Там стена делает небольшой поворот вправо. За ней неизвестность. Подаю сигнал, все пошли осторожнее. За поворотом на полянке увидели «духов». Человек двадцать в черных «пакистанках», сидя на земле, оживленно обсуждают проведенное мероприятие. Да, нас не ждали. Поэтому, когда некоторые из них начали вставать, прихватывая свои автоматы, мы с двумя дозорными влупили по толпе из трех стволов. Остальные бойцы не могут помочь нам, также рискуют попасть в наши спины. По моему сигналу они залегли, не создавая собой мишени для духов. Оставшиеся в живых «душки» рванули к развалинам, оставляя убитых. Гранатометчик тоже остался на поляне, не добежав до убежища, пуля моего сержанта Шурки Долгова попала ему в лицо. Сержант перевел огонь на одиночный и бил прицельно. То же сделал и Серега Тимошенко. Оставить гранатомет противнику было бы преступлением, и в штабе меня просто бы не поняли. Для помощи дозорным высылаю еще двоих. Это их первый бой. Парни выскакивают на полянку и, стоя в полный рост косят очередями по дувалам. Мой мат вперемешку с приказами лечь не доходит до них – силен запал первого боя. В лежачую мишень гораздо труднее попасть, чем в стоящую крупную фигуру. А их фигуры крупны. Оба борцы, под 85 кило весом. Сам отбирал их в Союзе.
Первые потери
Вначале падает Горяйнов. Потом зашатался и Солодовников. Он, пошатываясь, бежит в мою сторону. Перед смертью зовут маму, а мамы сейчас далеко, вот он и бежит ко мне, я сейчас ему за мать. Автомат зажат в руке, изо рта бьет кровавая пена». Песочка» на груди окрасилась в красный цвет. Дырочка в ней говорит о ранении в легкое. Вот и первая кровь, получи, командир. У меня нет сил выругать его, хотя злость на него переполняет меня. Прислушайся он к моему приказу, жил бы, может, до сих пор. Укол промедола, сделанный кем-то из бойцов, не спасает положение. Теперь наша задача усложнилась. Помимо гранатомета надо забрать убитого Генку с его пулеметом. Отправляю за ним двух солдат. Они сбрасывают рюкзаки и оставляют автоматы, им они сейчас не нужны. Их действия будут прикрываться огнем всей группы. Здесь не стрельбище, поэтому лица парней бледны. Знаю это и я. Мозг лихорадочно работает, я не имею права ошибаться». Вперед!» Генкино тело и оружие у нас. Духи усиленно огрызаются. Но нам теперь не до них. Побросав в дувалы с десяток гранат, мы отходим, жизнь еще живого Солодовникова мне важнее этих людей в черном. Вместо них завтра будут еще сто, а его еще можно спасти. Двое прикрывают наш отход, двое бегут впереди, ограждая нас от возможных неприятностей. Остальные тащат два тела, сменяя друг друга». Песочки» промокли от пота, солнышко уже жарит немилосердно. Не зря заставлял вас часами таскать рюкзаки с камнями, где бы вы были без этой тренировки.
Вовремя мы покинули место стычки. Появившиеся в небе «вертушки» обрабатывают это место, используя все свое вооружение. О нас они не знают. Наши действия держат в тайне. Если «вертушки» примут нас за «духов», это может стоить нам жизни. На месте засады грохочут взрывы НУРСов, видны столбы пыли». Душкам» там не сладко, но и нам тоже. Один из вертолетов заходит на боевой разворот и замечает группку людей, бегущих по развалинам. Изменяя курс, он разворачивается в нашу сторону. Если не опознает, конец, мелькнула в мозгу мысль. Его плоское с боков тело неумолимо приближается к нам. Быстро достаю из рюкзака ракетницу. Выхожу на центр улочки, прятаться уже бесполезно. Даю выстрел ракетой в сторону приближающегося вертолета, машу пилоту рукой. Он проходит над нами на бреющем, обдав вихрем смешанного с гарью воздуха. Пилот направляет курсовой пулемет на нас, пристально вглядываясь в наши лица. Бежать к дороге духи не могут, это ясно пилоту, и он отваливает к своим.
Вызываем технику. Возле нас в пятидесяти метрах пылают пять бензовозов. Людей не видно. Оказывается, что раненых уже эвакуировали в местную санчасть. Вот и за нами пришла БМП. Осторожно загружаем Солодовникова и Генку. Мать должна получить своего сына в любом случае, иного у нас быть не могло. Наконец, санчасть полка. В наличии прапорщик-санинструктор и капитан-зубной техник, и это в полку, ведущем боевые действия. Опять наверху не хочет шевелиться извилина. Где наши профессора, где медики, желающие получить богатейшую практику? Они есть, я знаю, но сюда почему-то не могут попасть.
В санчасти уже пятеро обожженных водителей бензовозов. Некоторые из них напоминают персонажи фильмов ужасов. Полностью обожженные, голова без единого волоска, распухшие кровоточащие губы. Они просят доктора убить их. Кожа пластами свисает с тела. Мучения, очевидно, достигли последнего предела. Доктора мечутся среди них, ставя им капельницы. Тут еще мы с нашим воином. Его кладут на раскладушку, затыкая ваткой дырку в груди. Он хрипит, с надеждой глядя на белый халат врача». Жить будет», – говорит прапорщик. Мы выходим из санчасти. Бойцы стоят в стороне, вопросительно глядя на нас с Серегой. Серега его друг по школе, вместе они и выступали на соревнованиях по борьбе. Ему не стоится на месте. Он снова заходит внутрь. Через секунду он вылетает оттуда: «Товарищ старший лейтенант!». Забегаю за ним в помещение. Солодовников спокойно лежит на раскладушке с полузакрытыми глазами. Хватаю его руку. Пульса нет! Серега выхватывает пистолет и с проклятиями направляется по коридору. Догоняю его у входа к врачам. Он вырывается, что-то кричит докторам. Они испуганно бросились врассыпную. Это удваивает силы Тимошенко, он вырывается. Подбежавшие солдаты помогли мне скрутить его. Серега ослабевает и плачет. Кризис злости на врачей прошел. Тем более что винить их не за что.
В Афганистане, в «Черном тюльпане»
Трупы тут же выносят на улицу, заворачивают в блестящий целлофан. Целлофан напоминает обертку шоколада. Такой же хрустящий. Груз «200» загружается в вертолет и отправляется в Кабул. Там его ждет «консервный заводик», мрачно шутят бойцы, так называя полевой морг. Морг располагается в нескольких больших палатках, установленных прямо на высохшей траве. Лежащим на земле уже все равно. Комфорт их не интересует. К сожалению, приходится посещать это заведение. Надо опознать здесь своих, дать данные в местную администрацию. Но прежде их еще надо отыскать здесь. А среди этих оборванных ног, искалеченных тел и каких-то непонятных обгорелых кусков мяса их отыскать не просто. Наконец, они найдены. Солдат в десантной форме с запахом самогона шариковой ручкой пишет на их твердой задубелой коже фамилии, и я с облегчением выхожу на воздух. Такого не увидишь и в кошмарном сне. Теперь их уложат в цинковые ящики, и они на самолете отправятся в круиз по родной стране. Ждите родные своих сыновей, вам их доставят обязательно.
Опустошенный виденным, сажусь в УАЗик. Глаза мои открыты, но я ничего не вижу. Мой мозг отказывается воспринимать окружающее. Это напомнило первый выход на задание. Шок скоро проходит. Здесь вообще долго ничего не длится, и жизнь товарищей в том числе. Долго только ждешь замены. Кажется, тебя не заменят никогда, и ты будешь вечно торчать на этой войне, которая тоже не кончится никогда. Где в мире еще найдутся желающие рисковать своей жизнью за 23 доллара в месяц. Оплата не зависела от того, лежишь ли ты на койке целыми неделями или пытаешься выжить, прыгая ночью по дувалам с автоматом в руках. Те же деньги получают работники штабов, повара, машинистки и прочий контингент, слышавший стрельбу и взрывы издалека. Иногда эта тема поднималась в нашей среде, особенно после очередной отправки домой кого-то из нас грузом «200». Она, как правило, затихала после двух-трех минут крепких матерных выражений в адрес начальства в Союзе». Зомби» не должны много рассуждать. Их удел выражен четырьмя емкими выражениями: «в любом месте, в любое время, любое задание, любыми средствами», остальное их не должно касаться. В конце концов, мы не наемники, мы воюем во имя Родины.
Гладко было на бумаге...
Следующей нашей операцией был рейд в крупный кишлак, откуда совершались нападения на наши войска. Кишлак располагался в предгорье, и на технике туда не проедешь. С воздуха можно перебить
