Если бы Тася не была так разозлена и растеряна, этот сказочный дом очаровал бы ее – такой романтический вид придавали ему следы прошедших лет.
– Уильям Стоукхерст, – произнес Люк, видя, что ее взгляд задержался на выцветших инициалах над дверью. – Мой предок. Он выстроил этот дом в шестнадцатом веке для своей любовницы, чтобы она жила неподалеку от Саутгейт-Холла.
– Зачем ты привез меня сюда? – сурово спросила Тася. – Ты собираешься держать меня здесь в качестве своей любовницы?
Он молчал, как бы оценивая все плюсы и минусы этой идеи. Придя к такому заключению, Тася рассердилась еще сильнее. Она не желала быть чьей-то любовницей. Теперь ее единственным желанием было – чтобы он оставил ее в покое.
– Мне хочется, – без обиняков объяснил он, – провести какое-то время с тобой наедине. За последние несколько дней столько всего случилось, но мы так по-настоящему и не поговорили.
– Мы никогда не разговаривали по-настоящему.
Он склонил голову, соглашаясь:
– Сейчас мы можем это сделать.
Тася разъяренно фыркнула и пошла прочь от двери с таким видом, словно это были врата ада. Она обошла дом, и перед ней открылся тенистый выгон, где мирно жевал сено черный жеребец. Он насторожил уши и с интересом повернул к ней голову. Услышав за спиной шаги Стоукхерста, Тася, сжав кулаки, круто обернулась к нему:
– Немедленно отвези меня в деревню!
– Нет, – тихо ответил он, глядя ей прямо в глаза.
– Тогда я отправлюсь туда пешком.
– Тася, – он подошел ближе и схватил ладонью ее кулачок, – останься, побудь здесь всего лишь день-два. – Пальцы его сжались сильнее, когда она попыталась вырвать свою руку. – Я не буду ничего требовать от тебя. Если не захочешь, я не коснусь тебя. Просто поговори со мной. Ведь нет опасности, что Ангеловский найдет тебя сию минуту. Наверняка он не будет тебя искать здесь. Тася, ты же не сможешь скрываться всю жизнь. Если ты поверишь мне, мы найдем другой способ, лучший.
– Почему? – поинтересовалась она, злость ее стала проходить. Мягкость его тона обезоруживала ее. Никогда раньше он с ней не разговаривал таким тоном, не обращался к ней с такой пылкой мольбой. – Почему я должна тебе верить?
Он открыл рот, чтобы что-то ответить, затем, казалось, передумал и промолчал. Неотрывно глядя на нее, он притянул ее кулачок к своей груди. Сердце его билось часто-часто.
Тасины пальцы медленно разжались, и ее ладонь легла поверх этого бешеного стука.
'Потому что я люблю тебя, – отчаянно хотелось сказать Люку. – Я люблю тебя больше всех на свете. Тебя и Эмму.
Тебе не надо ничего мне отдавать. Ты даже не должна отвечать мне любовью. Я просто хочу тебе помочь. Просто хочу, чтобы ты была в безопасности'.
Но она еще не была готова выслушать эти слова. Сейчас они могут напугать ее, рассердить, и она может сказать что-то непоправимое. К тридцати четырем годам он научился выбирать подходящий момент и скрывать свою стратегию за насмешливой улыбкой.
– Потому что, кроме меня, у тебя никого нет, – отвечал он. – Я да еще Эшборны – вот и все. Будь я на твоем месте, я принял бы любую помощь. Очереди помощников около тебя что-то не видно…
Сверкнув глазами, Тася вырвала у него свою руку и, пробормотав что-то по-русски, явно не похвалу, вошла в дом и хлопнула дверью.
Люк вздохнул с облегчением. Она была не рада оказаться здесь, но осталась.
Солнце перешло за полдень. Тася переоделась б свой крестьянский наряд – блузку и юбку, а косу свободно бросила за спину. Здесь некому было на нее смотреть, кроме Стоукхерста, поэтому она решила делать так, как ей удобно.
По правде говоря, оказаться пленницей в таком доме было совсем неплохо. Она переходила из комнаты в комнату и в каждой находила какие-то прелестные вещицы: редкие книги, гравюры, миниатюры с изображением надменных черноволосых людей, которые могли быть только предками Стоукхерста.
Все в доме выглядело неновым, но ухоженным: стены, покрытые выцветшими от времени гобеленами, великолепные картины, написанные маслом, роскошная тяжелая старая мебель… Здесь было тихо и уютно… Совсем нетрудно было вообразить себе Уильяма Стоукхерста, когда он навещал здесь свою любовницу, забывая весь мир в ее объятиях.
Обследовав весь дом, включая винный подвал и кладовую, Тася вышла, чтобы прогуляться вокруг пруда, а заодно обойти загон и сад. Не зная точно, где именно находится Стоукхерст, она тем не менее не сомневалась, что уж он-то знает обо всем, что она делает. К счастью, он понимал, что ей надо побродить одной и остыть.
Спустя пару часов она с интересом наблюдала, как он тренирует своего жеребца, обучая его поворачиваться, встав на дыбы. Работая с животным, Стоукхерст был очень терпелив Черный жеребец упругостью своих мускулов и элегантностью движений напоминал ей танцора. Большей частью он хорошо слушался хозяина, но временами в нем вспыхивал мятежный дух, за что его тут же наказывали, останавливая на несколько секунд.
– Он ненавидит, когда его заставляют стоять смирно, – пояснил Люк Тасе, заметив во время одной из этих остановок ее присутствие. – Как, впрочем, любая двухлетка.
Затем они продолжили движение, завершив его идеальным полуповоротом. Тася безмолвно восхищалась замечательным зрелищем – умелый всадник на послушном жеребце. Стоукхерст направлял жеребца давлением ног и коленей, поддерживая ритм движения, пока они не сделали новый поворот. Когда конь закончил пируэт, опустив копыта в правильной последовательности. Люк рассыпался в похвалах.
Затем Стоукхерст спешился и Подвел коня к деревянному ограждению, где стояла Тася.
– Константин, познакомься с леди Каптеревой.
Тася протянула руку и дотронулась до бархатной морды.
Константин деликатно обследовал ее пустую ладошку. Внезапно он наклонил голову и боднул ее в плечо, заставив попятиться на два шага. Тася удивленно рассмеялась:
– Чего он хочет?
Люк сердито нахмурился и что-то укоризненно пробормотал жеребцу, а затем с извиняющейся улыбкой обратился к Тасе:
– Эмма избаловала его – всегда после прогулки дает несколько кусков сахара. И он научился их требовать. От этой привычки его никак не отучишь.
– Жадина, – проворковала Тася, погладив коня по шее.
Константин склонил голову набок и посмотрел на нее искоса большим блестящим глазом.
Продолжая улыбаться, Тася подняла глаза на Стоукхерста. От упражнений дыхание его еще было учащенным, загорелое лицо и шея блестели от пота. Белая рубашка прилипла к телу, четко обрисовав великолепную мускулатуру. Он выглядел мужественным и естественным и совсем не был похож на мужчин, которых она видела при русском дворе. Те все тонули в лентах и пуговицах, запахах духов и помады.
Истинные чувства были скрыты маской притворства.
Тасе вдруг вспомнился один из придворных балов, на котором она была. Около нее, одной из самых богатых невест России, толпились молодые гусары и дворяне. Все залы Зимнего дворца были залиты светом, от которого морозный мрак за окнами казался еще темнее. Вдоль балконов стояли офицеры в полной парадной форме. Воздух был насыщен теплой дымкой курений, сочившейся из серебряных сосудов, которые носили дворцовые слуги. Закрывая глаза, Тася и сейчас могла ощутить их сладкий экзотический аромат. И женщины, и мужчины были буквально увешаны драгоценностями. Бриллианты, рубины, изумруды ярко сверкали под светом золотых люстр. Ее мать, Марию Петровну, считали одной из признанных первых красавиц. Она действительно была прекрасна: гладко зачесанные черные волосы, покрытые сеткой из золотых нитей с бриллиантами, нежное лицо, белоснежная грудь в низком декольте, украшенная нитями жемчуга и изумрудов.
Тася танцевала один танец за другим. Среди ночи был подан ужин. На столах стояло множество
