— Скоро последний подъем... Я тебя замучила?
— Ты не девочка, а какой-то... землепроходец, — сказал Гай. Но он уже не чувствовал прежней усталости. Ноги, правда, гудели, как и раньше, но пришло какое-то пружинистое веселье. Немного нервное, с примесью тревоги: «А что скажет Толик?»
Поднимались опять среди старых, увитых виноградом двориков, где орали петухи и ходили деловитые кошки. Одна такая улочка-тропинка-лесенка называлась Лагерный переулок. Интересно, когда и какой лагерь здесь был? На этом месте, где только и гляди, чтобы не загреметь под откос...
Поднялись к Четвертому бастиону с его черными пушками и брустверами из корзин и мешков (мешки и корзины были отлиты из бетона, но очень походили на настоящие). Потом прошли мимо Панорамы. Здесь толпились экскурсии, к дверям тянулась бесконечная очередь. Гай посмотрел на нее снисходительно: ему не надо стоять, он был здесь дважды.
В парке у Панорамы стояла парашютная вышка, вверху колыхался шелковый купол.
— Прыгнешь? — спросила Ася.
— А пустят?.. У нас в Среднекамске тоже есть такая, там ребят не пускают... Но у нас там инструктор знакомый, он пацанов, которых знает, пускал, я четыре раза прыгал... Первый раз жуть такая, второй раз еще страшнее, а потом ничего... — Гай говорил весело и беззаботно, потому что все было полной правдой. — А здесь ребят пускают?
— Нет, — вздохнула Ася. — Я хотела, сказали: маленькая...
Они пообедали в полупустом кафе на Историческом бульваре. Взяли по полтарелки теплой окрошки и по блинчику с мясом. Пока шли, Гаю показалось, что он голодный, но сейчас аппетит вдруг пропал. Наверно, от растущего беспокойства: «Что же все-таки скажет Толик?»
Теплый ветер колыхал парусиновый навес, по пластмассовым столам прыгали воробьи. Ноги у Гая отдохнули, даже натертая пятка не болела. Но росло тревожное нетерпение.
Когда они мимо памятника Тотлебену спустились с бульвара на площадь Ушакова, куранты на башне Матросского клуба пробили три часа. Торжественные колокола сыграли «Легендарный Севастополь». Гай сказал:
— Ася, на Пятом бастионе я уже был. Это ведь на кладбище Коммунаров, где могила лейтенанта Шмидта, да?.. А мимо Шестого и Седьмого и так каждый день ходим...
— Устал? — спросила она спокойно и ничуть не обидно.
— Нет... Не в этом дело. Скоро Толик придет домой. Я хочу, чтобы уж сразу разговор...
Четырех еще не было, но Толик оказался дома. Гладил белые брюки: брызгал на них, раздувая щеки, и лихо водил шипучим утюгом. Весело глянул на Гая.
Гай сел у стола, положил подбородок на локти,
— Толик...
— А?.. Пфу... Что, дитя мое?
— Толик... Хочешь увидеть необыкновенное? Самое-самое?
— Что... пфу... именно?
— Самого образцового на свете пятиклассника... то есть шестиклассника. Самого-самого послушного, дисциплинированного и всякого-всякого... Хочешь, я таким сделаюсь?
— В обмен на что? — проницательно спросил Толик.
— Ох... — тихонько простонал Гай.
— Что «ох»? Какая идея возникла в твоей кудлатой голове?.. — Толик выключил утюг, пальчиками поднял брюки и полюбовался. — Ну? Слушаю вас, сударь...
— Ага, «слушаю»... А потом скажешь «нет».
— Скорее всего.
— Ты только не говори сразу «нет», а? Ты сперва послушай, потом... ну, потом отругай меня. И скажи «ладно»... А?
— Выкладывай... — Толик уже слегка встревожился.
— Ох... — опять сказал Гай. Зажмурился и выпалил: — Не отправляй меня двадцать восьмого! Можно, я еще немножко здесь поживу?
Толик молчал. Гай приоткрыл один глаз. Толик смотрел, словно говорил: «Лю-бо-пытно... Что еще придумаешь?»
— Ну, вот... — уныло произнес Гай. Открыл второй глаз и стал безнадежно смотреть на Толика. Тот в самом деле сказал:
— Лю-бо-пытно... Давно придумал?
— Сегодня, — скорбно отозвался Гай. И вдруг в молчании Толика ощутил нерешительность. И капелька надежды сверкнула, как дождинка на солнышке... — Толик... Я тебе, конечно, надоел, я понимаю. Но вот если бы ты согласился... не надолго ведь, еще деньков на десять, а? Я бы тогда...
— Школу прогуливать? — хмыкнул Толик.
— Нет! — Гай подскочил. — Ни за что на свете! Ася договорится со своей классной! Толик... я бы одни пятерки здесь...
Надежда уже не искоркой сверкала, а горела ярким фонариком. Гай даже позволил себе слегка дурашливый тон:
— Я бы стал образцом успеваемости... и этой... кротости.
— Неужели не соскучился по дому?
— Ох, соскучился. Иногда даже... хоть пешком беги. Но все равно! Толик, мне здесь надо еще! У меня причины...
— Кое о каких догадываюсь...
— Ты думаешь, я из-за Аси? — в упор спросил Гай. — Ну и... Но не только. Много всего... Одного мальчишку надо встретить, внука бабы Ксаны. Он лишь к первому сентября приедет.
— А он-то тебе зачем?
— Наверно, он про бюст знает... Ну, кто там изображен.
— Но ведь ясно же, что не Головачев.
— А может... вдруг Алабышев?
— Ну и фантазия у ребенка, — сказал в пространство Толик.
— А что! Бывают же всякие совпадения, сам говорил. Ты вот, например, здесь своего Шурика встретил. Разве не чудо?
Толик усмехнулся и медленно проговорил:
— Да, встретил... Шурика и благодари.
— За что?! — подскочил Гай.
— У них, видите ли, выход в море на съемку задерживается до начала сентября... «Ах, как мы без Гая? Ах, уже со сценаристом согласовали этот эпизод! Не губите гениальный финал фильма... » Даже билет сам переоформить обещает...
Встав на голову, Гай зацепил ногами стол и сшиб утюг.
— Это и есть образец кротости, — печально сказал Толик. И огрел Гая глажеными брюками.
К Асе Гай прибежал только около семи часов.
— Ты где пропадал?
— С Толиком на почтамт ходили, Среднекамск по срочному тарифу вызывали... Ох, Аська, досталось нам от мамы!
— Значит, остаешься? — расцвела она.
— Ты думаешь, это легко было?.. А мама потом даже всхлипывать начала по телефону. Я уж совсем решил, что, ладно, поеду домой. А потом вспомнил: фильм-то...
— А что — фильм?
Гай поведал про удачу с задержкой киносъемки.
— Теперь, даже если в школу не возьмут, все равно придется остаться.
— Возьмут, не радуйся...
