К полудню темное небо снова стало голубым и на нем появилось яркое, но не обжигающее солнце. Отсутствие обычной жары заставило удивленных любителей позагорать из «Британского Колониального» стремглав помчаться на песчаный пляж. Еще ранним утром персонал отеля подмел его, собрав все ветки и мусор, выброшенные штормом, и теперь пляж вновь был чистым, сияя на солнце. Изумрудное море мирно катило свои волны. Казалось, будто никакого шторма и не было.
«Могила моряков», кафе отеля, выходило окнами на пляж. В самом кафе был низкий потолок, каменные стены и серый пол. Черный бармен в цветной рубашке смешивал напитки перед настенной фреской, изображающей моряка, крепко спящего в окружении достигших брачного возраста русалок и косяка прикольных рыб, совершающих предварительный осмотр тела.
Я заказал себе бутерброд с превосходным мясом под острым соусом, оладьи с мясом и коктейль — напиток с апельсиновым соком, который улыбающийся бармен назвал «Багама-мама». Потом во внутреннем дворике я отыскал подходящий деревянный столик под пляжным зонтиком и принялся за свой обед, разглядывая хорошеньких девушек, загорающих на пляже. Иногда кто-то из них рисковал подняться и с разбега ринуться в воду.
— Ты, должно быть, в раю, Геллер, — раздался высокий страстный голос.
Я сразу узнал его по чуть заметному, очень сексуальному придыханию, но все равно повернулся, чтобы убедиться в реальности приятной неожиданности.
На ее лице играла лукавая улыбка:
— В Нассау полно хорошеньких девушек... разных одиноких жен пилотов ВВС. Ты, наверное не теряешь времени даром?
— Элен, что ты делаешь в Нассау?
Она сняла солнцезащитные очки, и я смог получше разглядеть ее. Маленькая женщина сорока лет с развитыми формами, она выглядела на добрый десяток лет моложе, частично благодаря хорошей наследственности, частично — веселому темпераменту.
На ней была широкополая соломенная шляпа, завязанная оранжевыми лентами под подбородком, и белый халат поверх оранжево-белого купальника. Элен была почти незагорелой, пряди каштановых волос, выбивавшиеся из-под шляпки, щекотали ее грациозную шейку. Она совсем не пользовалась косметикой, да она и не была нужна: ее дерзко вздернутому носику, полным губам, румяным щекам и блестящим зеленым глазам с длинными ресницами позавидовала бы любая багамка.
— Просто гуляю здесь после утреннего спектакля, — ответила она. — А ты?
— Тоже. Садись! Ты уже пообедала?
— Нет. Закажи мне что-нибудь. Салат с мясом мидий.
— Сейчас.
Я заказал ей салат. Я был рад снова видеть Элен Бек, которая широкой публике была известна под сценическим псевдонимом «Салли Ранд». Мы познакомились давно, в Чикаго, на Всемирной ярмарке, где я ловил карманников, а она делала себе имя и приносила немалый доход организаторам, выступая со стриптиз-балетом под ворохом пушистых страусовых перьев. Иногда она обходилась без перьев, скрываясь за особыми надувными шарами. Салли или Элен, как она предпочитала, чтобы я ее называл, — была разносторонней натурой.
Я заказал ей салат и «Багама-маму». Она ела с аппетитом — поджаренное мясо мидий с острым лайковым соусом и специями и хрустящие жареные овощи быстро исчезали с ее тарелки. Но еще чаще она потягивала из своего стакана.
— Как поживает Терк? — спросил я.
Она поморщилась и сделала здоровенный глоток.
Терк был ее мужем, наездником на родео, которого она встретила, когда готовила ревю «Обнаженное ранчо Салли Ранд». Они поженились в 1941, но с тех пор не все шло у них гладко. Последний раз я видел ее четыре месяца назад в Чикаго, и она была одна.
— Я дала ему еще один шанс, но он все испортил. Сукин сын ударил меня, Геллер!
— Ну и ну.
— Я этого не стерпела и выставила ублюдка.
Ее манера выражаться была такой же крутой, как выражение ее лица сейчас.
— Знаешь, мне даже жаль его. Он не вынес всего этого и записался в авиацию; его подбили и комиссовали вчистую. Я хочу ухаживать за ним, но ведь теперь парень просто псих!
— Конечно.
Она взглянула на меня, и ее лицо прояснилось. Она наклонилась ко мне и нежно дотронулась до моей руки.
— О, прости, Геллер. Я забыла, что ты тоже прошел через это.
— Ничего, Элен.
Она откинулась назад, и ее лицо снова стало несчастным.
— Он слишком много пьет. Мне пришлось снова его выгнать. Боже, почему я не вышла за тебя, Геллер!
— Я тоже удивляюсь время от времени.
— Да, и часто?
— Иногда.
Она улыбнулась. Ее широкая улыбка была что-то.
Мы проболтали с ней около часа. Не то чтобы у нас было много что вспомнить. Несколько месяцев назад в Чикаго мы тоже вспоминали об одном лете, проведенном вместе в далеком 1934 году. Некоторые воспоминания носили интимный характер, но теперь я и Элен больше не были любовниками. Настоящими, я имею в виду.
Но мы всегда оставались друзьями.
— Не думал, что ты станешь работать в Нассау в «мертвый сезон» — сказал я. — Теперь, во время войны, ночная жизнь слегка ограничена здесь, не так ли?
Она пожала плечами. Она уже доела свою порцию и теперь курила сигарету.
— Это было выступление в пользу фонда Красного креста. Ты же знаешь, какая я патриотка.
Она действительно была патриоткой и поклонницей Франклина Делано Рузвельта, а еще мнимой интеллектуалкой, немного симпатизировавшей левым. Она вызвала к себе совсем иной интерес, когда высказалась в поддержку республиканцев во время гражданской войны в Испании. Кроме того, она была известна тем, что читала лекции в колледжах. Когда ее не арестовывали за оскорбляющее общественную нравственность поведение, конечно.
— Похоже, ты становишься уважаемой особой в...
— Если ты скажешь «в твоем возрасте», я врежу тебе по носу мидией, Геллер.
— ...В наши нелегкие времена.
Ее улыбку пересекла недовольная морщина.
— Да, это так. Я уважаема здесь. В субботу вечером герцог и герцогиня Виндзорские сидели в первом ряду на моем шоу в «Принце Джордже».
— У тебя шикарная публика, поздравляю.
Она приподняла подбородок, элегантно выдохнув дым.
— Они уважают не столько меня, сколько мои замечательные круглые шары.
— У тебя всегда были замечательные...
— Заткнись, Геллер. Круглые шары — это большие воздушные шарики, за которыми я танцую. Они сделаны по моим собственным инструкциям, и теперь их использует правительство Штатов для учебных мишеней...
Я засмеялся, и она тоже.
— Да, — произнес я. — Было очень патриотично со стороны герцога присутствовать на твоем шоу. Что, Уоллис не возражала?
Я говорил, конечно, об Уоллис Симпсон, разведенной американке, ради которой Дэвид Виндзорский, бывший Эдуард Восьмой, нынешний губернатор Багам, оставил трон, чтобы жениться на «женщине, которую он любил»!
— Уоллис все время хихикала. Честно говоря, кажется, герцогу было не по себе. Он ужасно
