шелковистыми ножками, раздвигая их. Он положил ладони ей на грудь и слегка сжал их, сразу ощутив, как, отвердев, уперлись в них ее соски. Емелия затрепетала и моляще выгнулась под ним, но он продолжал ласкать ее легкими, невесомыми прикосновениями. Никогда не был он так околдован… заворожен. Наконец-то он занимался с ней любовью, мог ласкать ее ртом, руками, всем телом. Он перецеловал каждый дюйм ее кожи, от узких изящных ступней до макушки, потом вернулся к нежнейшему местечку, зарылся ртом в сладостную пушистую красно-коричневую поросль. Емелия задохнулась изумленно и блаженно, пальцы ее запутались в его волосах, дыхание стало прерывистым. Когда она увлажнилась, готовая его принять, он приподнялся и приник к ней всем телом, кожа к коже.
Руки Емелии обвились вокруг его шеи, губы прильнули к уху.
– Я не знаю, как тебе угодить, – с отчаянием пролепетала она. – Что мне сделать? Что я могу тебе дать?
– Себя! Больше я ничего не хочу. – Он целовал и гладил ее, поощряя исследовать его тело, и она все охотнее подчинялась. Когда оба не могли больше сдерживаться, он осторожно вторгся в нее, поморщившись от ее внезапного болезненного вскрика.
– Прости, – выдохнул он. – Мне очень жаль, что я причиняю тебе боль.
– Нет, нет… – Она обхватила его руками и ногами, выгибаясь ему навстречу, изо всех сил притягивая его.
Николай начал двигаться в ней, стараясь быть понежнее, но разгорающееся наслаждение медленно привело его на грань безумия. Он забыл обо всем: о себе, о том, кто он есть и кем был. Прошлое и будущее исчезли без следа. В мире существовала только она одна… Емелия… Эмма… Лишь она сумела развеять весь его гнев и всю горечь. Душа его распахнулась навстречу миру, и впервые в жизни он узнал, что такое быть счастливым.
Глава 9
Шло время. Для Николая эти зимние дни сменялись как во сне. Ему была подарена новая жизнь, возможность стать совсем другим человеком, и он вошел в эту роль с необычайной легкостью. В нем вдруг проявились качества, ранее ему чуждые, такие, как сострадание, терпимость, великодушие. Он никому не завидовал, потому что наконец получил все, чего хотел. Все его дни были заняты то встречами с купцами в торговом посаде, то подбором новых управляющих имениями Ангеловских. Кроме того, ему приходилось время от времени, хоть и неохотно, принимать участие в попойках царя Петра и его сподвижников. Однако большую часть досуга он проводил с Емелией.
Жена очаровала его своей жизнерадостностью и волей к жизни. Они катались на санях по ледяному покрову рек, для развлечения вызывали в усадьбу актеров и музыкантов, но чаще всего проводили тихие часы лишь вдвоем, когда Николай пересказывал ей легенды греков или римлян. Часами они занимались любовью, и каждое новое переживание превосходило восторгом предыдущие. Николая изумляло, насколько необходимой ему стала жена, как велика оказалась тоска по душевной и сердечной близости, томившая его в долгие годы одиночества. Никогда и никому не позволял он узнать себя так хорошо. Емелия могла свободно подшучивать над ним, дразнить или требовать внимания, а он был счастлив во всем идти ей навстречу.
Он задаривал ее бесконечными подарками: платьями из ярких шелков, бархата или парчи; накидками, роскошно отделанными кружевом; подходящими к ним по цвету башмачками и чулками; кожаными узорчатыми сапожками с золотым тиснением; придворными туфельками на высоких каблучках, в которых Емелия щеголяла с горделивой неуклюжестью. Николай подарил ей шкатулку из золоченого серебра, полную украшений для прически: черепаховых гребней, диадем с драгоценными камнями, бриллиантовых шпилек и целой радуги шелковых разноцветных лент.
– Это слишком, – запротестовала как-то Емелия. Они сидели в гостиной с Ильей Ильичом, сморщенным старичком, прославленным на всю Москву золотых дел мастером. – Зачем мне столько драгоценностей? У меня их больше, чем я смогу надеть за всю жизнь.
– Таких вещей никогда не бывает слишком много, – возразил старик, соблазняюще раскладывая перед ней на черном бархате свои изделия.
– Почему бы тебе не взять какой-нибудь браслет, – предложил Николай, подцепляя пальцем сверкающий рубинами обруч.
Емелия покачала головой:
– У меня их хватит на обе руки от плеча до запястья.
Мастер указал на другие украшения:
– Может быть, это ожерелье из янтаря и алмазов? Или сапфировый крестик?
Она рассмеялась:
– Мне ничего не нужно. В самом деле!
– Княгиня заслуживает чего-то особенного, – объяснил Николай, не обращая внимания на протесты жены. – Чего-то необыкновенного. Что еще вы принесли показать?
Илья Ильич вытянул трубочкой губы и, порывшись в горке бархатных мешочков, запустил руку в один из них, вытащил горстку фигурок из самоцветов и расставил их на столе, приговаривая:
– Возможно, княгине понравится вот это… Полагаю, они приятны на вид.
Емелия восхищенно ахнула:
– О, как чудесно! Я никогда не видела ничего подобного!
Задумчивая улыбка мелькнула на лице Николая.
– Я тоже, – произнес он, хотя это было ложью. Этот маленький зверинец выточенных из самоцветов животных он взял с собой в изгнание. Лебедь из белого коралла с золотым клювом, малахитовая лягушка, аметистовый волк с золотыми лапами и среди прочего венец коллекций – янтарный тигр с желтыми алмазами вместо глаз.
Емелия взяла в руку тигра, разглядывая его со всех сторон.
– Посмотри, как сверкают его глаза. Разве он не прекрасен?
– Прекрасен, – мягко согласился он, не в силах отвести глаз от ее сияющего лица. Он оторвался от этого зрелища лишь на мгновение, чтобы сказать золотых дел мастеру:
– Мы берем их все.
Емелия радостно засмеялась и порывисто обняла его.
– Ты так добр ко мне, – прошептала она ему на ухо. – Ты заставляешь меня любить тебя чересчур сильно.
Он провел губами по ее нежной щечке.
– В любви нет понятия «чересчур».
Однако вскоре на дни тихого блаженства с Емелией набежала зловещая тень. Николай сознавал, что его отношения с царем резко ухудшились, перейдя из очень теплых в весьма сдержанные. Он продолжал сохранять, особенно на расстоянии, чувство восхищения государем, но вспыльчивый характер Петра, его свирепость и неразумное упрямство делали невозможным для Николая испытывать к нему искреннюю приязнь. А в те смутные времена уцелеть мог лишь тот, кто был у царя в милости.
Находясь под невероятным грузом забот, царь Петр объявил войну не только шведам, но и собственному народу. Он загнал сотни тысяч подневольных крестьян служить в армий и строить Санкт- Петербург, чем вызвал ропот во всех слоях общества. Недовольство и измена царили повсюду, так что немногие были вне подозрений. Тайный сыск не дремал, вынюхивая сведения о том, не сказал ли кто хоть единого подозрительного словечка против царя или его чиновников. Одному Богу ведомо, сколько невинных было оговорено зря и наказано в пример другим, часто без суда и следствия. Воздух Москвы бурлил заговорами, и Николай понимал, что стал мишенью неприязни многих.
– Зависть, – просто объяснил это Николаю его дворецкий, Федька Сударев, в ответ на замечание князя о том, что отношение к нему некоторых родовитых москвичей стало холодным. – В их глазах вам дано много больше заслуженного. Знатный род и богатство, красивая внешность… – Николай саркастически
