Огромная нежность охватила его, и он закрыл глаза, пытаясь овладеть собой. Но стоило Байрони пошевелиться, как он снова мгновенно возбудился.
— Нет, черт возьми! — простонал он, но было поздно. Он повернул Байрони на спину и лег сверху, погрузившись в нее одним могучим толчком.
Когда она обхватила его бока ногами, он утратил всякий контроль над собой. Она даже услышала, как он выругался сквозь стиснутые зубы, дойдя до апогея.
— Это было слишком долго, извини, — хрипло бормотал он.
— Почему? — спросила Байрони, крепко прижимая его к себе.
— Тебе тяжело.
— О нет, Брент. Я готова так держать тебя вечно.
Он поднялся на локти и всмотрелся в ее улыбавшееся лицо.
— Ты, похоже, очень довольна собой.
— Довольна, — согласилась она. — Я, так сказать, поставила тебя на колени.
— Дерзкая девчонка.
Байрони поцеловала его в грудь и снова крепко прижала к себе, упиваясь восторгом. Ей хотелось сказать ему, что она его обожала, что готова сделать для него все что угодно, но она боялась, что он использует ее признание против нее же в будущем. Он так и не сказал, что любит ее. Она вообще сомневалась, что он способен на такие эмоции после десятилетнего отрицания их существования. Она вздохнула.
— Ты любишь меня, Брент? — Слова сорвались с ее губ совершенно непроизвольно.
Она почувствовала, как он напрягся и чуть отодвинулся.
— Ты моя жена, — жестко проговорил он.
Байрони проглотила подступивший к горлу комок.
— Ты любишь меня?
Он встал с земли. Она, не отрывая глаз, смотрела на него.
— Оставь, Байрони, — резко проговорил он, наклонившись за своей одеждой. Черт возьми! Чего она от него хотела? Но он знал.
Она смотрела на него глазами, в которых стояла боль. Он был прекрасным любовником, доставлявшим ей неописуемое наслаждение. Он, вероятно, дарил ей те ощущения и наслаждение, которые годами доставлял своим любовницам. Да и кто такая жена в конечном счете? Женщина, которую можно бранить в минуты плохого настроения, винить во всем, когда все идет не так, как хотелось бы.
Брент уголком глаз видел, как она медленно поднялась и стала надевать одежду. Как ее много, этой одежды, пришло ему в голову, всяких юбок, лент и завязок. Корсет она больше не носила. Он уже открыл рот, чтобы спросить ее, почему, когда она медленно отошла в тень деревьев.
— Байрони, — окликнул он.
Она медленно повернулась и взяла из его руки белоснежный носовой платок.
Брент покончил с одеванием и в ожидании Байрони прислонился к стволу клена.
Байрони слышала голоса споривших в библиотеке, но слов не различала. Дрю ушел из дому с полчаса назад, слуги давно отправились спать. Байрони нахмурилась и тихо направилась к закрытым дверям библиотеки.
— Черт возьми, Брент, я же говорю, что ваш отец ненавидел этого человека!
— Полно, Лорел, вы говорите это лишь потому, что он не поддался вашим чарам.
Кто «он»? — задумалась Байрони.
— Вы сошли с ума, Брент, — с отвращением возразила Лорел.
— Только потому, что отказываюсь вам безоговорочно верить? — насмешливо спросил Брент. — Лорел, почему бы вам не сказать об истинной причине вашего желания говорить со мной?
На несколько минут установилась мертвая тишина.
— Я хочу знать, как вы намерены поступить с Уэйкхерстом. Теперь, когда ушел Пакстон, у нас нет управляющего — никого, кто мог бы заставлять работать этих лентяев рабов.
Байрони хотела остаться, но помнила, что ничего хорошего из подслушивания не получалось. Она медленно отошла от дверей библиотеки и поднялась по лестнице.
По крайней мере они спорят, а не занимаются любовью.
Лиззи, слава Богу, наконец-то отправилась спать!
Байрони, наверное, не выдержала бы ее восторженных речей о Джоше. Рассеянно теребя пояс халата, Байрони вышла на балкон. Было очень тепло, стояла тихая и темная ночь. Не такая жаркая, как сладострастные послеобеденные часы на поляне в лесу, напомнил ей внутренний голос.
Она покраснела, вспомнив себя, стонущую, задыхающуюся от наслаждения и восторга. Странно, неужели тетя Аида ни разу не отдалась мужчине. Глупая мысль! Байрони не могла представить себе тетю Аиду даже просто раздевавшейся перед зеркалом. Но должна же была тетя что-то чувствовать, не так ли? Байрони покачала головой, внезапно почувствовав себя такой уставшей, что едва держалась на ногах. Она взглянула на пустую кровать. Как ей хотелось, чтобы Брент провел эту ночь с нею! Ей недоставало его тепла, его случайного храпа, который она останавливала, ткнув пальцем в ребро, его нежных поцелуев, заставлявших ее страстно ожидать бурных занятий любовью.
Она уснула одна и проснулась одна наутро. Около кровати уже стояла Лиззи, принявшаяся за свою болтовню, едва Байрони открыла глаза. Она чувствовала страшную усталость, но снова уснуть не смогла. Это был день свадьбы Лиззи. Брент хорошо заплатил преподобному Флетчеру чтобы он приехал в Уэйкхерст для проведения церемонии бракосочетания.
Байрони улыбнулась, зевнула, быстро выпила чашку чая и пошла одеваться.
Во время короткой церемонии, когда Лиззи, на этот раз молчавшая, стояла рядом с Джошем, Байрони почувствовала на себе взгляд Дрю. Прихлопнув зазевавшуюся муху, она постаралась сосредоточить внимание на службе. Не меньше пятидесяти рабов собрались в саду, чтобы наблюдать свадьбу. К Байрони устремилась женщина с шестью детьми и почти упала на колени, чтобы поцеловать ей ноги.
— Да благословит тебя Господь, миссис, — без конца повторяла она.
Байрони смутилась. Она никогда не оказывалась в таком положении.
Она почувствовала невероятное облегчение, когда церемония закончилась и рабы разошлись по своим баракам. Брент разговаривал с Джошем, а Лорел с Дрю. Воспользовавшись моментом, Байрони поднялась наверх, чтобы переодеться для прогулки верхом.
Получасом позже она уже ехала по выбранной для прогулки дороге, радуясь обвевавшему ее лицо ветерку.
Байрони с некоторым удивлением услышала цокот копыт. Обернувшись, она увидела Брента, и ее лицо озарила ослепительная улыбка.
Догнав ее, Брент натянул повод, взглянул на ее улыбавшееся лицо, но не улыбнулся в ответ.
— Ты не должна ездить одна, — сказал он. — Я думал, ты это уже поняла.
— Я не собиралась уезжать далеко, — возразила она. — Ты разговаривал с Джошем, все празднуют свадьбу Лиззи.
— Джошу не до этого. Они с Лиззи будут жить в доме Пакстона. Он не может думать ни о чем другом, кроме того как лишить девственности свою жену.
— Она так молода. Надеюсь, он не сделает ей больно.
— Он же не животное, — возмутился Брент.
— Я имела в виду вовсе не это!
— О? Между четырнадцатилетней и девятнадцатилетней девственницей не такая уж большая разница, а ты, как мне помнится, не очень мучилась.
Байрони чуть не рассмеялась.
— Любые мои мучения стоили того, чтобы увидеть на твоем лице крайнее изумление.
Брент ухмыльнулся:
— Да, должен признаться, ты меня удивила.
