Мы с ней стали друзьями. Мама с ней познакомилась. Я бывал у нее, познакомился с ее чудными сестрами, с ее матерью. Потом Маша развелась, вернулась в Париж. Замуж уже не вышла, жила с разными интересными людьми.
Она чудесный человек. Всегда весела. Прекрасно готовит, пишет книги – по искусству кулинарии, по рецептам спагетти, по интерьеру – универсальная женщина, замечательная актриса. Она снималась у меня в «Дуэте для солиста». И все-таки внутренне я ощущал душевную рану – чувствовал, что мне, моим ожиданиям изменили.
Уже после «Дуэта для солиста» она предложила поставить пьесу.
– Я тебя познакомлю со Стрелером, давай сделаем Чехова.
Так появилась «Чайка», где она играла Аркадину. Отношения у нас неизменно оставались чудными, но всегда ощущалась тень недоговоренности. Что-то между нами случилось. Что-то драматическое. Что?
Шли репетиции. Работалось интенсивно и очень интересно. На одной из репетиций Маша вдруг сильно повздорила с партнером, с актером, игравшим Треплева. Она хотела на эту роль своего молодого бойфренда – я его не взял. Не люблю, когда мне кого-то навязывают. Потом у меня не раз был случай пожалеть о том, что ее не послушался…
Вспышка раздражения была неожиданной и острой, Маша была зла и резка. Когда мы уходили, я остановил ее на лестнице. Сказал:
– Маша, надо быть добрее. Надо уметь прощать. Она посмотрела на меня, словно ее ударило током или ошпарило кипятком. Вся побледнела.
– Прощать? И это ты мне говоришь? Какое право ты имеешь говорить мне это!
И побежала вниз. Я ничего не понял. В первый раз за двадцатилетней давности отношения.
На следующий день мы снова встретились на репетиции. Я сказал:
– Маша, я не понял, что ты вчера сказала мне. Почему я не мог сказать тебе «надо уметь прощать».
– Ты что, не понимаешь сам?
– Нет.
Она посмотрела на меня так, будто в первый раз увидела. Сказала:
– Ну ладно, мы как-нибудь поговорим об этом. Мы дождались конца репетиции, я пришел к ней в уборную.
– Маша, объясни мне, в чем дело
– Разве ты не знаешь, что между нами произошло?
– Я точно знаю, что между нами произошло. Ты меня бросила.
– Я тебя бросила? Ты меня бросил, дорогой мой. У меня все перевернулось внутри.
– Я получил от тебя открытку. Ты вышла замуж за другого. Я развелся из-за тебя с женой. Я ждал твои от крытки как манны небесной! У меня все в жизни из-за тебя перемешалось.
– Я же все сказала тебе в Праге…
– Что ты мне сказала?
– Что я беременна. Полтора месяца уже как беремен на. От тебя.
У меня все поплыло перед глазами. Как! Я вообще не мог представить, что от меня в ту ночь можно было забеременеть. Наша встреча была на грани чистой платоники… По крайней мере, так мне казалось.
– Не может быть!
– Я тебе это сказала. Ты никак не отреагировал. Я ждала от тебя хоть какого-то знака. Думала, что ты хочешь ребенка. Что мы его сохраним. Ты ничего не ответил. Ничего не сказал. Просто напился. И никак не отреагировал в течение двух месяцев. Я ждала очень долго. В конце концов я поняла, что ребенок тебе не нужен. Вот так. Я тебя хотела забыть. Я вышла замуж.
Стефан Цвейг! Все двадцать лет наших отношений, моих представлений об этих отношениях полетели в тартарары. Никакие розы, которые я эти годы слал ей домой и в ее уборную, не могли ни объяснить, ни извинить этого драматического непонимания.
Она удивительное существо, умнейшее создание. Во обще идеальная женщина. Русская. Аристократическая. Всегда для меня дорогая.
Не могу освободиться от чувства вины, хотя вина вроде всего лишь в том, что плохо знал французский.
МАЭСТРО!
1969 год. Я только что снял «Дворянское гнездо», женился на француженке.
Агеев, директор нашего объединения, вызвал меня к себе.
– Приезжает Карло Понти. Будет снимать у нас «Подсолнухи» с Софи Лорен и Марчелло Мастроянни. Режиссер – Де Сика. Россию он знает мало, ему нужен молодой талантливый помощник. Ты не хотел бы?
Поработать с Де Сикой! Конечно!
Приехал Понти, мы познакомились. Он посмотрел «Дворянское гнездо», моя персона его устроила. К тому же я немного говорил по-английски, по-французски, тут это было существенно. Стали говорить, что надо сделать к приезду Де Сики.
– Когда он приедет?
– В день съемок.
– Как?!
– Да. Когда можно будет снимать сцены.
– А кто же будет готовить?
– Вы. Вы будете готовить сцены.
– Какие?
– Отступление итальянской армии. Сцены с Мастроянни в маленьком городке.
Приехала огромная итальянская группа, привезли костюмы, приехал Мастроянни. Я прочитал сцены, которые предстояло снимать, обдумывал, что Де Сике может понадобиться. По своему разумению стал готовить будущие съемки. Всю натуру выбирал Понти.
Наконец, приехал Де Сика. Кашемировое пальто, перчатки на заячьем пуху – я таких никогда не видел. Седой, красивый. Маэстро! Рядом с ним я ощущал себя студентом, хотя у меня уже были три картины, четыре года, как окончил ВГИК.
Меня привели к нему в избу, представили:
– Вот молодой русский режиссер – Кончаловский. Он подозвал меня пальцем. Я подошел знакомиться.
– О, каро, каро! Руссо! – Он улыбался, говорил любезные слова. – Хорошо. Давай выбирать артисток.
В избе сидели дети, из которых надо было выбрать девочку для съемок. Снимать предстояло здесь же.
– Мне нужна девочка, чтобы она смогла заплакать. Эти все не плачут.
– Это просто. Сейчас ущипну – она заплачет. Что тут же и сделал. Девочка заорала.
– О, эту и берем, – обрадовался Де Сика, видимо не хотевший брать на себя такие методы работы.
Он посмотрел остальных девочек, посмотрел натуру.
– У меня готовы раскадровки, – сказал я. Он взял листы с плодами моих творческих озарений, бегло их перелистал.
– Бене, бене. – В его голосе никакого энтузиазма я не почувствовал.
Мы немного поговорили еще о чем-то, расстались. На следующий день узнаю, что маэстро нет, он уехал.
