Ротгара не внесли тело Беовульфа. На этот раз чуда не произошло, и наш предводитель действительно погиб в бою: его тело было изрублено клинками как минимум дюжины противников; лицо залито его собственной, еще теплой кровью. Увидев это, Хергер разрыдался и отвернулся, чтобы скрыть от меня свои слезы, но в этом не было никакой нужды, потому что и мои собственные глаза увлажнились.
Беовульфа возложили на помост перед королем Ротгаром, которому полагалось в такую минуту произнести траурную речь. Но старик оказался на это не способен. Он выдавил из себя всего лишь две фразы: «Здесь перед нами воин и герой, равный богам. Похороните его как величайшего из королей». С этими словами он вышел из зала. Я думаю, ему было стыдно за то, что сам он не принимал участия в сражении. Но еще большим позором для него было то, что его сын Виглиф проявил такую трусость и бежал с поля боя, и многие люди видели это и говорили, что он поступил, как трусливая баба; это, разумеется, тоже привело в замешательство его отца. Могла быть и другая причина, которая обеспокоила и расстроила Ротгара, но этого я не знаю. В конце концов, он был очень старый человек.
Дальше случилось вот что: Виглиф негромким голосом сказал герольду:
– Ну что ж, этот Беовульф оказал нам большую услугу, и тем более славной и почетной стала его смерть. Даже к лучшему, что он погиб, исполняя свой долг.
Такие слова прозвучали в зале, где лежал мертвый Беовульф, как только король вышел за двери.
Хергер слышал эти слова, и я тоже слышал, и я первым выхватил свой меч из ножен. Хергер сказал мне:
– Не вступай в бой с этой лисой, он хитер и изворотлив, а ты ранен.
Я ответил ему:
– Это неважно.
И я вызвал на поединок наследника Виглифа и потребовал, чтобы он сразился со мной немедленно. Виглиф обнажил свой меч. Тогда Хергер вдруг сильно толкнул меня сзади, чего я совершенно не ожидал. От такого неожиданного удара я потерял равновесие и упал на пол. Тогда Хергер вступил в поединок с наследником Виглифом вместо меня. В это время герольд, в руках которого также был клинок, стал медленно двигаться, чтобы зайти за спину Хергеру и коварно ударить его сзади.
Этого предателя я убил сам, вонзив меч ему прямо в живот, и герольд издал в этот миг протяжный стон. Наследник Виглиф услышал это, и хотя до сих пор он дрался с Хергером отчаянно и даже бесстрашно, теперь, когда его союзник рухнул на пол, манера его боя изменилась, и у него появилось чувство страха.
Случилось так, что король Ротгар услышал звон скрещивающихся клинков; он поспешил в зал и стал умолять противников прекратить поединок. Разумеется, его усилия ни к чему не привели. Хергер был твердо настроен добиться победы в этом бою. Я своими глазами видел, как он шагнул в сторону от тела Беовульфа и нанес могучий удар в грудь Виглифу. Тот рухнул на стол Ротгара и еще успел схватить рукой королевский кубок и даже поднес его к губам. Впрочем, испить из него Виглифу уже не удалось. Он так и умер, обхватив рукой золотую чашу.
Итак, из отряда Беовульфа, в котором изначально было тринадцать человек, в живых осталось только четверо. Вместе с остальными я вынес Беовульфа из замка и положил его в погребальную яму под деревянной крышей. В руки покойному мы вложили кубок с медом. Затем Хергер обратился к собравшимся людям:
– Кто готов умереть вместе с этим благородным человеком?
Одна из женщин, рабыня короля Ротгара, сказала, что она готова уйти из жизни вместе с Беовульфом. Началась подготовка к погребальному обряду по норманнскому обычаю.
Итак, на морском берегу у подножья утеса, на котором стоял дворец Ротгара, была поставлена погребальная ладья, куда возложили драгоценные дары из золота и серебра и разрезанные на части туши двух лошадей. Над ладьей возвели навес и возложили под его полог тело покойного Беовульфа. Лицо его к тому времени вследствие холодного климата приобрело черный цвет смерти. Затем к каждому из воинов Беовульфа подвели девушку-рабыню, в том числе и ко мне. Я, как и мои товарищи, плотски познал ее, и она сказала мне: «Мой хозяин благодарит тебя». Судя по выражению ее лица и по тому, как она себя вела, никакой печали или страха в ее душе не было. Она была весела и пребывала в том беззаботном настроении, которое так присуще представителям ее народа, когда их ничто не тревожит. Пока она надевала в свое платье, искусно расшитое орнаментом из серебряных и золотых нитей, я сказал ей, что она веселая.
Мысленно я имел в виду, что она молодая красивая девушка, которой вот-вот предстояло отправиться на смерть, и она хорошо это знала, так же как знал и я. Такое веселье на пороге смерти, по правде говоря, ставило меня в тупик. На это она мне ответила:
– Я радуюсь, потому что скоро увижу своего хозяина.
Я должен заметить, что девушка эта не пила меда и говорила эти слова не в хмельном веселье, а от чистого сердца. На ее лице было выражение, какое бывает у веселых детей или же у некоторых женщин, когда те держат на руках своих младенцев; таковы уж нравы в этой стране.
Потом я подумал и сказал ей:
– Когда увидишь своего хозяина, передай ему, что я остался в живых для того, чтобы все записать. – Не будучи уверен, что она поняла мои слова, я добавил: —Таково было желание твоего хозяина.
– Хорошо, тогда я ему передам, – и она в столь же жизнерадостном расположении духа направилась к следующему воину Беовульфа. Я так и не уверен, что она правильно поняла меня, потому что единственное значение слова «писать», существующее в языке норманнов, связано с вырезанием определенных знаков на дереве или камне, что практикуется ими очень редко. Кроме того, я так и не научился вполне четко выражать свои мысли на норманнском языке. Однако она радостно кивнула мне и вышла.
И вот вечером, когда солнце уже спускалось в море, на берегу, где стояла ладья Беовульфа, все было готово к исполнению обряда. Девушку возвели на ладью, и мы вместе с нею скрылись под пологом возведенного над бортами шатра. Старуха, называемая ангелом смерти, вонзила ей кинжал между ребер, а мы с Хергером затянули веревку на ее шее. Затем мы усадили ее рядом с Беовульфом, сошли на берег и отправили ладью в последнее плавание.
В тот день я с утра ничего не ел и не пил, поскольку знал, что мне предстоит участвовать в исполнении этого ритуала, и не хотел, чтобы в самый ответственный момент меня вдруг вытошнило. К моему собственному удивлению, меня не мутило, у меня не кружилась голова, и я чувствовал себя вполне нормально. Могу признаться, что втайне я этим даже гордился. Еще могу засвидетельствовать, что рабыня улыбалась в момент смерти, и эта улыбка осталась на ее бледном лице и тогда, когда мы посадили девушку, уже мертвую, рядом с ее хозяином. Лицо самого Беовульфа было черное, с закрытыми глазами, но на нем читались покой и умиротворение. Такими я в последний раз увидел и запомнил этих двоих представителей норманнского народа.
Ладью Беовульфа подожгли и оттолкнули от берега. Норманны стояли на каменистом берегу и возносили молитвы, обращенные к их богам. Я своими глазами видел, как волны уносили пылающую ладью, словно огромный плавучий костер. Вскоре он скрылся из виду, и темнота опустилась на северную страну.
