Ее согрела радость, послышавшаяся в голосе Брента. За всю свою жизнь ей никогда не нравился ни один мужчина, тем более она никому из них не верила, пока не встретила Брента. Говоря объективно, он был великолепным мужчиной, сильным, как дьявол, если верить рассказам ее девушек, но она в этом смысле его не желала. Она хотела его дружбы. Хотела быть частью его мечты. В тот первый вечер, когда она встретилась с ним в своем борделе, ей бросилось в глаза его одиночество. Опустошенность. Он открылся ей, и она поняла, что была единственным человеком, с которым он разговаривал откровенно. Она относилась к нему по-особенному. Они дополняли друг друга. «Мадам» — хозяйка борделя, и профессиональный игрок. Она усмехнулась.
— Да, именно официально! Джеймс Кора заскрежещет зубами от зависти.
— Пока не появится Белл и не раскритикует все в пух и прах.
— Сомнительно. Джеймс и Белл в очередной раз поссорились. Не разговаривают друг с другом. Кстати, я нашла тебе бармена. Из Нью-Йорка, скорее честный, чем жулик, и может справиться с любыми подонками, которые вздумают учинять скандалы.
— Слава Богу, — обрадовался Брент. — Как его зовут? И где ты с ним встретилась?
— Его прогнал Люсьен. А зовут его — не поверишь — Персивал Смит. Он выше тебя ростом, Брент, и сложен как винная бочка.
— Пошли его ко мне, и мы ударим по рукам. — Брент помолчал, изучая лицо Мэгги. — Дело у нас пойдет, Мэгги, клянусь тебе.
— Я знаю, Брент. Через пять минут после того, как увидела тебя, я поняла что вдвоем мы не будем знать поражений. — Она почувствовала комок в горле и торопливо, беззаботно спросила:
— Когда мы сыграем очередную партию в шахматы?
— В любое время, когда вам захочется проиграть, леди.
Они улыбнулись, прекрасно понимая друг друга.
— Ты никогда не говорила мне, Мэгги, кто научил тебя играть в шахматы.
Ее глаза затуманились, правда, лишь на мгновение.
— Давным-давно у меня был один знакомый, — ответила она. Томас Кэрсон научил ее играть не только в покер, но и в шахматы. У него были на то свои соображения.
Она покачала головой и улыбнулась.
— Знаешь, никогда не спрашивала тебя, почему ты решил дать своему салуну такое название — «Дикая звезда»? Мое имя — Мэгги — на вывеске моего заведения вполне объяснимо, но «Дикая звезда»?..
— Я скажу тебе, если пообещаешь не смеяться надо мной, — ответил он.
Мэгги перекрестилась.
— Обещаю.
— Наверное, это глупо, но однажды ночью я ехал верхом из Денвера, и у меня над головой сияла яркая звезда. Я устремился к ней, думая, что она, как и я, всегда в пути, всегда в движении, никогда не останавливается надолго в каком-то определенном месте, — свободная, если хочешь, дикая. И решил, что если когда-нибудь осяду на одном месте, то укрощу эту звезду, сохранив при этом иллюзию того, что она по-прежнему свободна, по-прежнему в движении и по-прежнему дикая.
— Это вовсе не глупо, — помолчав, проговорила Мэгги. — Ты романтик, Брент; хорошо, когда мужчина романтик.
— И поэт, — добавил он, подсмеиваясь над самим собой.
— Возможно, — согласилась Мэгги. — Я вижу, тебе не терпится уйти. Не сделаешь ли ты мне одно одолжение? Скажи Сенту, чтобы зашел ко мне. Лизетта чувствует себя неважно.
— Разумеется. Надеюсь, ничего серьезного?
— Женские проблемы, только и всего.
— Таинственные! — хитро заметил он.
— Вам, чертовым мужчинам, везет.
— Не всегда. Селест нашла что-то таинственное и у меня.
Брент приподнял шляпу и вышел из удушающе шикарной гостиной. Мэгги любила желтый цвет. У него было такое чувство, точно он побывал в гигантском цветке желтого нарцисса. Впрочем, это было лучше кричаще-безвкусного склада красно-золотой мебели «Белл Коры».
— Я ожидала совсем другого, — говорила Байрони своей новоявленной сестре. — Все так голо, но холмы очень красивы, а город такой.., полный жизни.
— Да, это верно. Мы любим Сан-Франциско. И здесь всегда что-то меняется.
Байрони отставила чайную чашку и оглядела гостиную.
— Вы построили чудесный дом, Айра. Очень впечатляет.
— Спасибо, дорогая. Вам понравилась ваша комната?
— Надо быть слепой дурочкой, чтобы она не понравилась. Это вы ее обставили, Ирен?
— Нет. Айра, перед отъездом в Сан-Диего. Он хотел сделать все для вас.., наилучшим образом.
Молчаливая черная служанка незаметно унесла чайный сервиз.
— Спасибо, Эйлин, — сказала Байрони.
Эйлин кивнула, застенчиво взглянув в глаза Байрони.
Байрони зевнула.
— О Боже, — краснея, сказала она, — извините, пожалуйста. Я, видно, устала. И разумеется, не от вашего общества.
— Почему бы вам не отдохнуть до обеда, дорогая?
Я провожу вас в вашу комнату.
— Пожалуй, отдохну, — согласилась Байрони и поднялась с места.
Поднялась и Ирен. Она обняла Байрони.
— Спасибо вам.
Айра расстался с нею у двери.
— Я послежу за тем, чтобы вас не беспокоили, дорогая. Эйлин разбудит вас в семь часов. Ужинаем мы обычно в восемь.
Байрони кивнула и вошла в свою новую спальню.
Встав в центре комнаты, она огляделась. Ее спальня у тети Айды была загромождена всякой рухлядью, для которой не нашлось места в других комнатах. В Сан-Диего ее спальня была маленькой, пустой и холодной.
Совсем другое дело эта. Она глубоко, с удовольствием вдохнула. Большая, просторная, полная воздуха комната, с огромными стрельчатыми окнами, обращенными на юг, в сторону видневшихся вдали холмов. Стены и потолок были кремовые, а мебель — светло-голубая.
На кровати лежало бело-голубое вязаное покрывало.
В комнате не было ни одной лишней вещи. Она сделает ее своей, личной комнатой.
'Я счастлива, — внезапно подумала Байрони. — Я начинаю новую жизнь. И сама ею распоряжаюсь.
Ну, правда, не совсем', — тут же поправилась она с затухающей улыбкой. Официально она теперь была беременной. При мысли об этом она вспомнила осторожное «спасибо вам». К Ирен пришло облегчение.
Ни слез, ни извинений, ни сцен. Ирен была совсем непохожа на Айру, светлого и изящного, как ангел.
Маленькая, смуглая, с глубокими карими глазами, Ирен выглядела несколько скрытной, возможно, застенчивой, но Байрони надеялась, что за те семь месяцев, которые им предстояло провести вместе, они сумеют хорошо понять характеры друг друга.
Байрони подошла к окнам и раздвинула тяжелые кремовые шторы. Она хотела бы увидеть Сан- Франциско, перед тем как Айра увезет их в Сакраменто. Она почувствовала, как сильнее застучало сердце, когда они причаливали к пристани у Клэй-стрит. «Жизнь, — думала она, — вот что отличает Сан-Франциско — бурная, необузданная молодая жизнь». Айра смеясь заметил, что чувствовал себя стариком в этом городе, где средний возраст горожан меньше тридцати лет.
