кончается десятого января.
'Жалко, что мы с тобой в каникулы не поедем в Москву, – выводил Юрик большими, но ровными буквами. – Но потом все равно поедем, да? '
В конце письма, как печать, чернел натертый карандашом кружок – оттиск полупенни с корабликом. И Джонни хорошо вспомнил вечерний разговор дома у Юрика, жареную картошку и тонкий месяц в окне. И подумал, что надо Юрке ответить. Сразу же. Но сразу не получилось, потому что позвонил Борис Дорин, велел прийти за вспышками для голов Горыныча.
Потом надо было учить математику, а то Анна Викторовна вкатает трояк за четверть (самое обидное, что все равно вкатала). Потом еще навалились какие-то дела… В общем, не написал Джонни ответ. А теперь и смысла нет писать. Пока письмо придет в 'Березку', глядишь, и смена Юркина закончится…
– Ох, все-таки я такая свинья, – сказал Джонни. – Юрка мне и письмо, и открытку, а я так и не раскачался.
Обругав себя, он почувствовал кое-какое облегчение.
Мишка успокоил его еще больше:
– А мы писали ему от тебя привет. Димка писал. И что ты его вспоминаешь… Ну, помнишь, мы про него разговаривали, когда крылья Горынычу делали.
Джонни вспомнил: действительно разговаривали про Молчанова. Да и не раз, кажется… Он обрадовался:
– Спасибо, Мишка. Голова у тебя варит.
– Ага… Можно, мы вместе на твоей тарелке скатимся?
– Давай.
Мишка был грузноват, но пластмассовый 'флюгталер' будто не ощутил двойной тяжести и унес обоих пассажиров далеко в сквер. И замер на утоптанной дорожке – прямо у ботинок высокого прохожего. Тот чуть не полетел с ног.
– Ой… мы нечаянно, – пискнул на всякий случай Мишка.
Прохожий сказал с высоты:
– Если не ошибаюсь, товарищ Михаил Панин и товарищ Евгений Воробьев…
– Здрасте, Борис Иваныч! – хором обрадовались Джонни и Мишка.
– Осваиваем снежные трассы?
– Ага! – Джонни вскочил и отряхнулся. – Хотите с нами?
– Очень хочу. Но совершенно не могу. Во-первых, модное пальто обдеру, во-вторых, иду по делу… Джонни…
– А? – в один миг насторожился Джонни.
– Раз уж повстречались, может, проводишь немножко?
Джонни сунул Мишке в варежку веревку от 'флюгталера'.
– Катайся пока на моей тарелке. Если задержусь, затащишь мне домой.
Осчастливленный Панин усвистал наверх.
Джонни и Борис Иванович неторопливо зашагали рядом и вышли из сквера на Песчаную. Горели желтые фонари, и утрамбованный на асфальте снежок тоже был от них желтым. На нем темнели переплетенные тени кленовых веток.
– Я на почту иду, – как-то нехотя сказал Борис Иванович. – Ты не торопишься?
– Нет…
Борис Иванович неловко усмехнулся:
– Я вот о чем подумал… Мы не первый раз так с тобой шагаем и беседуем о жизни.
– Мы пока еще ни о чем не беседуем, – осторожно напомнил Джонни.
– Да… В общем, так. Послезавтра еду в Москву, а оттуда лечу на юг.
– Зачем? – не понял Джонни.
– Ты разве забыл? Я говорил про лагерь.
– А… – сразу вспомнил Джонни. И опустил голову. И все стало… да нет, ничего не стало, все было прежним. Только скучно сделалось.
– Значит, насовсем? – негромко спросил Джонни.
– Пока на несколько дней. Посмотреть новое место, решить кое-какие вопросы. Потом вернусь еще, конечно, только ненадолго.
– А может, не надо? – сказал Джонни полушепотом. И получилось жалобно, как у малыша.
– Не надо возвращаться?
– Не надо уезжать, – произнес Джонни уже иначе, неласково. – Это же от вас зависит.
– Кое-что от меня. Кое-что нет. И это 'нет', братец, мой, сейчас сильнее.
– Почему? – хмуро спросил Джонни.
– Обстоятельства. Ты ведь не маленький, должен понимать, что такое обстоятельства.
Джонни ровным голосом сказал:
– Я понимаю. Обстоятельства – это второстепенные члены предложения. Обстоятельства места, времени и образа действия.
– Угу… Только не всегда они второстепенные, если на самом деле. Они смешиваются – обстоятельства времени, образа действия и места. И получаются обстоятельства жизни.
– Вообще-то я слыхал, что человек бывает сильнее обстоятельств, – так же ровно отозвался Джонни. – Это иногда и в книжках пишут. Но я сам в этом пока не разбираюсь.
– Ты обиделся?
– Нет, – честно сказал Джонни. – Только жалко…
– Что?
– Что уедете…
– Может быть, другой директор будет лучше.
– Может быть… Не в этом дело.
– А в чем?
– Ну что вы, не понимаете, что ли? – тихо сказал Джонни и пнул смерзшийся комок.
– Что… не понимаю?
– Просто жалко… что больше не встретимся.
– Да… – выдохнул Борис Иванович и помолчал. – Думаешь, мне не жаль? Если говорить честно, Женька, ты был для меня в этой школе самое светлое пятно. Теперь-то я могу это сказать, бог с ней, с педагогикой.
– А я и так знал, – дерзко сказал Джонни.
Борис Иванович коротко засмеялся:
– Да? Ну и отлично.
– Ничего не отлично… Все равно больше не увидимся.
– Зачем уж так-то? 'Больше не увидимся'.
– А где? Ну, может, случайно когда-нибудь…
– Слушай! – Борис Иванович остановился. – Джонни! А давай я тебя летом в этот лагерь заберу! Мы с тобой там такие дела устроим! А? Давай! Хоть на все три смены!
Джонни тоже остановился. Потому что это была идея! Обстоятельства жизни сразу и сильно менялись.
– А это можно?
– А чего же? Я же буду начальник. В конце концов, не обязательно по путевке, будешь жить у меня.
Джонни задумался. Первая радость схлынула, теперь он размышлял спокойнее.
– Это хорошо, конечно… – вздохнул он. – Только на все лето нельзя. У меня и здесь куча дел. Раскопки под валом устраивать будем, крепостное подземелье искать…
– Но на одну-то смену можно!
– Да… – Джонни опять вздохнул. Потому что до лета было почти полгода. Целая бесконечность.
