— Это было всего один раз, — раздраженно сказал Серёжа. Ему стал надоедать разговор. Пустой какой — то.
Дядя Витя, кажется, решил переменить тему.
— Пока тебя не было, приходил один мальчик, твой товарищ. Митя, кажется… Мы с ним посидели, побеседовали. Он рассказывал о клиперах. Прекрасный знаток. И очень интересные вещи говорил. Оказывается, клиперы не спорили с морем, не вспарывали волны. Они вписывались в морскую стихию — как бы сами делались частью океана. И летели вместе с волнами и ветром. И это было прекрасно, гармонично… Вот и человек должен так же вписываться в общую жизнь, не вспарывать ее своим характером, как форштевнем. Должен поверить жизни, как парусник волнам и ветру. Тогда ему бури не страшны. И гордости и красоты он тоже не потеряет.
Серёжа вспомнил большую фотографию в Митиной комнате: английский клипер «Катти Сарк», летящий среди белых гребней и облаков. Это было здорово!
И все — таки… «Одно дело корабли, другое — люди, — подумал Серёжа. — И кроме того, Митька сам говорил, что попутный ветер — не всегда самый лучший».
— Неправда, — сказал он. — Корабли ходили и против ветра.
Дядя Витя победно улыбнулся.
— Ходили. Но не в лоб, дорогой мой. А вот так! — Он ладонью выписал в воздухе змейку. — В лавировочку, в лавировочку.
Серёже стало обидно за Митины корабли.
— Они не виноваты, — сердито сказал он. — У них были только паруса. А человек скорее уж похож на корабль с турбиной. Он может идти как хочет.
Дядя Витя присвистнул:
— Ну, брат, да ты прирожденный оратор. И спорить с тобой, конечно, трудно. У тебя целая философия.
Серёжа пожал плечами.
— Я не знаю, что такое философия. Мы еще не проходили.
— Еще придется пройти, — пообещал дядя Витя. — В вузе без этого не проживешь.
— В вуз я могу и не попасть. Из — за характеристики, — поддел Серёжа. — Вы уж скажите мне сейчас, что это такое.
Дядя Витя, видимо, решил, что спор надо кончать. Он даже обрадовался вопросу: можно поговорить о другом.
— Видишь ли… Философия — это наука…
«Знаю, что не птица», — мысленно вставил Серёжа.
— Самая общая наука. У нее много определений. Но если говорить попроще, это общие законы развития природы, общества. Особенно это важно для жизни людей. Для всех и для каждого…
«А в жизни случается всякое», — вспомнил Серёжа. Вспомнил солнечный зал, Димкины сияющие глаза, хрипловатый голос директора…
Он перебил дядю Витю:
— Скажите, а у Ленина тоже была философия?
Дядя Витя умолк на секунду и тут же вдохновился, как оратор, услышавший из зала интересный вопрос:
— А как же! Это главные законы нашей жизни! Вот ты станешь постарше…
И опять Серёжа перебил его:
— Постарше — это потом. А я сейчас хочу знать: по этой философии разрешается, чтобы вот так, — он помотал в воздухе ладонью, — в лавировочку?
Дядя Витя молчал довольно долго. Он смотрел на Серёжу сначала растерянно, а потом с интересом.
— Ну, дорогой мой… — начал он в конце концов. — Надо бы тебе стать немного поскромнее. Должен заметить, что сравнивать себя с Лениным…
— Я не сравниваю, — тихо сказал Серёжа. — Только вот видите… У меня значок. А на нем Ленин. Есть такая организация — юных ленинцев. Сегодня в нее Димку принимали. И меня когда — то приняли. Мы обещание давали. Понимаете?
И он ушел из комнаты.
…Поздно вечером, за ужином, дядя Витя, поглядывая на Серёжу, сказал:
— Сергей сегодня разгромил меня в философском споре. Блестяще. Если он сражается на рапирах так же, как спорит, его ждет олимпийское будущее.
— Будущее — это ладно, — откликнулся папа. — А как дела в настоящем? В частности — с алгеброй? По — моему, давняя и единственная пятерка не внесла существенных изменений?
— Не внесла, — признался Серёжа. — Я учу, учу, говорю — спросите, а меня не спрашивают.
— «Не спрашивают», — хмыкнул отец. — Раньше бы учил. Голова твоя два уха… В философских спорах побеждаешь, а в простых уравнениях — как корова в болоте… Вот не пущу в Севастополь, будешь знать.
Это он, конечно, просто так сказал, но Серёжа все — таки слегка испугался.
— Что ты, папа! Я же зубрю изо всех сил.
— Мы вместе позанимаемся, — пообещал дядя Витя. — А что касается спора… Кое в чем, Сергей, ты все — таки неправ. Нельзя высокие принципы применять к жизненным мелочам. А ты, дорогой мой, в каждую стычку рвешься, как на штурм Зимнего.
Серёжа не ответил. Он вспомнил, что алгебра в самом деле еще не готова, а завтра Антонина Егоровна может спросить.
А кроме того, надо еще просто посидеть и подумать. Вспомнить весь день. Есть в этом дне случай, который как заноза. Скандальный разговор с Гармашевой. Зря он с ней связался. Глупостей наговорил всяких, с Сенцовым сравнил. Она же девчонка… Конечно, сама виновата, но в прежние дни Серёжа даже не стал бы с ней спорить. Просто обошел бы молча. А сейчас что — то не так.
13
После майских праздников зацвела черемуха. Взрослые говорили, что, когда она цветет, приходят холода. Но на этот раз черемуховый цвет кипел среди буйного лета.
Серёжа и Генка давно забросили школьные пиджаки и ходили на уроки в форме «Эспады». Никто им больше не говорил ни слова. Но когда в форме барабанщиков появился Димка, снова грянул скандал. Дежурная учительница сгребла Димку в коридоре и доставила к директору.
— Полюбуйтесь, Анатолий Афанасьевич! Ведь есть же общешкольная форма, а они ходят бог знает в чем! Как в пионерском лагере!
Анатолий Афанасьевич глянул на Димку — маленького, взъерошенного и непокорного. И кончил спор одной фразой:
— Да пусть ходят, жалко, что ли.
А потом добавил, пожав плечами:
— Зачем им жариться в такую погоду в сукне? Есть же пионерская форма, никто ее в школе не запрещал.
То ли после этих слов, которые разнес Димка, то ли потому, что приближался пионерский праздник, школа расцвела белыми и синими рубашками, голубыми октябрятскими жилетиками, разноцветными испанками.
Дня за четыре до праздника Серёжу остановил в коридоре Димка.
— На парад пойдешь? — ревниво спросил он.
— Едва ли, Дим. От дружины сводную колонну собирают шестьдесят четыре человека. Восемь на восемь, коробка. Да еще знаменная группа. От нашего класса всего пять человек идут.
— У нас вообще никого не берут, — огорченно сказал Димка. — На смотре строя и песни мы лучше
