Крутова: холодный, сосредоточенный и, мягко говоря, недружелюбный.
– Это понятно. Дальше.
– Тогда, когда я вам докладывал, его просто вели. До того, как он сунул нос в Чечню, у нас с ним были контакты. Он даже делал для нас кое-что. А после взрывов в Воронеже и Новороссийске мы полагали, что он уже здесь не появится. Но он появился. Вел себя прилично. Ни с кем из наших подопечных не общался. Я уж грешным делом думал, что он у нас отсиживается. Но ошибся. Его интересовал бериллий.
– Объясни.
– Принцип «грязной» бомбы, Александр Александрович. Обычная мощная бомба с начинкой из порошка бериллия в центре Москвы сделает ее нежилой на много лет. Нескольких килограммов хватит. Если совместить с ядерным зарядом – эффект во много раз сильнее. И смертоноснее. Если интересуют технические подробности, у меня есть пояснительная…
– Потом. Оставишь. Дальше.
– Такой порошок остался в Ничьей Земле. В Киеве. Там был филиал одной питерской конторы, еще в советское время. Он начал искать контакты, и мы решили подставить ему своего человека.
– Кто мы? – переспросил Крутов. – Откуда он знал про порошок? Объявление что ли хохлы повесили?
– Сценарий разрабатывал Истомин. И Рысина.
– Жива еще?
– Живее всех живых, – подтвердил Бидструп. – И в твердой памяти, и здравом уме.
– Зачем она Истомину? Своей головы нет?
– Да нет, Александр Александрович, есть голова. Внучатый пасынок Рысиной – один из тех, кто осуществляет связь Зоны с остальным миром. И мы этот процесс контролируем, по мере возможности. Он бывший наш, конторский, но вы его не знаете, не совпали по времени. Хотя фамилию знаете, наверное, – Сергеев. Михаил Сергеев.
– Мангуст? Дело Мангуста? – Крутов скорее утверждал, чем спрашивал.
Павел Андреевич искренне удивился.
У государя императора была потрясающая память. А как для его возраста, так прямо феноменальная. Помнить события двенадцатилетней давности?… Впрочем, в то время Александр Александрович был президентом Российской Федерации и ему наверняка докладывали о бойне, которую устроили Умка с Мангустом в московском метро во время Ливня.
Мангуст тогда окончательно слетел с катушек. Он и его Братство. Банда ненормальных. Шумная тогда вышла история. Когда два оперативника такого масштаба, как Сергеев и Мангуст, начинают резать друг другу горло, то это тяжело не заметить – ни Ливень, превративший Москву в бурлящую грязевыми потоками реку, ни кошмар Волны, сделавшей часть Украины безжизненной Зоной, не могли скрыть концы полностью.
Кукольников вспомнил тело Сашки Кручинина – изломанное, искореженное, его белое, словно присыпанное мукой, лицо и остекленевший, застывший взгляд глаз, потерявших цвет от долгого пребывания в воде. Они стали линялые, тусклые, из уголков струйками скатывалась вода, словно Сашка плакал. И из приоткрытого рта шла вода. А потом меж губ появился огромный слизняк, выполз на щеку и неторопливо пополз вверх, к открытым настежь глазам, оставляя жирный след на начавшей подсыхать коже.
Приехавший Дайвер осмотрел тело, поцокал языком, трогая правую руку Кручинина, сломанную в трех местах, и вынес вердикт, вытирая ладони влажной дезинфицирующей салфеткой:
– Мангуст…
– Ты уверен? – спросил Бидструп. – Зачем Мангусту Вязаный? Он же когда-то у Мангуста учился?
– Я тоже когда-то учился у Мангуста, – сказал Дайвер, закуривая. – И водку с ним пил. И на задание ходил. Например, когда мы Сергеева с Кубы вытаскивали… А что, это что-то меняет, Пал Андреевич?
За окнами потоками лил дождь. Так продолжалось третьи сутки, и он становился все сильнее и сильнее. Это был Ливень, но этим именем его назвали уже потом. Крупные капли стучали по окнам залитого грязной водой полуподвала, где-то в углу пищали крысы, на поверхности плавали пластиковые бутылки, целлофановые кульки, презервативы, смятые пачки от сигарет и поднявшееся из канализационных труб дерьмо.
По пояс в воде бродили бледные оперативники, пытаясь разыскать хоть что-то – уровень поднимался и через несколько часов разыскивать будет уже негде. Запах стоял такой, что не спасали даже турунды с серебром в ноздрях: тяжелый запах гнилой воды, мочи, фекалий и сырости. Тело Кручинина лежало наполовину в черном пластиковом мешке, а наполовину на ведущих вверх ступенях. За последние тридцать минут две нижних ступени скрылись в коричневой жиже.
– Руку его видели? – спросил Дайвер, из ноздрей которого смешно, словно седые волосы, торчали клочки ваты. – И ребра слева? И шейные позвонки? Мангуста работа. Его техника. Я думаю, что где-то здесь, – он повел рукой с дымящей в ней сигаретой в сторону подвала, – лежит пистолет Кручинина. Он успел его достать. А Мангуст успел ударить. Был у него такой удар – кисть ломается, как спичка, и плечо одновременно. Тут он еще и локоть на излом взял, через колено. Но это для шока болевого. Сашка тоже не подарок был, а тут поплыл, это очевидно. Потом Мангуст с ним разговаривал. Ну, в смысле, узнать ему что-то было надо…
Кукольников видел левую руку Кручинина – все пальцы сломаны, вывернуты из суставов, первые фаланги раздавлены. Дайвер несомненно был прав: Мангуст проводил экспресс-допрос. Что он хотел узнать и узнал ли – оставалось тайной.
– Скорее всего, Кручинин ничего не сказал, – предположил Дайвер, стряхивая пепел в воду. – Иначе Мангуст убил бы его сразу.
– Он что, убил его не сразу?! – встрепенулся Кукольников.
От одной мысли, что этот человек, сейчас более всего напоминающий побывавшую под грузовиком куклу, жил еще некоторое время в подвальной вони, лишенный возможности двигаться, и ворочался в прибывающей воде, как раздавленный жук, становилось страшно. Бидструп был человеком с воображением и ничего не мог с этим поделать.
– Боюсь, что так, Пал Андреевич… Не сразу. Вот видите – здесь лопнули ребра? Его ударили так, что осколки ребер пробили легкое, возле сердца. И бросили умирать.
– Он мог ползти?
Дайвер покачал головой.
– Это была казнь. Мангуст наказал его за что-то. Искалечил и бросил умирать смертельно раненного. Мангуст – жестокий человек, но это даже для него чересчур. Он совсем с катушек сошел, наверное. Никто бы слова не сказал, если бы это был чужой. Но Кручинин свой. Разное бывает, но мог бы добить, из милосердия… Впрочем, кто-то его пожалел…
– Не понял, – отозвался Кукольников. – Что ты имеешь в виду?
– Его добили, Пал Андреевич. Он не захлебнулся – в легких воды нет. И не успел истечь кровью через рот. Я вижу, мне не впервой. Спросите потом у патологоанатома, он подтвердит. Тот, кто пришел потом, помог ему уйти. Он сломал Саше шею. Очень правильное решение. Профессиональное. Спасти Кручинина было невозможно. А вот сделать так, чтобы он не мучился…
И тут Дайвер перекрестился.
Кукольников смотрел на него широко открытыми глазами. Убивец, профессиональный диверсант, шпион с семью нулями перед личным номером (если бы такая классификация существовала в действительности) размашисто осенил себя распятием, стоя над истерзанным трупом в грязном вонючем подвале московского пригорода.
«Сколько ему? Лет под сорок? – подумал Бидструп. – Не больше. Атеист, наверное. Комсомолец. Коммунист. Бывший, конечно. Они думали, что взрастят новых самураев. Ассасинов. Без страха, без совести, без сомнений. Не задалось. Выросло что-то кривое, страшное, вроде меня. Все внутри выжжено. Но не у всех. И не до конца…»
– Пистолет, товарищ полковник! – жалобно сказал один из экспертов, держа двумя пальцами найденный на дне «вальтер», из ствола которого лилась вода. – Я пистолет нашел!
А потом Дайвер присел на корточки и закрыл Кручинину глаза.
– Я не знал, что Сергеев еще жив, – произнес задумчиво Александр Александрович. – А Мангуст?
– Не знаю, – сказал Кукольников. – Я его трупа не видел. И его самого с тех пор тоже. Но Мангуст объявлялся мертвым трижды. Это только официально. Пустой гроб хоронили дважды.
– М-да… – протянул Крутов, и Павел Андреевич был готов поклясться, что в его тоне сквозило сожаление. – Были же люди! Дважды пустой гроб, ты говоришь?
– Да, Александр Александрович… Так что поручиться за то, что Мангуст мертв, не могу. Он мертв по моей информации, но это еще не факт.
– Так что Сергеев?
– Мы поддерживаем с ним постоянную связь. Он контактирует с Истоминым. Достаточно давно. Медикаменты. Оружие. Все это перевозится в Зону с помощью группы, известной как «Вампиры», промышляющей контрабандой и нелегальными переходами через границы Ничьей Земли. Командиром был раньше известный вам Хлыстов. Минимум три раза в год Сергеев пользуется их услугами. С нами он поддерживает постоянные отношения: охотно делится информацией о том, что происходит в Зоне. Он прирожденный аналитик.
– Как дед его. Деда я хорошо помню. С Рысиной он общается?
– Контактов избегает. Что-то там еще в детстве не сложилось. Впрочем, неудивительно. Елена Александровна – женщина специфическая.
– Что да, то да… – согласился Крутов. – Дальше!
– Истомин вывел на него Али-Бабу. План был такой: Сергеев организует вывоз бериллия из Зоны за медикаменты и оборудование, а мы берем Али-Бабу с порошком. Араб-то нам без надобности, можно отпустить попугав, пусть дальше гуляет, а вот бериллий с Ничьей Земли он вывезет за свои деньги. А мы по этому поводу шум поднимем на полмира! А то вопросы нам постоянно задают о законности пребывания, да конфедераты постоянно в ООН жалобы пишут!
– Плевать я на эти жалобы хотел! Сами вывезти эту дрянь не могли? – спросил Александр Александрович. – Денег у вас не хватает? Людей? Мальчики- игрунчики! Только не говори мне, что это оперативные игры…
– Это оперативные игры, – грустно произнес Кукольников, склонив голову.
– Так, – мрачно проговорил Крутов. – И Али-Баба игру поломал?