– Ты чего это так гуляешь?
– Я не гуляю, а вас жду, – сказал мальчишка звонким и немного капризным голоском.
– Ну, все равно… в таком виде.
– А в каком же мне быть виде, если я такой появился?
– Откуда ты появился? – удивилась Ника.
– Из бутылки, конечно!
Владик обалдело заморгал.
– Из какой бутылки?
– Да вы что! – закричал мальчишка. – Совсем не видите, что ли? Совсем не понимаете?
Он выхватил из высокой травы и надел через плечо большущий сверкающий барабан.
– Тилька-а… – ахнул Владик.
– А кто же еще!
– Как это ты… получился?
– Потому что я хотел стать настоящим! Я в бутылке спрятался под корабликом и ногами за руль зацепился, чтобы о стенку не длинькнуться. А когда бутылка лопнула, меня ка-ак кинет! Вон туда, в траву! Воздушной волной! Я же не знал, что бутылка в воздухе разорвется. Думал, что мне совсем длинь…
– Тут такая заваруха была… – сказал Владик.
– Я все видел, – отозвался Тилька. – И как ты о тень дзынькнулся. Думал сперва, ты совсем вдребез-з-зги.
– О какую тень? – удивился Владик.
– Ты разве ничего не понял? Тень от веревки. Она качалась на траве. А когда ты зацепился, она – динь! – и пропала.
– Чертовы веревочницы! – сказала Ника. – Завтра я объявлю им решительную войну. А пока пора домой… Владик, дай Тильке рубашку, она ему до колен будет, сойдет за весь костюм.
Владик остался в майке. Тильку обрядили. Он сказал капризно:
– Как платье. Все смотреть будут.
– Смотреть будут на твой барабан. А тебя из-за него и не видать почти, ты еще маленький, – разъяснила Ника.
– Не такой уж я маленький. Я в первый класс пойду. Должны принять, сейчас еще самое начало учебного года.
– А жить-то где будешь? – спохватился Владик.
– Как где? У стекольного мастера. Я же все-таки его ребенок!
Ника ехидно сказала:
– Теперь-то он тебя сможет воспитывать как надо.
– Динь-да? – опасливо отозвался Тилька. – Ну уж фигушки вам стеклянные…
– Пошли! – скомандовала Ника.
И они опять двинулись через пустырь. Впереди – веселый барабанщик в длинной голубой рубашке и с белым барабаном, на котором сияли хрустальные обручи. Шагах в пяти от барабанщика – Владик и Ника. Владик уже не держался за Нику, но все еще прихрамывал и морщился. Один раз охнул.
– Не стони, не стони, – сказала Ника. – Кости целы, остальное заживет.
– Ох и зануда, – сказал Владик.
Тилька оглянулся на них:
– Опять ругаетесь?
– Да нет, что ты! – по привычке сказали Ника и Владик. Посмотрели друг на друга и засмеялись. Но потом все-таки показали друг другу языки.
– Что это у тебя с языком? – удивился Владик. – Совершенно синий!
– Я же грифель мусолила. Забыл?
– Да? А я думал…
– Что ты думал?
Владик усмехнулся:
– Когда я маленький был, меня пугали: если буду ругаться или что-нибудь нехорошее говорить, язык посинеет и отвалится…
– А что я такое нехорошее сказала?
– То, что Гоша не вернется! Разве не говорила?
– Я же не точно. Просто я сомневалась, – примирительно сказала Ника.
– А теперь? – быстро спросил Владик. – Сомневаешься?
Ника подумала и осторожно призналась:
– Немножко…
– Он вернется, – тихо сказал Владик.
– Обяз-зательно, – подал голос Тилька и стукнул в барабан.
– Ну и хорошо, – отозвалась Ника.
– По-моему, он вернется… – Владик остановился. – А как же иначе? Я же ему рифму придумал.
Ника молчала, будто не решалась спросить. Но через минуту все же спросила:
– А… что за рифма?
Потом отвернулась и стала щелкать рогаткой по головкам белоцвета.
«Ни единому человеку не скажу», – вспомнил Владик разговор с Гошей.
«Ну, почему ни единому. Надежному-то можно. Если он… это самое… скажем, твой хороший друг».
Владик опять взялся за Никино плечо. И сказал:
И тогда он, и Ника, и Тилька услышали сперва летящий шелест, потом шум рвущегося воздуха и голос ветра среди надутого полотна и натянутых тросов.
И солнце закрыли вырастающие паруса.
1983 г.
