не до конца. Все рассказчики возвращались, остановившись на самом интересном месте. Кажется, сейчас я узнаю продолжение... '
«А где же колечко?» — послышался голос Мелиссы, и чернота перед глазами вдруг заиграла искрами. Они кружились, оставляя за собой мерцающие следы, и от этих огоньков ему стало тепло и спокойно.
«Нет, я не умер. Я не могу умереть. Меня ждет невеста. Я не могу ее обмануть», — думал он, чувствуя, как постепенно возвращается откуда-то.
— Да, это он, — сказал кто-то. — Я его забираю.
— Это еще зачем?
— У него есть сыновья. Они должны проститься с отцом. Мы сами его похороним.
— Да где это видано, чтобы индейцы хоронили белого!
— Не спорьте с ним, парни. Черт с тобой, краснокожий. Забирай.
И снова все погасло и отступило. Но теперь Степану казалось, что он куда-то летит. Нет, не летит. Под спиной подрагивали шершавые доски. Кто-то плакал навзрыд тонким детским голоском. Нет, это не детский плач, это визг раненого зайца. Как он визжит! Душу выворачивает!
Прошла целая вечность, прежде чем Гончар понял, что звук, который так его мучает, — это скрип колес.
— Я знаю, брат, ты меня слышишь, — раздался чей-то знакомый низкий голос. — Ты не можешь шевелиться, не можешь говорить. Но ты меня слышишь. Мы едем домой, брат. Тебе рано уходить к Великому Духу. Тебе надо жить среди нас, Зимний Туман.
«Майвис, — вспомнил Степан. — Майвис Красная Птица. Ты нашел меня. Брат, ты очень вовремя. Еще немного, и они бы меня зарыли».
— Белые ничего не знают о смерти. Они думают, что ты умер. Но я знаю, ты меня слышишь. Скоро ты сможешь дышать. Потом откроешь глаза. Потом заговоришь. Скоро. А пока спи. Я знаю, ты не спал все это время. Спи, Зимний Туман. Я разбужу тебя, когда мы будем дома.
Часть 2
ШАЙЕН
11. БУБЕН ШАМАНА
Майвис Красная Птица был одним из сыновей шайенского вождя. С двенадцати лет он время от времени нанимался в кавалерийский полк, сначала погонщиком мулов, потом — скаутом. Сейчас ему было тридцать три года, следовательно, почти две трети своей жизни он провел среди белых. Подвергаясь долгому воздействию цивилизации, из всех ее плодов он усвоил только грамоту, да еще блестяще, как все шайены, овладел стрелковым оружием. Гуманисты из Вашингтона мечтали воспитать в коренном населении привычку к созидательному труду, любовь к ремеслам и земледелию, а также покорность, миролюбие и уважение к собственности. Увы, Майвис не оправдал их надежд.
В походы с кавалеристами он отправлялся только тогда, когда его племя останавливалось на зимовку. И делал он это даже не ради денег — он никогда не интересовался размерами своего жалованья, — а ради того, чтобы не сидеть дома. Кроме того, находясь среди военных, он всегда знал о настроениях и планах Большого Белого Брата. А эти настроения менялись, как погода в марте.
Сегодня белые клятвенно заверяют краснокожих соседей, что ни один новый переселенец никогда не перешагнет очередную «вечную границу». А завтра за «вечной границей» уже копошатся в реке какие- то незнакомцы с лотками и лопатами. Через месяц им уже нестерпимо хочется попробовать индейскую женщину, и они устраивают набег на ближайший поселок, выбрав время, когда мужчины уходят на охоту. У индейцев своя охота, у старателей — своя. Разница только в том, что за убитого бизона никто не будет мстить, а за изнасилованную сестру индеец снимет скальп с первого попавшегося белого. Причем не только с головы, но и с других мест, где растут волосы. Этот обычай, вполне справедливый по меркам индейцев, вызывает бурю негодования среди цивилизованных пришельцев. На их защиту выдвигается кавалерийский эскадрон, и после нескольких стычек «вечная граница» передвигается еще на десяток миль к западу.
Прислушиваясь к разговорам возле солдатской кухни, Майвис узнавал, по каким маршрутам армия будет двигаться летом. И как только кончалась зима, его семья уходила кочевать подальше от этих маршрутов. Во-первых, чтобы не нарываться на неприятности. А во-вторых, потому, что семья кормилась бизонами, а там, где армия, — там нет бизонов.
Гончар знал, что Майвис — крещеный, как и многие его сородичи. Шайены, принявшие христианство, почти ничем не отличались от прочих индейцев. Разница была только в том, что они лечились, принимали роды, хоронили умерших и выполняли ритуалы охотничьей магии, не прибегая к помощи шаманов и священников, и самостоятельно, без посредников обращались к Великому Духу и Деве Марии.
Тем сильнее было изумление Степана, когда он, наконец-то открыв глаза, увидел над собой раскрашенное лицо шамана. Желтый череп какого-то мелкого зверя раскачивался прямо перед носом Гончара, и он попытался отвернуться, но не смог. Шаман отпрянул, зашелестев ожерельями из ракушек, и ударил в бубен. Тут-то Гончар и сообразил, что за звуки преследовали его, пока он бродил между жизнью и смертью. Да, это были заунывные гулкие стоны бубна, вот что это было... Сделав такое открытие, Степан, как видно, истощил запас душевных сил, и снова погрузился куда-то, где не было ни света, ни тьмы, а были только эти звуки — бум, бум, бум...
— Какой сегодня день?
Это были первые слова, которые Гончар смог произнести вслух.
— Какой сегодня день, Майвис?
— Третий день с тех пор, как ты начал дышать. Второй, как открылись глаза. Сегодня к тебе вернулся голос. Завтра ты поднимешься на ноги.
— Я не об этом. Сколько дней прошло с пятницы?
— Десять.
Гончар облизал пересохшие губы:
— Дай воды.
Майвис поддерживал его затылок, пока Степан пил из глиняной миски.
— Что ты мне подсунул? Я просил воды.
— Вот такая тут вода. Хочешь еще?
— Нет, хватит. Потерплю до завтра, и тогда уж напьюсь из ручья, а не из ослиной лужи.
— Ты быстро возвращаешься к жизни, — заметил шайен. — Ворчишь, как раньше. Я думал, люди становятся хоть немного лучше после встречи с Великим Духом. Я ошибся.
— Зачем ты привез меня к шаману?
— Он тебя оживил. Заодно вынул пулю.
— Ты уверен, что он ее вынул? Почему я не могу двигаться? У меня задет позвоночник? Я не могу двигаться!
— По-моему, ты очень хорошо двигаешь языком.
— Десять дней! — с тоской повторил Степан. — Наверно, Милли уже все знает. Она думает, что меня убили.
— Все так думают, — подтвердил Майвис. — В городе я сказал, что похороню тебя на индейском кладбище. Они поверили.
— Черт с ними! Главное, что Милли поверила!
