что ему на землю нельзя.
– Почему нельзя, Саня? – спросила Ветка, забравшись наверх.
Она сразу повела себя с ним как со знакомым. И звать его стала Саней, а не Сашей. Наверно, ей казалось, что это имя ему больше подходит.
Он за весельем постарался скрыть смущение. Сморщил переносицу и беззаботно объяснил:
– Такая жизнь получилась… Я у бабушки полиэтиленовую пленку изрезал, думал – она ненужная, а она для теплицы. Бабушка даже и не ругалась, а мама говорит: будешь три дня дома сидеть и с крыльца – ни шагу. Вот я на крыше и живу. На крыльце какая жизнь?
Ветка осторожно глянула во двор и отодвинулась от края.
– А нам не попадет от твоей мамы и бабушки? Скажут: чего забрались на чужую крышу?
– Во-первых, не скажут. А во-вторых, их нет, они на два дня к другой бабушке в деревню уехали.
– А тебя одного оставили? – спросила Ветка.
– А чего? Я привык. Я в Ленинграде часто один жил.
– А если один, то чего сидишь взаперти? Никто же не видит, – опять заговорил Виталька.
Саня посмотрел на нас нерешительно, будто боялся: вдруг засмеемся?
– Ну, понимаете… Раз уж так вышло… Понимаете, я как будто слово дал…
– Понятно, – торопливо сказал Виталька. – Это я так просто спросил… А на крыше, оказывается, тоже жить можно.
На крыше было неплохо. Нас обдувал теплый ветер и крепко жарило солнце. На крутом скате, у печной трубы, устроена была скамеечка. От крыши пахло прогретым деревом, от кирпичной трубы – известкой и сажей, но сильнее всего были запахи мокрого песка и теплой полыни – они прилетали с ветром от речного берега.
Саня сидел между мной и Веткой и по очереди поглядывал на нас. Наверное, не знал, как начать разговор.
– Почему мы тебя раньше не видели? – спросил я. – Мы на здешних улицах всех знаем. Ты из Ленинграда приехал?
Саня Ветряков кивнул.
Он приехал из Ленинграда. Он там с родителями жил, пока они учились в институте. В этом году они кончили учиться и приехали работать на нашу судоверфь. Но отец у Сани, едва начав работать, опять уехал: его послали на соревнования. Он был мастер спорта, мотогонщик.
– Он и в Ленинграде больше ездил, чем учился, – весело сказал Саня. – Мама говорит, что он диплом писал в седле мотоцикла…
Так мы сидели и болтали, но в нас росло удивление. Виталька наконец нагнулся вперед и глянул на меня озадаченно и нетерпеливо. Я его понял.
– Слушай, Ветерок, – сказал я. – А почему ты даже не спрашиваешь, как мы записку к змею прицепили?
Я не знаю, как у меня вырвалось это имя. Про себя-то я его Ветерком сразу назвал, когда первый раз увидел. Потому что весь он трепетал в потоках ветра, летучий был и тонкий и круглое имя Саша ему не подходило. Но назвать его придуманным именем вслух я не решался. Это само собой получилось.
У Ветерка были чуть приподнятые брови, словно он все время немного удивлялся и спрашивал: а вы со мной не шутите? А теперь он распахнул глаза и удивился изо всех сил.
– Почему… ты так сказал?
Я от неожиданности засмущался, как девчонка, и что-то забормотал. Саня улыбнулся и признался:
– Меня в школе звали Ветряк.
– Какой же ты “ветряк”? – сказал Виталька. – Ветряк – это вот! – Он встал и замахал руками, изображая мельницу. – Олег лучше придумал.
С тех пор мы с Виталькой всегда звали его Ветерком.
– А про записку я сразу догадался, – сказал Ветерок. – У вас такая управляемая модель есть, да? Со специальным приспособлением. Да?
Мы втроем переглянулись и закусили губы, чтобы не расхохотаться. И Виталька торопливо согласился:
– Ну да. Управляемая.
– Мы тебе скоро покажем, – пообещала Ветка.
– Я тоже модели делал, – сказал Ветерок и вздохнул. – Только с крыши их пускать плохо, они не возвращаются. А змей возвращается… А иногда на больших змеях люди летают, я в кино видел. Вы видели?
– Мы еще и не такое видели… – гордо начал я, но замолчал под недовольным взглядом Витальки. Он решил, что я хвастаюсь.
Ветерок оторвал от крыши плоскую щепку, подбросил и смотрел, как ее крутит ветер. Потом осторожно сказал:
– Я думаю… Если построить большую модель… Ну, совсем большую, метров пять длиной! Наверно, можно взлететь на ней, как на самолете?
– Тогда это и будет самолет, а не модель, – сказал я.
– Самолет построить трудно. А модель можно, даже большую… А потом приделать сиденье и ручку управления…
Он слегка прищурился, глядя перед собой, поджал ноги, поставил пятки на скамейку и на высоко поднятые коленки положил сжатые кулаки – словно взялся за рогатый штурвал самолета…
Все было понятно. Потому что каждый из нас тоже о чем-то мечтал, тоже хотел кем-то быть. Ветка – балериной, Виталька – художником. Я – только моряком или в крайнем случае морским десантником.
А Ветерок хотел водить самолеты.
Я подумал, что каждый из моих друзей старается, чтобы мечта сбылась. Ветка занимается в кружке и разучивает танцы. Виталька рисует картины. Ветерок строит модели. Только я бездельничаю и даже толком не знаю, как готовятся в моряки. Все откладываю на потом. Нет, пора! Завтра же начну делать зарядку и учить морские узлы.
От беспокойных мыслей меня отвлек Ветерок. Он стал рассказывать, как в прошлом году записался в кружок юных летчиков в районном Доме пионеров.
– Говорили, что там все настоящее… Ну, там правда настоящие костюмы для высотных полетов. И кабина в комнате сделана, как в настоящем самолете. Но только это все на земле. А летать никому не дают, даже старшим.
– Ребятам не разрешают управлять самолетами, – сказал Виталька.
– А почему?! – вскинулся Ветерок. – Разве это нельзя? Помните кино “Последний дюйм”?
Еще бы! Мы его три раза смотрели. Это фильм про мальчишку вроде нас. Он был сыном летчика и сам вел самолет, потому что отец его оказался ранен, когда дрался в море с акулами. Но это – кино…
– Я его тоже три раза смотрел, – признался Ветерок. – И еще могу сто раз…
– А давайте! – предложила Ветка. – Сегодня вечером. Он в Зеленом театре идет, этот фильм. У меня мама сегодня как раз во вторую смену работает, я свободная.
– На вечерний сеанс не пустят, – сказал я.
Ветка с сожалением глянула на меня и крутнула пальцем у виска.
– Там же кино без потолка. А кругом березы. За ветками нас не увидят.
– Мне все равно нельзя, – грустно сказал Ветерок.
– Тебе можно, – решительно сказала Ветка. – Тебе что говорили? Не ступать с крыльца на землю. Ты и не ступишь, не бойся!
