– мой батя! Понял?!
– Я знал...
Невидимка буквально впился своими бельмами в глаза Артема и словно зацепился в них за что- то... Токарев вздрогнул и неожиданно хлестанул Шахматисту справа в солнечное сплетение. Молодой человек схватил ртом воздух и нырнул лбом в паркет. Артем поднял его за волосы:
– Какие мы нежные! Я тебя давно ищу, сука...-Много посуды за это время перебили! Теперь – спрос!
– Сам бы и спрашивал! – как выплюнул паренек, не отрываясь от его глаз, словно гипнотизируя Токарева.
Варшава сдвинул брови и пнул Шахматиста в голень:
– А как – погулять выйти?!
Молодой человек скривился, но даже не застонал, продолжая удерживать взгляд Артема:
– У всех своя правда... А только один бы ты меня никогда не сделал, ментенок... Урками себя обставил, храбрый мальчик...
Тихоня подскочил и вылил ему на шею горячий жир со сковородки:
– Правд много – вера одна!
Невидимка зашипел и задергался:
– Вот пусть бог и рассудит! По-честному – один в один!
– Что?! – Тихоня приложил ему сковороду к загривку. Фантом заскрежетал зубами, забился, но продолжил смотреть на Артема:
– Ну, боксер! Давай! Одолеешь – тогда я перед всем честным народом...
Токарева качнуло вперед, к связанному телу:
– И перед прокурорскими?
– Да!
– Жить хочешь?
– Да!
– Падаль. Никто тебя не боится... Согласен!!!!
– Дуэль?
– На «тэтэхах», сволочь!!!!
– А у меня другого нет!
– И не будет!
Токарев начал нервно доставать пистолеты из-за пояса, вынимать обоймы и передергивать затворы. Красиво разложил стволы на скатерти и взял нож со стола, собираясь разрезать веревки.
Тихоня настолько охуел (а другого слова – просто не подобрать), что, прислонив сковородку к своей ноге, не почувствовал ожога. Варшава сел по-арестантски, глубоко, подпер голову руками и нехорошо улыбнулся:
– Мудро! Нам с задубевшими душами такое в головушки не пришло бы! Да, Тихонь?
Тихоня опомнился, откинул сковородку, шипя от боли:
– Как-то читал я книгу, начало и конец были вырваны... Так там дворяне каждые полчаса – позвольте – не позволю – и пиф-паф! Столько нового узнал!
– Можно потрогать? – Варшава ласково погладил стволы. – Когда их на Урале четырнадцатилетние пацаны собирали, вкалывая по восемнадцать часов в сутки, то думали они про «бей гадов», но никак не про дуэли... Это я так, Артем, рассуждаю... И когда из окопов безусые лейтенанты роты поднимали – то думали, что с матерями по-человечески не простились. А ты – дуэль?! Дуэли бывают только с равными! В книжках так пишут... Артур?! А батя твой?! А Проблема?! А девка эта зарезанная?!
Варшава вскипел, губы его задрожали, брови задергались. Тихоня ойкнул и пошел боком в сторону коридора. Токарев неуверенно потянулся к столу, но не успел. Из обоих стволов дуплетом Варшава выстрелил в Невидимку, который уже все понял и пытался отползти. Одна пуля вошла в левое бедро, другая ударила над правым коленом. Гильзы сухо щелкнули о полировку серванта. Шахматист завыл, забился в судорогах. Резко запахло пороховой гарью.
Варшава убрал руки со стволов – он их почти и не поднимал:
– Вот и рассудил бог... Через меня. Такое, стало быть, он принял решение.
Артема как подбросило – он упал рядом с Шахматистом, схватил его за голову:
– Кто ты?! Кто? Откуда ты? Зачем?! Кто ты?!
Молодой человек ответил ему лишь оскалом и мертвым взглядом, а потом потерял сознание.
Токарев застонал, отвалился к холодильнику – его крупно трясло, и когда Тихоня налил ему чашку водки, он чуть не отбил зубами кусок от края.
Вкуса водки Артем не почувствовал, но, выглотав жидкость до дна, смог хотя бы внутренне зарыдать – без слез и всхлипов, беззвучно и страшно...
Он закрыл глаза и сквозь перестук собственных зубов расслышал надтреснутый голос Варшавы:
– Господи... Что ж мы творим-то... Как обезумели все... Тихоня, милый, давай соображать, куда этого красавца везти... Врач нужен... Он не должен сдохнуть, он же нам еще ничего не рассказал... И к прокурорским его в таком виде не поташищь. Вот ведь, падаль, как заморочил... Шевелись, родной, а я хлопчика нашего отогреть попробую...
Артем понял, что последнюю фразу вор сказал о нем, и уткнул голову в колени, боясь показать свои слезы...
...Утро следующего дня Токарев встретил вместе с Варшавой в больнице имени Ленина, куда «скорая» отвезла Артура в коматозном состоянии. Врачи говорили, что шансов практически нет – но они пытались. Им пообещали все, что можно. Они сказали, что дело не в деньгах...
Артем сидел на широком подоконнике в пустом, по-утреннему гулком больничном коридоре. Варшава притулился по-зэковски рядышком внизу. Они молчали. Токарев старался не думать об отце, об Усенкове и о том, что ему нельзя возвращаться домой. Артем пытался вообще ни о чем не думать, но мысли все равно скакали в воспаленной голове, мучили бесконечными вопросами – и не было сил искать на них ответы... Токарев кашлянул. Ему хотелось выкрикнуть «Как же так все вышло-то?!!», но вместо этого он тихо спросил:
– Варшава... Я давно хотел узнать. Артур тебе кто?
Вор ворохнулся, помолчал и тихо ответил:
– Сын.
Артем закрыл глаза, но тут же распахнул их, потому что за закрытыми веками начинало мерещиться лицо Невидимки.
– Варшава... Почему такая блядская эта жизнь?
Вор долго ничего не отвечал, поглаживая нервно себя по голове. Наконец, усмехнулся горько:
– Почему, говоришь, жизнь несправедливая? А с чего ты это взял? С того, что нам не хватит на лечение? А ты хотел серии преступлений, трудолюбивую разработку, схватку и слова генерала: «Спасибо, сынок!». Наверное, и так бывает... Я не видал. Ты дал сейчас своей жизни все, что мог, и вот если она не ответит тебе... не сейчас, а потом – вот тогда и поговорим. Все, о чем можно, гордясь вспоминать за столом – все борется любой ценой. У нас в державе мужчины делятся на тех, кто воевал, и тех, кто сидел. Так получилось. Я, извини, не воевал... Хотя... Я тебе вот что расскажу... Меня когда из блокадного Ленинграда ребенком отправили – поезд где-то застрял... Я плохо помню, но попал к партизанам. Мосты не взрывал... Помню: дядька какой-то дает мне сверток и говорит, по какой дороге идти и кому отдать... Помню, немец угощал чем-то в серебряной обертке. Так что, может, и взрывал. Потом меня отправили от греха, я ведь – обуза. А на Урале меня при каком-то оркестре старшина грамоте учил... А потом большой город, голодно и – малолеткой на Воркуту. Дальше – в основном, сидел... Когда Артуру было полтора годика, у него случилась астма. Я прибежал в больницу, а там холодные котлы без мяса и драные простыни. Все, думаю, пусть лучше на руках у меня умрет. Врач написал лекарства заморские – связей-то тогда не было... Так Проблема ночью аптеку вынес. Потому как надо было любой ценой. Оно, конечно, неправильно. Но Артур жить остался. Может быть, было и иное решение – я его не знал...
