фыркнул, но Сударев, не смущаясь, продолжал:
– Да, да, вы очень хороши собой и женились на замечательной красавице. К тому же заслужили милость царскую своим пристрастием к новым западным идеям. Так с чего бы нашим боярам вас любить?
– Милость царская ко мне… – пробормотал Николай. – Как мне представляется, она уже не стоит и ведра конских яблок.
– Ваша светлость! – ужаснулся Сударев, его темно-карие глаза тревожно заметались вокруг. – Нельзя вам говорить такое вслух! У стен есть уши! Вы подвергаете опасности себя и княгиню.
– Мы уже в опасности, – тихо промолвил Николай, поднося руку к большому синяку на подбородке. Он получил его днем раньше, на встрече царя Петра с восемью дворянами, которых тот собирался назначить губернаторами согласно нововведенному делению России. Меншикову поручался Санкт- Петербург, князю Дмитрию Голицыну – Киев, боярину Апраксину – Казань…
Николай разозлил Петра, отказавшись от архангельского губернаторства и не назвав причину отказа, которая, по правде говоря, заключалась в том, что ему не хотелось выбивать налоги. Между тем царь ждал от своих губернаторов в первую очередь именно этого: им вменялось в обязанность понуждать сборщиков налогов выжимать все больше денег из многострадального населения. Николай хорошо представлял себе, что его отказ будет иметь далеко идущие неприятные последствия, но все равно не смог себя заставить принять пост.
Недовольство Петра ударило по князю полной мерой Царь пригвоздил его яростным взглядом, от которого многие из сидевших за столом содрогнулись, а остальные заерзали с плохо скрываемым злорадством.
– Ладно… назначу кого-нибудь еще! – язвительно рявкнул Петр. – Но коль скоро ты с таким спокойствием отказываешь царю в его просьбе, может, расскажешь мне, что ты сделал для моего блага? Если что-то делал вообще! Объясни, почему ты до сих пор не убедил московских купцов создавать торговые компании? – Он встал, подошел к Николаю и, наклонившись над ним, проорал прямо ему в лицо:
– Я требую большего рвения. Мне нужно действие! Почему мои люди так неповоротливы? Почему они не дают денег, нужных мне на войну со шведом? Я хочу получить от тебя ответ здесь и сейчас!
Николай остался бесстрастным. Он не отпрянул от оглушительного государева рева, даже когда брызги слюны, вырываясь из царского рта, полетели ему в лицо. Каким-то образом ему удалось ответить вполне спокойно:
– Государь, да вы же все источники доходов сочли и выжали досуха. Сборщики ваши все до копейки с народа собрали: и налог на рождение, и налог на женитьбу, и на воду для питья, и на бороду. Не смешно ли с бород-то деньги брать?
Николай замолк, внезапно осознав, что в комнате наступила гробовая тишина. Глаза Петра сверкнули ледяным блеском. Никто не мог поверить своим ушам: Николай осмелился сказать царю правду… прямо в глаза!
– А сверх всего, – продолжал он твердым голосом, – монополии государственные, недавно введенные, вздувают цену товара в пять раз против прежней. Теперь покойника схоронить невозможно: у людей денег на гроб не хватает. Крестьянам стала соль столовая недоступна. Все подорожало: и водка, и мех, и в карты сыграть… При таком раскладе купцам не с чего доходы иметь. Они возмущаются и не видят резона трудиться с большим рвением… лишь для того, чтоб их деньги на войну ушли.
– Я оценил твою искренность! – И без всякого предупреждения Петр ударил его кулаком в лицо. Сокрушительный удар пришелся Николаю в челюсть. Князь чуть не свалился со стула. – А это тебе награда за дерзость.
У царя стремление к прогрессу вполне сочеталось с его западническими идеалами, но средства и способы достижения благой цели расходились с мечтой. Поморгав как следует, пока не исчезла слепящая темнота перед глазами, Николай сумел усидеть прямо. В ушах стоял звон.
Дикая ярость вскипала в нем. Его пожирало желание ответить таким же ударом, защитить себя. Но поднять руку на государя означало подписать себе смертный приговор. Неторопливо поднявшись, он сказал:
– Спасибо за урок, государь. Теперь я знаю, почем нынче правда.
Присутствующие только ахнули при этих дерзких словах, а затем в молчании проводили его взглядами, когда он твердым шагом покинул комнату. Царь промолчал тоже.
Вернувшись мыслями к настоящему, Николай еще раз дотронулся до болезненного места на подбородке и мрачно усмехнулся, а Сударев тревожно заговорил:
– Но, ваша светлость, царь бьет всех и каждого. Это у него в привычке. Вот и князя Меншикова он давеча побил в этом же доме, да так сильно, что тот кровью весь стол залил. Царь ничего дурного при этом в виду не имеет. Приближенным к нему людям приходится терпеть царскую досаду. Вам это давно известно!
– У его досады чертовски сильный удар справа, – пробормотал Николай.
– Синяк скоро пройдет без следа. – Молодое лицо Сударева сморщилось от старания убедить. – Пожалуйста, князь-батюшка Николай Дмитриевич, постарайтесь это забыть.
Ради Емелии, да и ради себя самого, Николай готов был попытаться.
Тем же вечером, позднее, поднявшись в комнаты, которые теперь делил с Емелией, он нашел ее сидящей за маленьким столиком, на котором особым образом были установлены друг против друга несколько зеркал. Посредине между ними горела свеча. Неяркий колеблющийся свет отбрасывал тени на стену за ней, выхватывая из мрака икону Ильи-пророка с его рубиново-красным облаком, которое лучилось так, словно само испускало сияние.
Озадаченный Николай застыл на пороге и стал наблюдать за женой. Она была в голубом бархатном домашнем платье, застегнутом спереди на маленькие перламутровые пуговки.
– Что это ты делаешь? – осведомился князь. Емелия подскочила на месте, но затем робко улыбнулась.
– Ты так тихо вошел, что я не услышала! – И она вновь обратилась к зеркалам. – Я пытаюсь прочесть наше будущее. Буду смотреть в зеркала, пока одно из них не покажет мне его. Если долго ничего не увижу, тогда расплавлю восковую свечу и вылью в воду. По тому, как воск застынет, можно будет угадать, что нас ждет.
Николай закрыл дверь и, подойдя к ней, бережно потянул за рыжий локон и улыбнулся, целуя ее в макушку.
– Неужели ты взаправду веришь в эту нелепицу?
Она подняла на него серьезные глаза.
– Разумеется! Это всегда помогает узнать правду. А разве за границей не верят в гадание?
– Полагаю, некоторые верят. Но большинство верят не в магию, а в науку.
– А во что веришь ты?
Он ласково погладил подставленную ему нежную шейку.
– Я верю и в то, и в другое. – Он повернул ее от столика к себе лицом. – Почему, дитя, тебя тревожит наше будущее?
Ее взгляд перешел на синяк, выделявшийся на подбородке мужа. Она осторожно коснулась его кончиками пальцев.
– Царю не нравится, что ты женился на мне. Это все знают.
Николай стиснул зубы. Потом спросил:
– Кто осмелился тебе так сказать?
– Я слышу шепотки об этом, куда бы мы ни пошли. По-моему, Меншиков и его друзья позаботились, чтобы все узнали, кто я такая. Тебе не к лицу иметь такую жену.
– К черту их всех! – резко объявил он и крепко ее поцеловал.
Через несколько мгновений Емелия отвернула от него лицо.
– Иногда у меня возникает желание…
Он нагнул голову к ее шейке и повел по ней цепочку поцелуев.
– Чего же тебе желается, Рыжик?
