граждан, обучение в секциях приемам, запрещенным спортивными правилами, а также самовольное обучение приемам карате устанавливается административная ответственность в виде штрафа до пятидесяти рублей.
За повторное нарушение наступает уголовная ответственность — лишение свободы на срок до двух лет, а если незаконные действия связаны с получением материальной выгоды в значительных размерах — наказание усиливается до пяти лет с конфискацией имущества.
Колпаков похолодел. Снова ворохнулось чувство, испытанное во время суда над Пинкиным: что сейчас войдут милиционеры и арестуют его.
«Что же делать? — закрутилась карусель беспомощных мыслей. — Возвращаться домой нельзя… Бежать, скрываться?»
Он представил себя с поднятым воротником, избегающим в вокзальной толчее бдительных взглядов милиционеров, свое фото на стенде «Их разыскивает милиция», голодную и холодную жизнь в какой-то горной пещере, и к горлу подкатила тошнота…
До сознания слабо доходили слова попутчика, и хотя он их не расслышал, но понял смысл — успокаивающий, перечеркивающий жуткие, созданные чрезмерно развитой фантазией картины, и мгновенно переключился на опытного, искушенного в подобных делах Илью Сергеевича.
— Я же тебе говорю, закон обратной силы не имеет, за прошлые грехи ничего не будет, только новых не совершай…
Господи, неужели все так просто? И не надо бежать, скрываться, его не будут искать суровые стремительные люди с лицом оперуполномоченного Крылова, и не маячит впереди скамья подсудимых, похожая на ту, где сидел Пинкин… И всего-то надо — не делать больше того, что он делал несколько лет, вовсе не представляя возможности столь ужасных последствий…
— Да я и так давно бросил…
Мысленно он выкрикнул так громко, что и вслух произнес эти слова. Пришло физически ощущаемое облегчение, и он, как после нокдауна, откинулся на пружинящую спинку комфортабельного дивана, — Ну и хорошо, — участливо говорил попутчик, заглядывая в глаза, — и успокойся, а то побелел, я думал, сознание теряешь…
Добрейший и благороднейший человек Илья Сергеевич, спаситель, если бы не он — неизвестно, что могло произойти…
Волна теплых чувств захлестнула Колпакова, захотелось сказать что-то доброе, хорошее успокоившему его человеку.
И Илья Сергеевич располагающе улыбнулся, возникший между ними холодок отчуждения исчез, наоборот, что-то изменилось настолько, что они одновременно испытывали друг к другу взаимную симпатию и приязнь.
Колпаков перевел дух, сходил умыться, постоял в коридоре у открытого окна и, окончательно успокоившись, снова, уже отстранение, перечитал указ.
«Да, все лазейки закрыты. Конец „контактникам“, да и вообще всем „подпольным“ секциям, конец доморощенным сенсеям…»
— Вот видишь, я же говорил, — журчал Илья Сергеевич. — Это только первый шаг, скоро вообще вашу лавочку прикроют. Послушай меня и держись от карате подальше. Если распирает — прыгай и ногами маши дома, только без шума. У тебя же ни инструментов, ни бумаги, ни краски, если кричать не будешь — никто не засечет.
Тон у попутчика стал другим — сочувственным и доверительным, и Колпаков вдруг понял, что изменилось, что объединяет их, столь разных на первый взгляд людей.
Поезд прибывал к Курскому вокзалу Москвы. Илья Сергеевич деловито собрал вещи, привел себя в порядок, почти одинаковыми движениями они поправили галстуки, тщательно причесались перед зеркалом. Аккуратные, солидные мужчины, прибывшие в столицу по своим достаточно важным делам.
Но объединяло их не это. Оба были бывшими преступниками. Осознание столь страшного факта как громом поразило Колпакова. Он попрощался с попутчиком в коридоре, быстро прошел в тамбур и вышел на перрон. Поскольку руки у обоих были заняты, прощального рукопожатия удалось избежать. Но дела это не меняло.
Приятель Писаревского оказался полной противоположностью астматическому толстяку. Вальяжный, сановитый, он хотя и подобрался вплотную к пенсионному возрасту, но сохранил хорошую форму. Очевидно, гимнастика по утрам, бег трусцой, диета. Впрочем, судя по красным прожилкам на носу и щеках, диета нередко нарушалась.
Принял он Колпакова хорошо, сразу проявив способность на лету хватать суть вопросов и мгновенно их решать.
— Давайте вашу документацию. — Он протянул руку за папкой. Затем нажал клавишу селектора и вызвал начальника экспериментального цеха. — Вам придется пожить у нас пару недель. — Снова щелкнула клавиша, И прозвучало распоряжение предоставить командированному на завод специалисту отдельную комнату в общежитии. — С вашим участием внедрение пройдет быстрее.
Колпакова что-то смущало.
— Но вдруг мои разработки вам не подойдут?
— Обязательно подойдут! — Уверенный бас гулко раскатился по просторному, со вкусом оборудованному кабинету. — Об этом не думайте, пусть у Клепикова голова болит. А вот и он!
В двойную дверь вошел маленький юркий мужичок с плутоватым выражением лица, бесшумно приблизился к широкому полированному столу и выжидающе замер.
— Результаты научных исследований товарища Колпакова… — Хозяин кабинета значительным жестом подал вошедшему папку. — …Выделите трех практикантов и Веру Сергеевну, пусть сегодня к концу дня изучат и дадут предложения по форме внедрения. В семнадцать тридцать доложите. Вопросы?
— Все ясно.
Клепиков понимающе покивал.
— Тогда подождите товарища в приемной.
— Вот так! — подмигнул главный, когда они остались одни. — Фирма веников не вяжет. У нас все по высшему разряду, никакой халтуры. Кстати, пока не забыл…
Колпаков улыбнулся про себя: собеседник не был похож на человека, который что-нибудь забывает…
— Писаревский говорил, что вы большой специалист в карате. А я читал, что оно продлевает молодость, мобилизует резервы организма и вообще… Позанимайтесь со мной эти дни? Чтобы я мог потом самостоятельно продолжать…
Теперь ему стало не до улыбок, даже мысленных… Указ многое изменил, и просьба такого характера уже не выглядела простой и невинной, как раньше. Но отказывать было нельзя, по крайней мере напрямую.
— Я научу основному: сосредоточению и дыханию. Освоив это, вы сохраните бодрость до глубокой старости.
— Отлично! Я пришлю за вами шофера!
Встреча продолжалась не более пятнадцати минут, но расставались они довольные друг другом.
Колпакова поселили в директорской комнате общежития, не уступающей по комфорту гостиничному люксу. Впрочем, вода и здесь текла еле-еле, плохой напор преследовал его как какой-то рок.
Утром он пошел на завод, но в его вмешательстве не было ни малейшей необходимости: дело продвигалось на удивление быстро. Три практиканта и сотрудница экспериментального цеха — симпатичная Верунчик — умело орудовали паяльниками. Колпаков с удовольствием вдыхал пряный запах канифоли, нагретого металла и смотрел, как блестящие капли припоя соединяют проводники с катушками индуктивности, конденсаторами, резисторами. Ему было приятно видеть возрождение своего детища, энтузиазм практикантов щекотал самолюбие, только огорчала раздражительность Веры Сергеевны, которая держалась так, будто по его глупому капризу выполняет совершенно ненужную работу. Очевидно, у нее что-то не ладилось в личной жизни — такое случается и у красивых женщин. Впрочем, делу это не мешало, а остальное Колпакова не касалось. Через пару дней схему собрали, опробовали, и вскоре усилительные
