какое-то движение и обнаружил, что сзади стоят еще трое вооруженных мужчин — двое с луками и один с двуствольным ружьем. Откуда они появились, Павел так и не понял, но почувствовал, что и от них струится враждебная волна. Дино приблизился, жестом потребовал куртку, тщательно прощупал ее заученными движениями. Перебросил второму автоматчику, зашел Павлу за спину — у того неприятно заныл затылок, но он не шевелился, всем своим видом демонстрируя миролюбие, — охлопал Павла сверху донизу и бросил одно слово:
— Порядок.
Павел почувствовал, как на его запястьях стягивается веревка, и попытался возмутиться.
— Что все это значит? — сказал он, обращаясь через плечо к Дино. — Иду с берега, устал, спать хочу — с чего это вы вдруг?
— Господин наместник Великого Царя тебе разъяснит, — мрачно ответил Дино, затягивая узел. — Думаешь, со стены незаметно было, как ты в цветочках прятался, шпион лаодийский?
Причина враждебности стала понятной. Что ж, почему бы не поговорить с наместником? Павел пожал плечами, опустил голову, изображая полную покорность, и пробормотал, чтобы Дино услышал:
— Ничего не понимаю. Какой шпион?
Дуло автомата толкнуло его в спину.
— Вперед! Шаг в сторону — стреляю.
— Куртку отдайте, — сказал Павел, но второй автоматчик только ухмыльнулся и, поторапливая, повел стволом.
— Оставайтесь, мы с Джованни его доведем, — сказал Дино остальным. — Идем, разберемся, шпион лаодийский.
Джованни шел впереди, Дино следовал за спиной Павла. Павел слышал стук его ботинок, ощущал фон удовлетворения и злорадства и не сомневался, что привратник в случае чего будет стрелять без размышлений.
Они дошли до дома, крытого черепицей, и женщина в голубом встретила их равнодушным взглядом. Свернули за угол и направились по узкой улочке без тротуаров, сдавленной двухэтажными серыми домами. Вместо деревьев у домов стояли фонари, за черными от копоти стеклами бледно горели факелы, и маленький курчавый старичок стоял на верхней перекладине лестницы, накрыв факел колпаком на длинной ручке, и протирал стекла фонаря. Павел следовал за неторопливо шагающим Джованни и с любопытством смотрел по сторонам.
Поначалу город был однообразен и тих, но чем дальше они уходили от ворот, тем больше он преображался. Павел на всякий случай считал повороты и запоминал места, мимо которых вели его конвоиры. Вот широкая улица, по обеим ее сторонам каменные ступени уходят вверх, и там, за оградами, видны большие здания, и из одной каменной чаши в другую маленькими водопадами бежит вода. Вот площадь, окруженная невысокими деревьями с аккуратными желтыми кронами, — и в центре возвышается памятник какому-то толстому бородачу в длинной одежде. У бородача надменное лицо, толстые губы и что- то вроде короны на голове. Вот дом с массивным балконом на столбах, на балконе висят мокрые простыни, и наголо обритый круглолицый парень, чем-то похожий на Виктора Медведя из отцовской бригады, стоит, облокотившись на перила, и рассеянно плюет вниз. Вот длинное, во весь квартал, здание с колоннами, огромные каменные ванны, наполненные водой, широкие полукруглые скамейки, амфитеатром уходящие вниз, к небольшой пустой площадке… Дом с овальными пыльными окнами… Вот несколько хмурых мужчин лениво выковыривают камни из мостовой, а рядом, переминаясь с ноги на ногу, скучает рыжее животное с квадратной мордой и стеклянными глазами, и в телеге громоздятся серые валуны… Опять здания на холмах и неподвижные фигуры на балконах…
Павел чувствовал, что начинает задыхаться в этом каменном Броселианде. Серое небо сливалось с серыми зданиями, уныло шаркали подошвами прохожие, а лица у всех были сонными, словно горожане провели бурную ночь и теперь просто принуждали себя переставлять ноги.
Павел слушал обрывки разговоров, вглядывался в лица, — и его начинало что-то тревожить. Говорили о разном. На Десятой улице еще позавчера канализацию прорвало, а эти бездельники все никак не починят, вонища стоит страшная, но никто и не шевелится… Ночью опять гуляли на Третьей горе, кувшины швыряли из окон, какого-то низкого пришибли чуть ли не до смерти… Говорят, в канцелярию наместника доставили указ Великого Царя — всю охрану разогнать и поменять, будто бы заговор в столице раскрыли… Лес скоро начнут морем возить… И чего только они с ней не делали, ведь до самого утра куролесили — и ничего, а сейчас она туда же — к Священному Холму, провожать… Вон опять вроде шпиона поймали, ух, и будет ему, вредителю, из-за них вот, из-за Лаодии этой мерзкой и женщины рожать почти перестали, из-за отравителей…
Павел невольно замедлил шаг, посмотрел в спины двух удалявшихся женщин с высокими вычурными прическами, и тут же получил тычок в поясницу.
— Пошевеливайся, мерзость лаодийская, — почти добродушно сказал Дино.
Павел зашагал дальше, в раздумье опустив голову. Он понял, что именно тревожило его. Горожане были очень похожи на жителей Лесной Страны. И не только внешне, это как раз не главное, Создателю просто незачем, наверное, было населять два мира двумя разными типами людей. Горожане походили на любого иерусалимца, лондонца, капернаумца какой-то внутренней вялостью, вполне возможно, незаметной им самим, но заметной ему, Павлу. Поразительное сходство… И эти слова о переставших рожать… Вряд ли в этом виноваты враждебные лаодийцы, причина здесь иная и, скорее всего, такая же, как и в Лесной Стране. Чего-то не учел Создатель… Пропала у людей та жизненная энергия, которая буквально бурлит в книгах предков-основателей, врывается в душу с их рисунков… Что-то потеряно, но кто подскажет — что?..
— Где найти Черного Стража? — обратился он к Дино. — Он где-то здесь.
Дино споткнулся и зашипел испуганной скороговоркой прямо в затылок Павлу:
— Ты что, лаодиец, ненормальный? Ты чего орешь? Черный Страж ему примерещился!
— Так и скажи, что не знаешь, бестолочь! — огрызнулся Павел.
Видимо, к Стражам и здесь относились с испугом и почтением. А Черный Страж, подумал Павел, выходит, или миновал город, чтобы, например, покататься по морю на лодке, или вошел через другие ворота. Жаль.
— Шпионов каких-то ненормальных засылают, — тихо ворчал Дино. — Черный… Розовый ему Черным примерещился… Гореть тебе в геенне огненной, мерзость лаодийская, клянусь Священным Холмом!
За углом открылась широкая площадь, ветер гонял по камням какой-то мусор. Площадь замыкало массивное трехэтажное здание с двумя рядами колонн. На ступенях, прислонившись к колоннам, стояли люди с автоматами, одетые все в те же коричневые накидки.
«А вот и дом местного Понтия Пилата», — подумал Павел, вслед за Джованни поднимаясь по ступеням.
— Стоять здесь! — приказал Джованни, пошептался с охраной и махнул рукой. — Вперед!
Коридоры, коридоры, длинные скамьи, мужчины и женщины с сонными лицами. Джованни скрылся за дверью, высунулся, мотнул головой и Дино в очередной раз подтолкнул Павла стволом автомата. Павел удержался от искушения врезать ботинком по его смуглому лицо со свежим шрамом и вошел в комнату.
Напротив высокого, овального, выходящего на глухую серую стену окна от пола до потолка, за широким столом сидел лысеющий толстяк с полным, обиженно поджатыми губами. У стола, почтительно согнувшись, стоял Джованни, по-прежнему не снимая рук с автомата.
— Та-ак, значит, лаодийский шпион? — полувопросительно-полуутвердительно протянул человек и потер ладонями щеки.
— Могу ли я с тобой поговорить, наместник? — спросил Павел.
Толстяк поморщился и стал еще больше похож на обиженного.
— Во-первых, не наместник, а господин наместник Великого Царя, во-вторых, господин наместник Великого Царя… м-м… пока отсутствует и ты, ничтожество, видишь перед собой его помощника — с каждым делом к господину наместнику Великого Царя не бегают. А в-третьих, говорить здесь буду я, а ты будешь отвечать на вопросы. Понятно?
— Понятно. Только я не лаодийский шпион, — сдержанно ответил Павел, решив сразу взяться за
