, и мне столько и не надо.
– Я еще ни на что не соглашался, – мрачно сказал Сергеев.
– Да? – осведомился Али-Баба со сдержанной иронией. – Честно? А я и не заметил… Вам нужна гуманитарная помощь?
– Это не гуманитарная помощь. За гуманитарную помощь не платят.
– Неужели? Хочу сказать, что такого не видел никогда и нигде. Бесплатного сыра не бывает! За нее тоже платят, Михаил. Может быть, и не те, кто ее